Кто вы, юкагиры

«Огонь-мать, твоим теплом сильна будь!» — пел юкагирский шаман, начиная камлать. В песнях юкагирские шаманы верхней Колымы посещали «двух духов женского пола» — абучарэ, обитавших при слиянии неких двух рек.

Женщина занимала достаточно высокое положение и в реальной, обыденной, жизни юкагиров. В. И. Иохельсон отмечал, что в круг обязанностей мужчины входит добывание пищи, но отнюдь не ее распределение. Это делают женщины. На долю охотника доставалась слава, и то лишь в той мере, в какой ее определяли женщины. Женщины приносили ему голову убитого им лося или оленя да ставили его чум «впереди других». Во время перекочевки нескольких юкагирских семей женщины нередко спорили о том, чей «шатер» должен быть на переднем плане. Каждая восхваляла охотничье искусство своего мужа или сына, если, конечно, не было общепризнанного авторитета{116}.

В изображении Н. И. Спиридонова женщина — центральная фигура юкагирской семьи. «Семья у одулов есть отдельно живущая группа или, выражаясь языком самих одулов, отдельно ставящая шатер или юрту, имеющая свой огонь и сконцентрированная вокруг одной женщины — матери. Мать — это все. Она — центр и фундамент семьи, и племя происходит только от нее»{117}.

Юкагирские женщины принимали участие и в делах, выходивших за рамки семьи. Согласно Спиридонову, верхнеколымские юкагиры устраивали общие собрания «лучших охотников и матерей».

По преданиям среднеколымских якутов, в древности предводительницами юкагиров были женщины-шаманки.

Юкагирский брак на верхней Колыме заключался, как правило, без внесения выкупа за жену — калыма, причем жених и невеста свободно выбирали друг друга. Этим юкагиры решительно отличаются от тунгусов, у которых при заключении брака вопрос о калыме играл первостепенную роль и решающий вес имело мнение родителей, в первую очередь отца.

Юкагирский сват, отправленный с матримониальным поручением, обращался к отцу невесты с такими словами: «В свой дом пусти [жениха] своим дитятей». Отец, не отвечая, брал топор, шел в лес и валил сухое дерево. Юноша должен был поднять дерево и перебросить через «дом» (чум). Если это ему удавалось, родители невесты говорили: «Сына имеем, наши кости хорошо уложить сумеет!» И вопрос о браке решался положительно. Случалось, что претендент не нравился невесте или ее родителям, тогда отец срубал дерево потолще — не под силу жениху.

Иногда жених не засылал свата, а просто начинал колоть дрова для будущего тестя, накладывая поленницу выше чума. Если тесть ничего не имел против, то уже на четвертый день брал из этой поленницы. Тогда юноша забирал свой лук и ночью приходил в чум невесты. Ставил оружие на видном месте и утром не спешил подняться с постели — путь все видят, что он теперь свой…{118}

Брак, при котором муж поселяется у жены, называется матрилокальным. Такой брак также существенным образом отличает юкагиров от тунгусов, у которых жена переходила на жительство к мужу (патрилокальный брак).

Но наряду с традициями матернитета у юкагиров существовали и традиции патернитета, связанные с приоритетом отцовского начала.

В молитве духу лося перед весенней охотой по насту они произносили умилостивительную формулу: «Лося хозяин, отец, пожалей…» К дереву они обращались с просьбой: «Дерево-дедушка, хорошо о нас думай…»

Говоря о бескалымном браке юкагиров верхней Колымы, я не случайно подчеркнул; «как правило». Дело в том, что обычаи юкагиров не однозначны. Взаимоотношения с ламутами не могли не сказаться на их брачных традициях. Они брали калым от ламутов, в семьи которых отдавали своих дочерей и сестер (ламуты лишь в редких случаях «присоединялись» к семье тестя). С другой стороны, беря замуж ламуток, юкагиры тоже были обязаны уплачивать за них калым. Правило калыма стало, вероятно, действовать и в среде самих юкагиров, если они, отдавая юношу в семью невесты, не могли получить взамен юношу в качестве жениха дочери или сестры, чтобы заручиться защитником и кормильцем. Только подобными нововведениями можно объяснить упоминания в юкагирском фольклоре о мужьях-многоженцах. Раз такие мужья существовали, значит имел место и патрилокальный брак, и жены приобретались скорее всего путем уплаты калыма. В. И. Иохельсон писал о многоженстве у древних юкагиров как о чем-то естественном: «по обычаю… больше трех жен, говорят, не полагалось…»{119}

Брак с внесением выкупа за жену был широко распространен в конце XIX в. у тундровых, алазейско-индигирских, юкагиров. «Купленная» жена, разумеется, переходила жить в семью мужа.

