Страница 30 из 75
Я записываю уравнение реакции, закрывая листочек ладонью. Ярослав пытается списать у соседа сзади, но тот сам пишет с ошибками. Он описывает реакцию олеиновой кислоты с глицерином, причем формулы неверные. А Ярослав еще и переписывает у него криво. В общем, в итоге у Ярослава написана полная чушь.
Он замечает, что я заглядываю в его листок. Смотрит вопросительно, с надеждой: чтобы я проверил и сказал, есть ли ошибки. А уже звенит звонок с урока, все сдают свои листы… Химик просит сдать работы побыстрее.
Я выдираю из тетради пустой лист. Ярослав воодушевляется, думая, что я сейчас напишу ему правильную формулу. Но я, имитируя оценку, поставленную учительской рукой, вывожу на листе двойку и торжествующе протягиваю Ярославу. И тогда он в ярости выливает на лист с моей работой олеиновую кислоту…
Я в панике смотрю, как с моего листа исчезают чернила. Ярослав хохочет, я судорожно пишу работу заново, но не успеваю дописать до конца: злой химик просто выдирает лист у меня из рук! Сколько я ни упрашиваю его разрешить дописать одну маленькую строчку, он упрямится.
Вот так мы с Ярославом теперь отлично друг другу пакостим.
* * *
После занятия Катерина Николаевна протягивает мне пакет:
— Это тебе.
— Что там?
— Подарок.
Сердце стучит быстрее. Я очень редко получаю подарки, но обожаю их. Я достаю из пакета что-то объемное, довольно тяжелое, завернутое в упаковочную бумагу. Разворачиваю ее и вижу шикарный мужской портфель. Пахнет новой кожей.
Я в восторге смотрю на него, трогаю, глажу. Кожа такая мягонькая!
— Нравится? — с улыбкой спрашивает Катерина Николаевна.
— Не то слово. Но… — Я растерянно смотрю на нее. — За что?
— Просто захотелось подарить тебе что-нибудь. Мне показалось, он подойдет тебе лучше черного пакета! — Она подмигивает мне.
Я улыбаюсь. Да, определенно лучше. Мне не терпится взять в школу этот портфель и показать, как я теперь крут.
Я захожу в класс перед первым уроком. Ярослав уже на месте, считает свой капитал: мелочь и пару смятых десяток. Я демонстративно плюхаю портфель на парту.
— Ничего так! — Ярослав недовольно оглядывает мою обновку. — Кожа?
— Ага.
— Где намутил?
— Мама подарила. — Я выдерживаю небольшую паузу и уточняю: — Твоя.
Лицо Ярослава вытягивается. Он впадает в ступор на несколько секунд. А потом взрывается:
— Какого хрена она делает?
Его возмущение понятно: он сидит тут и считает мелочь, потому что мама здорово ужала его карманные расходы. Но при этом она покупает дорогую вещь соседскому мальчишке, который ей никто. И это меня дико радует. Я прямо ликую.
— Может, она стала что-то понимать… — говорю я словно невзначай. — И о чем-то жалеть… Например, что столько лет давала так много тем, кто этого не заслуживает.
Ярослав прищуривается, сомневаясь в правдивости моих слов.
— Ты просто урод, Хмурь! Признайся: это не она, и ты соврал.
— Нет. Это она подарила, говорю же. Я не просил.
— Врешь. — Он пытается говорить спокойно и скрыть обиду, но надутые губы его выдают.
— Нет, не вру. А еще она сказала, что купит мне телефон. — Тут я привираю. Просто у меня нет телефона, но я о нем мечтаю. — А еще — что мы с ней пойдем в торговый центр и она купит мне любые шмотки, которые я захочу.
Вообще теперь очевидно, что я нагло вру. Но Ярослав взвинчен. В таком состоянии он все примет за чистую монету.
Он вцепляется в парту обеими руками. Кажется, еще секунда — и она полетит в стену. В глазах — бешенство и обида, много-много обиды, столько я никогда ни у кого не видел. Лицо от этого делается таким детским, несчастным. Даже жалко его становится на секунду. Наверное, я перегнул палку.
Не знаю как, но Ярослав справляется с собой. Вдруг взгляд его меняется, будто он обставил меня в дурака с погонами. Сердце екает: задумал очередную дрянь, надо быть настороже.
— Наслаждайся объедками со стола, уличная ты шавка, — говорит он брезгливо и отворачивается.
