Страница 18 из 53
Голоса самих промышленников звучали в этом политико-публицистическом хоре сравнительно редко. Все же мы знаем, что в уставе Федерации британской промышленности, в которую входили многие английские монополисты, признавалась необходимость наладить связь «между работодателями и рабочими, чтобы установить между ними дружественные отношения… и предупреждать стачки». А лорд Ливверхольм выступил с заявлением о том, что экономически целесообразно установить для рабочих после войны 6-часовой рабочий день. Это произвело сенсацию, поскольку почтенный лорд был одним из крупнейших английских заводчиков и именно как таковой получил свое звание пэра. С его легкой руки вопрос о 6-часовом рабочем дне обсуждался в газетах и тред-юнионистских кругах и попал даже, отвлекая рабочих от более реальных задач, в программу некоторых рабочих организаций.
Либералам одного только улучшения материального положения рабочих казалось, однако, в создавшейся обстановке недостаточно. Уже с мая — июня 1917 г. либеральная пресса писала о новых, возникших под влиянием русской революции стремлениях рабочих.
«В старое время разногласия с рабочими сводились к вопросу о заработной плате, продолжительности рабочего дня и улучшении условий труда. Это была проблема «хлеба с маслом»». Сейчас рабочее движение вышло за рамки этой проблемы. «Они (рабочие. — К. К.) хотят теперь быть хозяевами своей судьбы, получить свою долю в управлении производством», — утверждала 27 июня «Манчестер гардиан».
«В рабочем классе сейчас зреет новый дух, вызванный частично революцией, которую внесла в жизнь рабочих война, частично — влиянием революции в России, — читаем мы в «Нейшн». — До войны рабочие считали себя частью промышленной системы… Жестокая школа окопов научила солдат желать большего. Русская революция распространила это желание в тылу»{140}.
Мемуары и письма той поры подобные высказывания газет подтверждают. «В этой лихорадочной атмосфере (т. е. в атмосфере, созданной рабочими выступлениями и известием о революции в России. — К. К.), — вспоминает современник, — у тысяч наемных рабочих появился новый взгляд на вещи… Они мечтали о новой обстановке, может быть о новом режиме на предприятиях. Им мерещилось новое устройство общества. Рабочий контроль должен был стать его главной целью и результатом»{141}.
Требование рабочего контроля действительно выдвигалось в то время под воздействием событий в России некоторыми рабочими организациями, в частности шопстюардами. Испуганными буржуа оно воспринималось как угроза немедленного уничтожения всего класса капиталистов.
«Со времени русской революции, — читаем мы в письме другого современника, — наш честный запутавшийся рабочий склонен думать… что эта революция все изменила, что рабочий класс теперь на вершине и что дело идет к тому, что богачей больше не будет»{142}. А уже знакомый нам Дж. Клайне, выступая перед студентами Оксфорда, говорил, что рабочие ныне вовсе не так послушны, как 20 лет назад. У них появилась «склонность к самоутверждению» и к тому, чтобы «смотреть своему нанимателю в лицо» более открыто, чем раньше{143}.
Ответом на новые требования рабочих должно было стать, по мнению многих либералов, предоставление им не только большей доли в прибылях, но и больших прав в управлении производством.
Речь шла о том, чтобы дать рабочим возможность «более непосредственно контролировать условия их работы», выдвигать их на административно-технические посты на предприятиях и т. п.
«Чем шире рабочие будут привлечены к управлению производством, тем ближе они станут к точке зрения предпринимателей», — раскрывала 25 сентября расчеты сторонников «промышленной демократии» «Пел-Мел газет».
Конкретной формой сотрудничества труда и капитала, по мысли либералов, должны были стать объединенные комитеты рабочих и предпринимателей.
В начале июня тред-юнион строителей вступил в переговоры с федерацией нанимателей о создании Национального парламента строителей, который состоял бы наполовину из представителей предпринимателей и наполовину из рабочих. Рассматривать этот парламент должен был меры для предупреждения безработицы, вопросы о введении технических усовершенствований, лучшем использовании опыта и знаний рабочих. «Главное даже не то, что они (члены парламента. — К. К.) будут делать, а тот принцип, который лежит в основе всего плана. Это — возможность дружеского и длительного общения рабочих и их руководителей», — писала 19 июня, приветствуя Парламент строителей, «Вестминстер газет».