Известно, что в семейно-брачных отношениях тунгусов заметную роль играл левират, согласно которому младший брат обязан жениться на вдове старшего. Смысл обычая — удержать в своей семье и роде женщину, за которую был уплачен калым, и рожденных от нее детей.

Прямых свидетельств о существовании левирата у юкагиров мы не имеем. Однако есть косвенные. В 1932 г. врач Калиновская, работавшая на верхней Колыме, сообщала, что у местных юкагиров можно было «встретить браки юношей с женщинами значительно более старшего возраста»{120}. Вполне вероятно, что такие браки были заключены согласно обычаю левирата.

Однако, если юкагиры и восприняли левират, то с определенными ограничениями и отнюдь не везде.

По мнению Кости Винокурова, обычай женить младших братьев на вдовах старших проник к верхнеколымским юкагирам при Екатерине II под влиянием православной церкви. Раньше, говорит он, вдову содержала родня мужа… Передача вдовы младшему сородичу (не обязательно младшему брату покойного; такого брата могло и не быть) совершалась только с одобрения семьи и старосты «рода», который прежде выяснял, не желает ли вдова вернуться к своим родственникам.

Распространения левирата можно было бы ожидать у тундровых юкагиров, которые, как уже сказано, в конце XIX в. практиковали калымный брак. Однако я не обнаружил у них и следов данного института! «Младший брат и так помогал вдове, без женитьбы на ней», — ответила на мой вопрос алазейская юкагирка Е. Н. Курилова из поселка Андрюшкино. Левират, по ее мнению, является чукотским «обыкновением», поскольку алазейские эвены тоже не знают такого обычая. Что же касается эвенов и юкагиров нижней Индигирки, то они смотрят на левират даже как на грех…

*

Причудливое переплетение начал матернитета и патернитета — характерная черта социального быта юкагиров на рубеже XIX–XX вв. Удивляет живучесть архаических матрилинейных тенденций. «Женщине ни в чем не перечили», — говорил мне Костя Винокуров. По его словам, жена в любой момент могла уйти от мужа в родную семью. «Плохого мужа родовой староста наказывал — ссылал на Колыму в бурлаки…» У коркодонских юкагиров еще недавно родня женщины опекала ее сына до совершеннолетия. Эта родня могла забрать детей у отца в случае смерти матери.

В тундре, между Алазеей и Индигиркой, несмотря на обилие метисов, население никогда на затрудняется в определении национальности: ориентиром служит национальная принадлежность матери! Юкагир И. Д. Атласов из поселка Андрюшкино указал мне на единственного, по его мнению, «настоящего юкагира-алаи» Н. Н. Ягловского… Хотя отцом последнего был чукча. На озере Малое Улуро в алазейской тундре я разговаривал с Е. Н. Лаптевой, по отцу тоже чукчанкой, у которой не возникало ни тени сомнения, что она «вадулка», ибо одулкой (юкагиркой) была ее мать. Ф. Г. Слепцова из поселка Ойотунг по отцу эвенка, из рода Деллянкэн (Дельянский), но жители поселка относят ее к юкагирам, так как по матери она принадлежит к юкагирской группе Дуткэ. Муж ф. Г. Слепцовой — якут; их 18-летняя дочь Мария разговаривает на эвенском, якутском и русском языках, а юкагирского языка не знает. Вместе с тем Мария считает себя юкагиркой и таковою записана в паспорте — вполне в духе местной матрилинейной традиции. И здесь, по словам юкагира И. Н. Никулина, «родню матери уважают больше». Кстати, дети самого И. Н. Никулина записаны в сельсовете якутами — по национальности его жены… Традиции матрилинейности проявляются в том, что, женясь, мужчина нередко меняет свою фамилию на фамилию жены. В Андрюшкино мне удалось зафиксировать несколько таких случаев; все они произошли с местными якутами. В Ойотунге эвен Н. М. Щербачков, как выяснилось, имел добрачную фамилию Никулин…