Оскорбление болезненное, но я понимаю, что все равно сделал ему больнее, и от этого чувствую злобное удовлетворение.
На втором и третьем уроке Ярослав со мной демонстративно не разговаривает и не смотрит в мою сторону. Словно сидит за партой один. После третьего урока он не идет в столовую: видимо, не наскреб достаточно мелочи. А я достаю завтрак, который Катерина Николаевна дала мне с собой: она теперь делает это каждый день. Аккуратно раскладываю еду: яблоко, йогурт, печенье «Вагон Вилс». Ем медленно, демонстративно смакую и издевательски говорю:
— М-м-м… Как вкусно! Какое печенье давала тебе с собой мама? Кажется, овсяное? А знаешь, что тут у меня? «Вагон Вилс»! А «Вагон Вилс» — это просто роллс-ройс среди печенья! Просто так не станешь разбрасываться «Вагон Вилсом», согласен? И будешь делиться им только с тем, кто тебе очень и очень дорог. Но тебе не предлагаю, тебе это все не нравится… Ты же это называешь… Как там? Объедками со стола?
Ярослав хмуро пыхтит и ничего не отвечает. Я слышу, как у него урчит в животе.
* * *
Что же все-таки у меня будет за четверть по английскому, три или четыре, зависит от последней домашней работы и последнего урока перед окончанием четверти. Домашку Алла Марковна задала нереально огромную. Она в виде теста, обычно тесты — это легко, но тут сами задания очень сложные и хитрые.
С пятницы по понедельник я делаю эту чертову домашку, забыв, что такое сон. В библиотеке набрал учебников, теперь весь балкон ими завален. Весь нервный, дерганый, хожу как зомби. И во вторник наконец сдаю работу. Я уверен в себе: я проверял ее по всевозможным учебникам тысячу раз. Должна быть пятерка. А значит, за четверть выйдет четверка.
Среда — последний учебный день третьей четверти. В конце урока Алла Марковна выдает проверенные домашки, собирается проставлять оценки за четверть. Я замечаю на своей работе… двойку! Что?!
В работе все зачеркнуто красной ручкой. Все ответы неверные… Как так? Я смотрю на одно задание. Да, я согласен с Аллой Марковной, здесь должен быть ответ «С». Но почему тогда я написал «А»? Никто в здравом уме не ответит тут «А»! Неужели я был такой сонный, что перепутал и поставил крестик не туда? Перехожу к следующему заданию. Я в полном недоумении: везде ответы совсем не те!
Внимательнее вглядываюсь в лист. Я точно помню, что в этом вопросе ставил «D». Рассматриваю пустую клетку с «D», карябаю ногтем лист… Ощущаю шершавую поверхность. Переворачиваю лист, подношу к свету. На месте «D» бумага явно тоньше. И я отчетливо вижу слабый силуэт моего крестика… Которого больше нет, потому что кто-то его стер!
Я прихожу в дикую ярость. Оглядываю класс. Но тот, кто мне нужен, уже убежал.
Как он мог? Это низко! Он каким-то образом выкрал мою работу, подтер ластиком для ручки мои ответы, наставил неправильных… И подложил работу обратно как ни в чем не бывало! Мы, конечно, гадим друг другу, но даже от Ярослава я не ожидал такого.
Теперь у меня будет три… И никакие мои доводы не переубедят Аллу Марковну.
Я не вижу Ярослава в раздевалке. Он быстро смылся, наверняка специально. Я звоню в соседскую дверь, но мне никто не открывает. Катерина Николаевна сегодня в университете, а этот гад либо не дома, либо дома, но затихарился. Я в бешенстве. У меня в первый раз в жизни будет тройка за четверть, а значит, пятерки за год можно не ждать. Плакала моя медаль! Вот же подлый придурок!
До вечера я маюсь: то пытаюсь отвлечься на учебу, то снова звоню в соседскую дверь. Мне хочется наорать на Ярослава, иначе я просто взорвусь! Но он все не появляется. Пора собираться на работу, а то опоздаю.
Топаю по гравию, перешагиваю через шпалы. Дышу шумно, обиженно. Еще и жарко. Сегодня теплый день, днем было плюс пятнадцать, а у меня из верхней одежды только зимняя куртка и ветровка. Сейчас я парюсь в зимней. Она черная, прямая и длинная. Чересчур широкая, сидит на мне безобразно. Я даже шапку зачем-то напялил, но на улице сразу же снял и сунул в карман.