Страница 18 из 75
Но я понимаю, что обманываю себя. Этот неприятный тип дарит миру что-то красивое. Каким бы ни был сам по себе.
* * *
Я продолжаю упражняться, пытаясь добиться естественных эмоций. В последние дни у меня прогресс: улыбка больше не похожа на оскал! Улыбаться глазами, как учит Ксюша, я еще не научился, но хотя бы взгляд, в котором, по ее словам, читается неприкрытое желание сожрать окружающих с косточками, вроде удалось смягчить.
Закончив, перехожу к этикету. Глядя в зеркало, улыбаюсь и повторяю фразы:
— Спасибо, пожалуйста. Извините за беспокойство, будьте любезны. Как поживает «белая джулия»? Ну что вы, мне не составит это никакого труда. Очень рад вас видеть. Хорошего вечера. Как ваши дела?
При этом я меняю голос, пытаюсь найти максимально вежливый, но при этом естественный тон. Вроде получается. А через пару дней представляется и случай проверить: я встречаю Катерину Николаевну на крытом рынке.
Я уже запомнил, в какие дни она там бывает, а она от своего расписания не отходит. Но выглядит все так, как если бы мы встретились случайно. Поздоровавшись, я помогаю Катерине Николаевне донести до дома тяжелые пакеты. Валит снег.
— Вот это сегодня погода! — говорю я по дороге. — Завтра тоже обещают снегопад. Будьте аккуратнее, если поедете куда-то на машине.
Она улыбается, растроганная моей заботой:
— Спасибо, непременно буду.
— Как ваши дела? Как поживает «белая джулия»? — Теперь благодаря Ксюшиным урокам я умею поддерживать легкую беседу.
— Уже второй раз цветет! Красота невероятная…
Вскоре Катерина Николаевна сама переводит тему на математику: спрашивает, как продвигается моя подготовка. Я признаюсь, что дело идет трудно. Катерина Николаевна ненадолго замолкает. Ощущение, что ее что-то мучает.
— Даня, я бы очень хотела позаниматься с тобой на постоянной основе, бесплатно, разумеется, — виновато начинает она. — Но у меня такой плотный график…
— Нет-нет, — успокаиваю я ее. — Я ни о чем таком не прошу. Я привык справляться сам. Не переживайте, я со всем разберусь.
Еще немного помолчав, Катерина Николаевна неуверенно добавляет:
— Но если будут возникать проблемы… Ты все же обращайся ко мне, постараюсь помочь по возможности.
Я благодарю ее. Это пока не совсем то, что мне нужно, но я уже близок.
* * *
Через несколько дней перед сном я крадусь к машине Катерины Николаевны, прихватив садовый распылитель с водой. Щедро опрыскиваю все дверные замки на машине. Наутро караулю соседку неподалеку.
Катерина Николаевна опаздывает — выходит на десять минут позже обычного. На ней — пальто нараспашку; она спешит к машине. Дергает ручку — дверь не поддается. Катерина Николаевна смотрит на дверь с недоумением и дергает снова. Трогает подряд все ручки, затем судорожно копается в сумочке, что-то ищет, но не находит.
Дожидаюсь, когда на ее лице появится беспокойство, выхожу из укрытия и спешу к машине с флакончиком размораживателя замков в руке.
— Здравствуйте, Катерина Николаевна! — бодро здороваюсь я. Она вздрагивает — кажется, я перестарался с радостным тоном. Напугал.
— Давайте помогу. Увидел вас из окна и вот, захватил! — Я трясу флакончиком.
Подхожу к водительской двери, вставляю тонкую трубочку в замок и щедро опрыскиваю, затем перехожу к другой двери. Катерина Николаевна рассыпается в благодарностях:
— Ох, Даня, ты снова меня спасаешь! И что бы я без тебя делала?
Если бы не я, вы бы давно уехали. Но, естественно, я скромно молчу.
Через три минуты двери уже можно открыть.
— Давай подвезу тебя, — предлагает она.
— Ой, да я сам, вы же опаздываете, — смущаюсь я.
— Ничего, школа по пути.
Я сажусь в машину.
— А Ярослав почему не с вами? — спрашиваю я по дороге.
