Страница 27 из 38
Кухня в гостинице тоже японская. К ужину подается рис, сваренный без соли и масла, побеги молодого бамбука, рыба, моллюски, различные приправы и чай.
Янагия Кацусигэ живет на острове Рэбун давно.
— Мое третье поколение, — говорит он.
Его предки приехали на остров в конце прошлого столетия. Сам он сначала был рыбаком, а когда стал сказываться возраст, осел на берегу.
— Раньше, когда рыбачил, часто встречал русские суда в море. Обменивались табаком, угощали водкой, — говорит хозяин гостиницы.
Рассматриваем старый альбом фотографий. Первые колонисты на острове Рэбун, на берегу штабеля ящиков, бочки… Другая фотография — Мототи в 1912 году, группа японских рыбаков, семейные фотографии, молодой офицер с самурайским палашом… Со страниц альбома словно дохнуло тревожным прошлым.
На втором этаже для меня была отведена комната, вся застеленная татами. Меблировка ее предельно проста: у стены низкий стол, лампа с абажуром, на полу стеганый тюфяк — футон (это постель) и плоские подушки — дзабутон.
За окном виднелись бушующее море и вершина скалистого утеса. Порывы ветра становились все сильнее, они с силой ударяли в стены «Усуюхи-со», и казалось, вот-вот сорвут крышу. Я придвинул ближе к себе стол и лампу и лег посреди комнаты на футон, накрывшись четырьмя одеялами. Легкие стены японских домов плохо держат тепло…
На следующий. день море по-прежнему штормило. Паром «Соя-мару» не пришел, и нам не оставалось ничего другого, как «ждать у моря погоды». Чтобы не терять времени, решили поехать в Фунадомари и познакомиться со скульптурными изображениями медведей и женщин, хранящихся в частном собрании.
МЕДВЕДИ И ЖЕНЩИНЫ
При осмотре древних памятников Хоккайдо мне часто встречались сделанные из кости и глины скульптурные изображения медведей и женщин. Особенно много было медвежьих фигурок. Начиная с Абассири, они находились почти на всех поселениях охотской культуры. Исключительно счастливым на находки скульптурой медведей оказался остров Рэбун. Здесь только при раскопках поселения Кабукай нашли 46 медвежьих фигурок, поражающих своей индивидуальностью, умением древнего резчика лаконичными, но характерными штрихами передать повадки зверя.
Большинство скульптур искусно вырезано из носовой кости касатки. При этом с большой изобретательностью использована естественная фактура кости — ее пористость, создающая впечатление мягкости шерсти.
Все медведи Кабукая изображены сидящими на задних лапах в очень характерной медвежьей позе (рис. 35). Акцентировка на мягкости шерсти и тщательно отделанной головке с симпатичной мордочкой создает впечатление, что перед нами не взрослые звери, а медвежата, очень привлекательные и добродушные. Передние лапы у них сложены спереди, как руки у человека. Вообще фигурки эти выглядят сильно «очеловеченными». Они небольшие, высота их 4,5–6 сантиметров. Все скульптурки со стороны имеют узкое сквозное отверстие, по-видимому, для подвешивания.
Очень похожие изображения медведей были найдены также в Моёро, Токоротяси и на стоянке Онкороманай.
В другом ключе решена исключительно выразительная скульптура медведя со стоянки Хаманака (рис. 36). С удивительной достоверностью воспроизведено движение зверя, его сила. У медведя могучая спина, огромные столбообразные ноги, крутая задняя часть возвышается над передней, несколько опущенной. Лобастая морда с оскаленной пастью вытянута вперед. Благодаря умелому использованию структуры клыка, из которого вырезана скульптура, создается эффект переливающихся складок шерсти на шкуре медведя.
Рис. 35. Костяные фигурки медведей.
1 — медвежонок из Хаманаки;
2 — скульптурки со стоянки Монбетсу.
Рис. 36. Скульптурное изображение медведя.
