Страница 31 из 75
У железнодорожного моста я чувствую запах краски. Оглядываюсь по сторонам. Неужели компашка Ярослава здесь? Они постоянно тусуются поблизости. Может, и сам Ярослав с ними? Наверху никого. Тогда я спускаюсь под мост, осматриваюсь и ликую: он тут! Без своих парней, один. Малюет что-то на бетонных сводах.
На нем желтая куртка с капюшоном, отороченным мехом. Он слушает музыку в наушниках, рисует объемные буквы, подпевает и пританцовывает. Возле него расставлены баллончики с красками. Он меня не видит и не слышит.
— Эй ты, крыса! — кричу я.
Ноль реакции. Быстро подхожу со спины и срываю с него наушники. Из них доносится голос Эминема. Ярослав резко, напряженно разворачивается, но, увидев, что это я, расслабляется и принимает скучающий вид. Молча, насмешливо ждет.
— Ты просто крыса! — Я толкаю его.
— Эй, изи, изи! Я ведь и сдачи могу дать!
Ярослав держится нахально, зная о своем преимуществе в физической силе.
— У меня три! — возмущаюсь я. — Три за четверть по твоей милости! Доволен?
Он торжествующе улыбается:
— Чел, это кульно!
— Украсть мою работу, а потом подложить назад испорченную — браво, Ярослав! — Я хлопаю в ладоши. — Только последний конченый урод на это пойдет!
— Поправочка: предпоследний, — хмыкает он. — За моей спиной говорить моей маме всякое дерьмо про меня — вот на такое точно пойдет последний конченый урод!
Я знаю, что не должен оправдываться. Но ничего не могу поделать. Снова взрываюсь:
— Я ничего не говорил! Ты сам себя накрутил, больная ты истеричка!
Да когда он наконец поймет, что я действительно не виноват?
— Ага, так я и поверил! — бросает он, тоже заводясь все сильнее. — Урод! Такие, как ты, только и умеют, что тырить чужое! А теперь жри что полагается! Пусть тебя вообще из школы турнут, подохни на улице, это лучшая для тебя участь!
От злости меня бросает в жар. Я толкаю Ярослава, выкрикиваю:
— А ты… ты… Ты просто отброс общества и кончишь на мусорном полигоне! Если бы она знала, что ты станешь таким, то точно бы сделала аборт!
Лицо Ярослава перекашивается. Он толкает меня раз, второй — и сбивает с ног. Я падаю прямо на баллончики. Ярослав наваливается сверху, хватает первый попавшийся — с розовой краской — и наводит на меня.
— И кто мне это говорит? — кричит он и распыляет краску мне по одежде и лицу. Я кашляю, плююсь. — Высер гонорейной шлюхи и алкаша-сифилитика?
Ярость придает мне сил. Бью Ярослава в нос, он охает, хватается за лицо. Я сбрасываю его и подминаю под себя. Мой черед схватить баллончик.
— Еще слово скажи о моем отце, и я тебя урою!
Я распыляю черную краску по лицу Ярослава. Он в ответ пшикает в меня розовой.
— Милиция! Встать! Быстро встали, вандалюги! — раздается грозный рев.
Мы вскакиваем. Три милиционера приближаются к нам с обеих сторон.
14
— Стоять на месте, руки вперед! Что в руках? Руки показали! Быстро положили на землю! — рявкает один из них.
Слева — менты, справа — менты. В наших руках — баллончики с краской, то есть орудия преступления. За нами — бетон, а впереди — река, которая в этом месте больше напоминает мелкий ручей. Ярослав соображает быстрее меня — уже рвет по ручью на ту сторону. Я тут же мчусь за ним.
— А ну стоять! Стоять, кому сказал! — орут сзади.
А мы бежим прочь все быстрее. Я все еще сжимаю баллончик. Выбросить? Нет, на нем мои отпечатки пальцев, вдруг меня по ним найдут? Милиционеры мешкают — но наконец желание поймать «вандалюг» перевешивает нежелание промочить ноги. Когда мы с Ярославом выбегаем из-под моста, я слышу за спиной шлепанье по воде.
