В лесу

– А это тут при чем? – равнодушно бросила Кэсси, и мне стало слегка не по себе. – Мало ли кто кому нравится? Одевается она эпатажно, сильно накрашена и…

– Она просто следит за собой, это что, плохо?

– Райан, сделай нам обоим одолжение и повзрослей уже. Ты прекрасно понял, о чем я. Она улыбается невпопад и, как ты и сам заметил, не носит лифчик.

От моего внимания это и впрямь не ускользнуло, вот только я не ожидал, что и Кэсси это отметит, и ее проницательность вывела меня из себя.

– Девушка она, может, и милая, но что-то с ней не так.

Я промолчал. Кэсси щелчком выбросила окурок в окно и, сунув руки в карманы, слегка сползла на сиденье, будто нахохлившийся подросток. Я включил ближний свет и прибавил скорости. На Кэсси я слегка разозлился и знал, что она тоже на меня окрысилась, вот только толком не понимал, как это произошло.

У Кэсси зазвонил мобильник.

– О нет, – пробормотала она, взглянув на экран, – слушаю, сэр… Сэр? Алло?.. Вот дебильный телефон. – Она разъединилась.

– Что, связь хреновая? – холодно спросил я.

– Гребаная связь тут зашибись, – ответила она, – просто он спросил, когда мы вернемся и почему мы так долго, а мне неохота с ним разговаривать.

Обычно я обижаюсь дольше, чем Кэсси, но сейчас не выдержал и рассмеялся. В следующий миг засмеялась и Кэсси.

– Слушай, по поводу Розалинд, – начала она. – Я не из вредности цепляюсь, просто переживаю за нее.

– Думаешь, тут сексуальное насилие? – Я неожиданно осознал, что где-то в подсознании подобная мысль мелькала и у меня, но мне она ужасно не понравилась, и я отогнал ее. Первая сестра чересчур выпячивает собственную сексуальность, вторая страдает от недостатка веса, а третья, пережившая череду непонятных недугов, убита.

Я вспомнил, как Розалинд склонилась над Джессикой, и меня накрыло непривычное желание защитить их.

– Отец-насильник. Кэти старается угодить ему и постоянно болеет – либо вследствие отвращения к самой себе, либо таким образом сокращает риски насилия. Поступив на балетные курсы, она решает, что ей нужно выздороветь и разорвать этот порочный круг. Возможно, она угрожает отцу. И тот ее убивает.

– Годится, – кивнула Кэсси. Она смотрела на пролетающие за окном деревья, и я видел лишь ее затылок. – Но с таким же успехом ее и мать могла убить. Если, конечно, Купер ошибся и изнасилования не было. Эдакий Мюнхгаузен, который действует чужими руками. В этом доме она тоже на жертву смахивала, заметил?

Я заметил. Порой горе стирает с нас индивидуальность, воплощается в трагической маске из греческой трагедии, но в остальных случаях оно обнажает истинную сущность скорбящего, и это, разумеется, настоящая и объективная причина, по которой мы сами стараемся сообщать семьям жертв об утрате и не возлагаем эту обязанность на рядовых полицейских. Мы руководствуемся не желанием утешить, а просто хотим понаблюдать за реакцией, подобные новости мы приносим достаточно часто и успели изучить спектр чувств. У большинства от потрясения эмоции притупляются, бедняги пытаются нащупать опору и не знают как. Трагедия – это незнакомая территория, на которую человек заходит без проводника, и ему приходится шагать по ней на ощупь. А вот Маргарет Девлин не удивилась, она выглядела почти покорной, как будто горе – ее обычное состояние.

– То есть ведет себя практически так же, – сказал я. – Одну или всех девочек она делает больными, но Кэти поступает в балетное училище и пытается вырваться, и мать ее убивает.

– Это объясняет, почему Розалинд одевается как сорокалетняя, – сказала Кэсси. – Пытается повзрослеть, чтобы оторваться от матери.

У меня зазвонил мобильник.

– Да что ж за херня! – хором воскликнули мы.

Я тоже сыграл комедию под названием “Плохая связь”, и остаток пути мы провели, составляя список направлений в расследовании. О’Келли обожает списки, и если повезет, то он забудет, что мы ему не перезвонили.