— Ты что, он же слишком взрослый, чтобы мама подвозила его в школу, — улыбается она. Я улыбаюсь в ответ. Поступок Ярослава такой детский.
Катерина Николаевна останавливается у школы. Мы прощаемся, я собираюсь выйти, но она вдруг говорит:
— Даня, я тут подумала… — Она осекается. Смотрит вперед, через лобовое стекло, словно окончательно принимая важное решение. Затем переводит взгляд на меня: — Я пересмотрела свой график и нашла в нем окошко. По понедельникам в шесть вечера у меня есть свободный час. Я готова тебя взять. Бесплатно и бессрочно — пока не прорешаем с тобой все билеты.
Дыхание перехватывает.
— Спасибо! — радостно отвечаю я и удивляюсь, как легко это получается. — Я… Вы… У меня просто не хватит слов описать, как много это для меня значит!
— На здоровье! — отвечает Катерина Николаевна, польщенная, что ее предложение вызвало у меня такие эмоции. — И до понедельника!
Я выхожу, провожаю отъезжающую машину взглядом. От восторга я чувствую, что стал легче воздуха и вот-вот взлечу. Никогда еще моя мечта не была так близко.
Ярослав
10
К Хмарину учителя цепляются гораздо чаще, чем к другим. А ведь он идет на медаль, и ему очень важны оценки. И вообще меня все больше возмущает наша классуха с ее «позорными местами». Бесит Рысев, который травит должников. Бесит ущербный Соколов, который поддерживает подобное гнилье. Соколов вообще всю мою школьную компанию бесит. Мы постоянно его обсуждаем, возмущаемся или пускаем едкие шуточки.
У него денег полно, родители ему отстегивают чуть не тысячами, и вот он себе откровенно пытается купить друзей. Вечно кого-то куда-то зовет, предлагает угостить, за кого-то заплатить. Это низко, все мои такое осуждают. Никто и не ведется на его деньги. Да и если кто поведется, его другие засмеют. Еще и во фрики запишут.
Так вот, я решил бороться с системой: не сдал деньги на очередную ерунду, вступился за Хмарина на английском. Дерьмово, конечно, что влепили двойку. Да еще и Хмарин оказался тем еще неблагодарным говнюком.
Ничего, двойку я так оставлять не собираюсь, я точно знаю, что получил ее незаслуженно. Английский у меня в старой школе был сильный. Несколько дней думаю, что можно сделать, как заставить англичанку признать свою неправоту.
Защищаю Хмарина и других должников — я же теперь один из них. Помогает. Ребят оставляют в покое. Вот только Хмарин и тут недоволен, вечно кажется на что-то обиженным. Сидим за одной партой, а он все так же угрюмо молчит. Ну молчи и дальше, не очень-то ты мне нужен, мне есть с кем поболтать.
Вообще угрюмость Хмарина меня даже не раздражает. Он забавный, когда хмурится или нудит. Ну просто мультяшный злодей с хмурой миной и этой его шишкой! Почему-то в такие моменты губы у меня сами растягиваются в улыбке. Мне все любопытнее. Да, Хмурь прячется от мира за прочными баррикадами. Но какой он на самом деле? Что он любит, кроме шишек? Что его смешит? О чем он мечтает? Какая у него любимая еда? В кого он влюблен? Не то чтобы я хочу подружиться с ним: вряд ли найдется на Земле парень, менее располагающий к дружбе. Но я будто поспорил сам с собой, смогу ли расколоть его.
В понедельник третьим и четвертым уроком у нас идут русский и литература. После третьего, на большой перемене, все, как обычно, убегают в столовую. Я мешкаю и выхожу из класса одним из последних. В кабинете остается только Хмурь. Мне почему-то становится неловко. Я спрашиваю:
— А ты чего не идешь?
Хотя прекрасно понимаю, что из-за денег.
— Не голодный, — бросает он, и тут же у него урчит в животе. Кажется, он понимает, что я это слышал. Резко меняет свое мнение: — Вообще я брезгую школьной едой. Пару лет назад у нас в пирожках нашли сальмонеллу.
Я ухожу в столовую. Вернувшись, молча кладу перед Хмурем «Сникерс». Он лишь поджимает губы:
— Это что?