Еще до этого, весной 1917 г., возглавленный либералом Уитли парламентский подкомитет по вопросам послевоенных отношений между рабочими и нанимателями принял решение о желательности создать (после войны, а еще лучше — во время нее) объединенные комитеты рабочих и промышленников в каждой «организованной» отрасли промышленности (т. е. в таких ее отраслях, где рабочие объединены в тред-юнионы и где можно, следовательно, рассчитывать на то, что лидеры последних войдут в комитеты в качестве представителей рабочих). Предполагалось, что в каждой такой отрасли промышленности станут действовать объединенные комитеты трех степеней — фабричные, районные и национальный. Принудительного характера их постановления иметь не будут, главная их задача — предупреждать возможные разногласия между рабочими и фабрикантами. Комитеты Уитли (как их стали называть) займутся рассмотрением вопросов, связанных с улучшением производственного процесса, с техническим обучением рабочих и т. п. Разбирательство трудовых конфликтов в их задачу не войдет: ведь как-никак, а комитеты Уитли должны наполовину состоять из представителей рабочих!
Доклад «попал в точку». Комиссии по обследованию причин рабочих волнений внесли пожелание о создании объединенных комитетов в список своих рекомендаций правительству, а правительство разослало экземпляры доклада доброй сотне рабочих тред-юнионов и ассоциаций промышленников, прося их сообщить свое мнение.
Ответы пришли не сразу. И все время, пока судьба предложения Уитли оставалась неясной, не прекращалось его обсуждение в печати.
Даже «Морнинг пост», рьяно призывавшая к «твердой власти», но отнюдь не чуждая социальной демагогии, одобрила идею объединенных комитетов. Что же касается либеральной прессы, то она и вовсе заговорила о «промышленном самоуправлении», «новой эре в промышленности», уверяла, что комитеты «возместят рабочим жертвы, которые те понесли в войну», и т. п.
За демагогической трескотней крылись, однако, плохо маскируемые опасения: удастся ли выиграть игру, бросив на стол эту карту? Станут ли объединенные комитеты желанной формой сотрудничества труда и капитала? Помогут ли они английской буржуазии без смертельных потерь пройти через бури и грозы периода реконструкции?
Большинство либералов верило или делало вид, что верит в подобный исход, а «Экономист» в редакционной передовой уверял даже, что комитеты Уитли спасут Англию от «промышленного хаоса»{144}. Произойдет это, поясняла редакция журнала, не сразу. Первоначально наниматель и представители рабочих «будут рычать друг на друга и кусать друг друга, как сторожевые псы». Но со временем рабочие научатся понимать, что «наниматель — не обязательно расхититель их мозгов и мускулов».
Однако не все либеральные органы печати были настроены столь оптимистично. «Дейли ньюс», приветствуя предложение Уитли, осторожно замечала все же, что для подлинной гармонии между рабочими и их хозяевами, «нужно нечто большее, чем бумажная конституция»{145}.
Некоторые либералы, понимая непримиримый характер разногласий между рабочими и хозяевами, пытались все же отыскать нечто, их объединяющее, способное сделать работу комитетов успешной. «В вопросах заработной платы и продолжительности рабочего дня интересы предпринимателей и рабочих будут расходиться всегда, но и те и другие равно заинтересованы в процветании своей отрасли промышленности, в рынках сбыта и сырья, во внедрении в промышленность достижений науки и в росте выпуска продукции», — писал в «Вестминстер газет» Э. Бенн. «Если труд и капитал представляют конфликтующие интересы, это еще не значит, что они не могут работать совместно, — уверял тот же автор в письме в «Нью-стейтсмен». — Если весь этот народ (т. е. представители рабочих и хозяев. — К. К.) соберется обсудить дела, в которых их интересы идентичны, то есть надежда, что другие вопросы, в которых их интересы расходятся, также будут обсуждаться с меньшей горячностью и с большей надеждой на успех»{146}.