Мы работаем на нижних этажах Дублинского замка, и, несмотря на колониальный подтекст[7], это один из лучших подарков, которые преподнесла мне работа. Внутри помещения отремонтированы до тщательной безликости, чтобы смахивало на обычную контору, – столы за перегородками, люминесцентные лампы, синтетический, электризующийся ковролин и стены, покрашенные именно так, как принято в государственных учреждениях. Зато снаружи здания остались нетронутыми: красный кирпич и мрамор, старые и живописные, зубчатые стены и башенки, а в самых неожиданных местах – слегка потрепанные, высеченные из камня фигуры святых. Шагаешь по брусчатке туманным зимним вечером – и словно в роман Диккенса попал, желтые дымчатые фонари рисуют странно изогнутые тени, на соборах поблизости звонят колокола, каждый шаг рикошетом откликается в темноте. Кэсси говорит, что в такие минуты воображаешь, будто ты инспектор Эбберлайн и работаешь над делом Джека Потрошителя. Однажды ясной декабрьской ночью, когда в небе светила полная луна, Кэсси не утерпела и прошлась колесом по главному двору.

В окне О’Келли горел свет, но остальные окна были темными, все же восьмой час и все уже разошлись по домам. Мы неслышно прокрались по коридору. Кэсси направилась в отдел, чтобы пробить Марка и Девлинов по базе, а я отправился в подвал, где хранятся старые дела. В былые времена тут был винный погреб, и наш ущербный отдел корпоративного дизайна сюда еще не добрался, поэтому сохранились и каменные плиты, и колонны, и низкие сводчатые арки. Мы с Кэсси договорились когда-нибудь принести сюда одну-две свечки – плевать на технику безопасности и на то, что в подвале проведено электричество – и поискать тайные ходы.

Картонная коробка (Роуэн Дж., Сэведж П., 33781/84) имела такой же вид, как два года назад, когда я в последний раз туда заглядывал. Сомневаюсь, что с тех пор к ней кто-то притрагивался. Я вытащил описание, которое Розыск пропавших получил от матери Джейми, – слава богу, оно никуда не делось. Светлые волосы, карие глаза, красная футболка, обрезанные джинсовые шорты, белые кроссовки, красные заколки с пластмассовыми земляничинами.

Я сунул листок под куртку – вдруг наткнусь на О’Келли – и вернулся в отдел. Вообще-то сейчас, когда связь с делом Девлин очевидна, у меня есть все причины взять эти документы, и тем не менее я чувствовал себя виноватым, таящимся в ночи злоумышленником, умыкнувшим нечто запретное. Кэсси сидела за компьютером. Чтобы Келли нас не засек, свет она включать не стала.

– С Марком все чисто, – сообщила она, – и с Маргарет Девлин тоже. А вот на Джонатана кое-что есть, причем недавно, в феврале.

– Детское порно?

– Господи, Райан, ты просто король мелодрам. Нет, всего-навсего нарушение общественного порядка – во время демонстрации против строительства шоссе он прорвался за полицейское ограждение. Ему присудили штраф в сотню фунтов и двадцать часов общественных работ. Потом их количество увеличили до сорока – это после того, как Девлин заявил, что, насколько он понимает, как раз за общественную работу его и арестовали.

Значит, имя Девлинов встречалось мне в каком-то другом деле, поскольку, как я уже говорил, я вообще с трудом вспомнил о дрязгах по поводу строительства шоссе. Но это объясняло, почему Джонатан не сообщил в полицию об анонимных звонках. Нашего брата он не считает союзником, особенно по делу, связанному с шоссе.

– Заколка есть в показаниях, – сообщил я.

– Чудно, – откликнулась Кэсси, но голос звучал вопросительно. Она выключила компьютер и повернулась ко мне. – Доволен?

– Не уверен, – ответил я.

Разумеется, осознавать, что ты не совсем спятил и не навоображал бог весть чего, приятно, однако теперь я засомневался, действительно ли я вспомнил заколку или просто видел в документах по делу. Какой из двух вариантов нравится мне меньше, я не знал, и жалел, что вообще заговорил про эту долбаную заколку.

Кэсси ждала. В вечернем полумраке ее глаза казались огромными, непроницаемыми и цепкими. Я знал, что она дает мне возможность заявить: “Да пошла она, эта чертова заколка, давай вообще забудем, что мы ее нашли”. Даже сейчас во мне теплится желание – надоевшее и бесполезное – узнать, как все повернулось бы, скажи я так.

7

До 1922 года Дублинский замок был главным форпостом Британии в Ирландии, резиденцией наместников британской короны.