Царь своих гор

Эстерхази потёр лоб костяшками пальцев. — Хотя электромагнитный телеграф и обесценивает человеческий язык, — произнёс он, — всё же, он быстрее любой лошади или паровоза. В сущности, ту телеграмму, что прислали мне, отчего бы не отправить её на станцию, где железная дорога пересекается с Государственным Дальним Северным Путём?

Согласились так и поступить; сообщение переписали и вручили констеблю, либо тому же самому, либо другому, оказавшемуся под рукой; как видно, людей такого звания в области Красной Горы было предостаточно; который забрал сообщение с запросом, составленным доктором Эстерхази. После этого возник вопрос — а что , тем временем, делать им самим?

Фон Штрумпф решил произнести речь. — Лишь существование единого государя, — произнёс он, — удерживает вместе фламандцев и валлонов Бельгии. То же верно и для Скандии и Фрорланда. Австро-Венгрии. И Скифии-Паннонии-Трансбалкании. Пусть достойный государь уйдёт и что же получится в результате? Хаос. Вот что.

Эстерхази, чуть раздражительнее обычного, ответил: — И вдобавок, я облысею. Есть что-нибудь поновее?

Попофф, редко выказывающий интерес к любым политическим событиям современнее Прагматической Санкции, которая утвердила Марию Терезию [40]  (среди прочих пунктов) «королём» Венгрии — древний обычай той страны не позволял царствовать королеве — заметил, что Швейцария остаётся единой республикой, несмотря на разнообразие её языков и народов. В ответ ему заметили, что Швейцария свыкалась с таким союзом больше столетий, чем насчитывается десятилетий в истории С.-П.-Т.; на минуту он умолк. Затем…

— Вот идея, чем нам заняться! — воскликнул он. — Все вы знаете о загвоздке с кабаньим копьём — что движущая сила нападающего кабана иногда несёт его, то есть, кабана, прямо по копейному древку, так, что иногда перед смертью он успевает пырнуть охотника клыками. Ну, на новые кабаньи копья я поставил крестовины, чтобы такое предотвратить. Теоретически. Почему бы, пока мы ждём, не выйти прогуляться и посмотреть, сработает ли это? А?

Штруввельпейтер отозвался — без спешки, но и без промедления — что, увы, его подагра…

А фон Штрумпф заявил, что, будучи слугой Августейшего Дома, не имеет права рисковать своей персоной нигде, кроме службы этому Дому. — Хотя, конечно, мне бы очень хотелось, да. Заманчиво .

Поэтому, в конце концов, сошлись на том, что они пожарят немного щековины с прошлонедельного кабана (к настоящему времени сильно потерявшего в щековине), а, пока что, распробуют чуточку доброго горячего кофе Мокха с чуточкой доброго я-май-кайского рома. И с этим согласились все.

Перед и после жаркою отбивных и их поеданием, сыграли партию в вист, потом в бостон, затем опять в вист; потом собравшихся одолело беспокойство. Фон Штрумпф вернулся к своей теме, хотя, казалось, душа у него к тому не лежала. — И что удерживает вместе валахов и молдаван в Румынии? — риторически вопросил он.

— Дотации, выплачиваемые им царём России, — кратко ответил Штруввельпейтер. Поскольку это был не тот ответ, что ожидал фон Штрумпф, он последовал общему примеру и пропустил его мимо ушей.

— Отчего тот малый задерживается? — спросил он. — Может, он где-нибудь остановился промочить горло?

Князь Попофф не выглядел встревоженным. — Ничто его не задержит, кроме отсутствия крыльев у лошади. И уж с таким поручением, он, конечно, не станет останавливаться, чтобы где-нибудь промочить горло. Верный и неудержимый народ эти констебли из горных районов. Через минуту он будет здесь.

С пунктуальностью, возможно, чуть большей, чем приличествует гостю, фон Штрумпф вытащил свои массивные золотые часы и с щелчком открыл их. — Минуту? Поглядим. — Какое-то время было слышно лишь урчание отменно прожёванной щековины прошлонедельного кабана, пока та путешествовала по чьим-то животам и кишкам. Потом во дворе замка загремел цокот копыт.

— Вот и он, — заметил Попофф. — Сколько времени прошло?

— Вот же Сатана-в-аду-прикованный!..РОВНО одна минута! — Фон Штрумпф взглянул на своего хозяина с изрядным уважением.