Сердце бьется в горле, я в панике. Впереди — светлая макушка Ярослава, и я стараюсь не упустить ее из виду. Мы бежим по моему стандартному маршруту до хлебозавода: через дачный сектор. По узким извилистым тропинкам, над которыми с двух сторон угрожающе нависают покосившиеся заборы из ржавых листов железа. Тропинки все в грязных лужах. Где-то на них валяются доски. Грязь из-под ботинок Ярослава летит на меня. Даже на лицо попадает, мерзко.
Молюсь, чтобы очередная тропинка не окончилась тупиком… За спиной гремят крики, придающие ускорения:
— А ну стоять! Стоять, вандалюги!
Мы наконец выбегаем из дачного сектора. Упираемся в канал, который ограждает нашу часть города от зоны с водохранилищем. Сбежать бы туда… но ведь охрана не даст, через контрольный пункт пропускают только жителей острова!
Подождите, а ведь есть обходной путь. Я часто хожу на работу вдоль канала, и в одном месте на ту сторону ведет красный поворотный мостик. Он работает днем, а на ночь отъезжает в сторону. В будке у мостика, наверное, тоже должна быть охрана, но там всегда пусто.
Ярослав поворачивает направо, не зная, куда деваться. В этот момент для меня останавливается время. За долю секунды я успеваю подумать о многом. Если Ярослав побежит этой дорогой, он упрется прямо в контрольный пункт, где его и схватят. А если побежать влево, то можно выскочить к хлебозаводу и затеряться среди зданий. А еще раньше на пути будет тот самый откидной мостик, и если повезет, то…
— Яр! — кричу я.
Я сам себе удивляюсь. Я впервые назвал Ярослава так. Вообще я ни разу не обращался к нему по имени, но в мыслях звал всегда полным. Сам он всем представляется как Рик, но мне это обращение не нравится.
Он останавливается, оборачивается.
— Налево! — показываю я.
Он мешкает, смотрит мне в глаза, силясь понять, подставлю я его или нет. Решает довериться — и мы мчим влево, вдоль канала. На этот раз я впереди. Менты нагоняют.
Что же будет, если нас поймают? Ужас… Меня могут поставить на учет, а затем — исключить из школы! Можно ли поступить в университет, если ты стоишь на учете? Я об этом никогда не думал, никогда не планировал попадать в обезьянник!
Впереди показывается мостик. Он пока работает, но по дороге на смену примерно в это время я часто наблюдаю, как он приходит в движение. Это происходит где-то в половине восьмого. Времени мало.
Я слышу щелчок, а затем раздаются отвратительные звуки — лязг, скрежет, скрип, — но сейчас они кажутся мне музыкой. Мост отъезжает! У нас есть шанс удрать!
— На мост! — кричу я и на случай, если Ярослав не услышал, указываю рукой.
Все складывается так удачно! Мост лениво двигается… Остается всего ничего…
И тут я обо что-то спотыкаюсь и неудачно падаю. Дико болит лодыжка. Кажется, я ее сломал! Не в силах встать, я уже примиряюсь со своей участью, представляю, как на меня надевают наручники… Но Ярослав рывком поднимает меня на ноги. Я не успеваю сообразить — а он уже ныряет мне под руку, обхватывает меня и тащит к мосту. Я сильно хромаю. Мой ужас только растет:
— Так нас обоих поймают! Что ты делаешь, придурок?
— Топлю наш «Титаник»! — рявкает Ярослав, остановившись у моста, и подталкивает меня в спину. — Давай, куропатка, лети!
Край моста уже на приличном расстоянии от берега, но я отталкиваюсь от земли здоровой ногой и прыгаю. Приземляюсь на больную ногу, падаю; от боли аж дух вышибает. Ярослав прыгает следом. Так как я тут распластался, приземляется он на мою ушибленную лодыжку. Я вою от боли.
Когда милиционеры подбегают к мосту, край отъехал уже далеко. Они злобно смотрят на нас.
— Вот хитрожопые вандалюги! — выплевывает один.
Второй заходится матерной тирадой.
— Адьос, начальники! — дерзко кричит им Ярослав. — Энд кисс май эсс!
Зря он так: теперь точно не отстанут.
Они злобно смотрят на нас, о чем-то переговариваются и уходят в сторону контрольного пункта.
Мы ждем полной остановки и, когда мост ложится вдоль противоположного берега, выбираемся. Впервые переглядываемся. Лицо и куртка Ярослава в черных разводах от краски. Наверное, я выгляжу так же, только разукрашен в розовый цвет.