Изображения медведей с поселений Моёро и Монбетсу трактованы по-иному (см. рис. 35, 2). Поза зверей спокойная, даже как бы умиротворенная. На спине у них четко вырезаны полосы с рядами точек посередине, а на морде — серия точек, образующих линию. Такие полосы и линии, по-видимому, воспроизводят ремни и цепи, с помощью которых привязывались медведи к специальным столбам во время медвежьего праздника.
Думается, перед нами изображения виновников праздничных церемоний во время медвежьего праздника, о котором рассказано выше. Находки на Хоккайдо, таким образом, свидетельствуют о широком распространении представлений, связанных с медвежьим праздником среди населения охотской культуры.
Вместе с тем, как свидетельствуют данные фольклора, изображения медведей имели в прошлом и более широкое значение. Это исконные образы первобытной мифологии лесных охотников каменного века. Наряду с лосем медведь был центральной фигурой и главным героем обрядовых церемоний, к нему относились с особым почтением. Известный советский этнограф В. Г. Богораз писал: «…Медведь — это зверь производственный, зверь — заместитель всей охотничьей добычи. Он является тотемным героем и предком, по некоторым вариантам — отцом, по другим — только дядей человеческих юношей… Он же является духом-покровителем, культурным героем и племенным богом»{42}.
В этнографии сохранилось много свидетельств, указывающих на особую роль медведя в культе плодородия, на тотемный союз человека и медведя через женщину, на связь женщины с медведем. Они позволяют глубже понять смысл изображений Хоккайдо.
Тотемный брак женщины и медведя находит отражение во многих сказках народов Нижнего Амура.
В одной из таких сказок рассказывается. Однажды две сестры пошли к стаду оленей. Вдруг началась сильная пурга. Сестры заблудились. Как они ни старались, но не могли найти дороги в свое стойбище. Наступила ночь. Младшая сестра потерялась. В поисках ее старшая сама провалилась в медвежью берлогу. Но медведь ее не тронул. Он был добр и ласков. Вместе с медведем старшая сестра провела в берлоге всю зиму. Когда наступила весна, она вышла из берлоги и медведь показал ей дорогу домой. Родители очень обрадовались возвращению дочери, и она стала жить с ними. Однако вскоре почему-то заскучала и снова ушла в лес.
Прошло время. Однажды мать исчезнувшей дочери проходила мимо небольшой пещеры и услышала детский плач. Она вошла в пещеру и увидела свою дочь и двух малышей: один был весь покрыт шерстью, хотя не такой густой как у медведя, а другой был обычным ребенком. Чтобы над дочерью не смеялись в поселке, мать взяла на воспитание медвежонка, а дочери оставила мальчика. Когда братья подросли, юноша захотел померяться силой с медведем. В борьбе он убил медведя. Умирая, медведь завещал людям ритуал охоты, свежевания, трапезы и захоронения медведя. Мать медведя его мяса не ела.
Отсюда, очевидно, и произошли различные табу для женщин на употребление в пищу медвежьего мяса.
Разнообразные варианты этого мифа известны не только среди населения Нижнего Амура, но и Сахалина, Охотского побережья.
Во время совместных советско-американских археологических раскопок в 1974 году на Аляске аналогичную по содержанию легенду североамериканских индейцев рассказал известный антрополог США профессор Вильям Лафлин.
В легенде этой повествуется, как однажды потерялась маленькая девочка. Ей было страшно, и она спряталась в низкорослом ельнике на самой границе леса и снега. Там ее и нашел медведь-гризли. Он отнес девочку к себе в берлогу. Медведица радушно приняла гостью и поместила вместе со своими детенышами. Маленькая рыжеволосая девочка и медвежата вместе ели и спали, весело играли и быстро росли. Когда девочка стала взрослой, старший сын гризли женился на ней. Шли годы. У них родилось много детей. Но они не были похожи ни на мать, ни на отца. Это были люди-медведи. Они жили счастливо, и их внуки расселились по всей земле. Люди-медведи и стали предками всех индейских племен.