Заходит, ещё потный и исходящий паром от скачки, типичный сельский констебль, то бишь, типичный горец, с кожаной повязкой на правой руке; на повязке сильно истёртый символ, знак, или герб и сильно истёртый номер. Этот человек держит в руке свёрнутый листок бумаги и тут же вкладывает его в протянутую руку князя Попоффа. Который быстро просматривает его и чертыхается.

— Вот же Сатана-в-аду-прикованный, на самом-то деле! О, Благой Крест! Но это же сообщение, которое мы велели тебе отослать. Где ответ?

Тот человек утирает пот с щетинистых щёк, подбородка и огромных вислых усов. — Тама ответа нет, Моё Почтение, — говорит он. — Тот клерк — он трясётся, как заяц и теребонит по маленькой пикалке; и, он говорит… говорит, что снурок лопнул.

— Что-что  он говорит?

— Что  лопнуло?

— Кака-то ликтрическа проволочна струна, по которой, значит, сообщения проходят, там сказали , — продолжает констебль, явно не поклонник чуда магнитного телеграфа. — Порвалась она.

Потребовалась минута, чтобы уразуметь этот курьёзный образ; затем, почти одновременно, четверо прочих вскричали: — Линия оборвалась!

Констебль кивнул косматой головой. Потом провёл тыльной стороной косматого запястья по губам — жест, явно замеченный и понятый Его Почтением. — Ступай-ка на кухню, — распорядился князь Йохан, — и скажи, чтобы тебе выдали большую чарку из бочонка со вторым сортом. — Человек тут же просиял, отвесил глубокий поклон и немедленно удалился. Как видно, там были бочонки и похуже, наверное, гораздо похуже, чем даже второй сорт. — Что ж, вот и славно, как-вас-там, — сказал князь. — Никакая телеграмма не дойдёт на станцию, где железная дорога пересекается с Государственным Дальним Северным Путём.

Снаружи моросил тихий и мягкий весенний дождик. В комнате четыре человека обдумывали новые обстоятельства. — Это возмутительно, — заметил Эстерхази, — что в стране, где полным-полно древесины, телеграфные провода тянут с ветки на ветку и с куста на куст! Неудивительно, что линия оборвалась… опять. Удивительно, что её вообще восстанавливают. Что ж…

Но фон Штрумпф, всё ещё двигаясь по рельсам своего одноколейного ума, печально промолвил: — Не только хаос. Неизбежна гражданская война. Разве что… разве что… это не измена, просто предположение, но — если не наследник Наследника — тогда кто ?

И, действительно — кто.

Минута тишины. Затем: — У королевы Виктории много сыновей, — сказал Штрувельпейтер, словно обсуждая погоду.

На эту тему беседовали нечасто, но, возможно, майор — всё-таки главный секретарь Министерства Иностранных Дел, сумел бы раскусить такой орешек. О Сальвадоре Самуэле, самопровозглашённом «Государе скифов и паннонийцев», сохранилось не так уж много сведений, но знали, что он был женат на Магдалене Стюарт, прозванной «Безумная Мэгги», которая, тем не менее, принадлежала  к роду Стюартов (или Стьюартов) и, притом, Британских Стьюартов (или Стюартов): а, вдобавок — к предкам британской королевы, хотя и очень отдалённым. И не единожды не одна голова в Скифии-Паннонии-Трансбалкании подумывала (причём, вовсе не с одним-единственным чувством) о почти бесконечной веренице поднимающихся по Истру кораблей, несущих названия, вроде: Корабль Её Величества « Захватчик », « Трофей », « Повеса », « Хват », « Хапуга » и так далее, и так далее; и, по крайней мере, на одном из них мог бы находиться принц Альфред, принц Артур, принц Леопольд или принц Кто-то-там, со своим зонтом, крикетной битой и короной…

— Австрия и Россия никогда такого не допустят, — объявил фон Штрумпф. — Разве они смогут ? — нас же всех заставят пить чай ! — воскликнул он.

Но у Эстерхази было на уме кое-что ещё, кроме возможного навязанного употребления Оранж-пеко, лапшанг-сусонга или улуна. — Предлагаю вам, двоим придворным вельможам, поразмыслить, не сумеете ли вы придумать что-то получше; тем временем мы с нашим хозяином удалимся, чтобы вам не мешать.