Страница 20 из 89
И вот наконец то, ради чего приехала делегация Русской Церкви во главе со своим митрополитом, совершилось. В понедельник 6 июля 1439 г. во флорентийском соборе Santa Maria del Fiore состоялось торжественное объявление унии[460]. Папой Римским Евгением IV была совершена месса в сослужении 12 кардиналов и 93 епископов[461], на которой присутствовала и русская делегация во главе с митрополитом Исидором. На следующий день после объявления унии император Иоанн VIII Палеолог призвал к себе в числе прочих Исидора и Виссариона и отметил необходимость совершения православной литургии, чтобы католики увидели византийское чинопоследование евхаристического богослужения и чтобы «во всем между нами сохранялось равенство». Католики попросили рассказать им о чине православной Божественной литургии, что было сделано митрополитами Исидором и Виссарионом. Русский митрополит рассказывал, как совершается проскомидия, потом начало литургии и по порядку до конца, а Виссарион Никейский дополнял рассказ Исидора. Выслушавшие этот урок по византийской литургике вернулись к папе, рассказали о чине литургии, однако папа решил прежде либо сам посмотреть на ее чинопоследование, либо отправить на православную литургию от себя несколько кардиналов и только после этого принять решение о ее публичном совершении и своем пребывании на ней. Подобное отношение, конечно, не могло не ранить православных участников Собора, посему вопрос о торжественном служении литургии решено было снять[462]. После торжественного объявления унии митрополит Исидор со своей делегацией не сразу выехали в обратный путь. 17 августа 1439 г. Римский папа «облек Исидора высоким званием»[463] легата от ребра апостольского для Руси, Литвы, Ливонии и на города, диоцезы, земли и места Польши, с миссией провозглашения унии во всех областях его митрополии[464], и даровал ему охранную грамоту для безопасности путешествия[465]. С собой Исидору папа дал письмо[466], адресованное князю Василию Васильевичу, в котором сообщалось об унии и о том, что Исидор «крепчайше потрудися о соединении»[467]. В завершение письма папа Евгений IV просил помогать Исидору во всем. Монах Григорий (верный ученик Исидора и будущий Киевский митрополит) как казначей в свите Исидора 24 октября 1439 г. получил из Апостольской палаты 654 флорина на все необходимое для поддержания жизни митрополита и его людей в количестве 29 человек. Этой суммы достаточно было на 6 месяцев и 10 дней[468]. П. П. Соколов полагает, что власть Исидора как легата ограничивалась лишь «католиками Западной России»[469], однако это явная натяжка и сохранившиеся документы не позволяют это мнение подтвердить.
Папская миссия Исидору была непростым заданием, так как необходимо было вступать в предварительные переговоры с правителями Польши, Литвы и русских княжеств и уговорить их принять унию. Это затруднялось и тем, что настроения правительств Польши и Литвы были враждебными папству и про-базельскими. Хотя папа и отлучил участников Базельского Собора на заключительной сессии Ферраро-Флорентийского Собора 4 сентября 1439 г.[470], где присутствовал также Исидор, авторитет Евгения IV тем не менее еще не устоялся, поэтому это было не очень существенно.
Возвращение русской делегации с Собора и судьба унии на Руси
6 сентября 1439 г., «простившись с папой», Исидор отправился в обратный путь через Венецию, куда прибыл 15 сентября[471] и где пробыл довольно долгое время с императором и греками, еще не успевшими отплыть в Константинополь. Причина столь долгого пребывания в Венеции объясняется нерешительностью Исидора при выборе пути возвращения, «так как путешествие по Германии внушало опасения вследствие смерти императора Альбрехта. Венецианская синьория и другие, знающие дороги Венгрии и Германии, которыми хотел Исидор ехать на Русь, дали ему такой совет, что вернее будет предпочесть даль и опасности морского плавания, чем, пускаясь этим сухим путем, небезопасным по причине междоусобий и разбоев, подвергать себя гораздо большим и неизбежным случайностям»[472]. Как предполагает Хр. Ханник, папа Евгений IV рекомендовал Исидора императору Иоанну VIII Палеологу, чтобы тот облегчил ему возвращение через Константинополь в надежде на то, что он будет назначен Константинопольским патриархом[473]. Русские, вероятно, не могли объяснить такое долгое пребывание в Венеции, поэтому от Исидора бежал или просто ушел вперед княжеский посол Фома[474]. С ним или отдельно от него бежал поссорившийся с митрополитом иеромонах Симеон[475]. Здесь же 18 декабря Исидора застало известие из Рима о возведении его в сан кардинала-пресвитера Римской Церкви[476], а 22 декабря он, взяв в долг 1 000 дукатов у Франческо Веньеры[477], сел на корабль и вышел в Адриатическое море до Сени в Хорватии, «откуда, высадившись в ней на берег 17 января 1440 г., шел на Загреб, на Будин в Венгрии, на Краков в Польше и далее на Русь»[478]. 8 января 1440 г. папа назначил Исидору и кардинальский титул свв. Марцеллина и Петра[479]. Прибыв 5 марта в Буду, столицу Венгрии, митрополит Исидор издал энциклику[480], которая объясняла флорентийское соединение и его практическую значимость, заключающуюся в достижении единства веры и равенства обрядов. Отсюда он отправил в «область своего легатства, — Польшу, Литву, Ливонию и Русь, — пастырское послание, в котором извещал о совершившемся великом событии — соединении Церквей»[481].
Папа Евгений IV отправляет русскую делегацию обратно на Русь (ОР РНБ. F. IV 225 (Лицевой летописный свод XVI в. Голицынский том). Л. 518)
Митрополит-кардинал Исидор рассылает из Буды окружное послание (ОР РНБ. F. IV 225 (Лицевой летописный свод XVI в. Голицынский том). Л. 519)
Из Буды он отправился в столицу Польши Краков, чтобы встретиться с королем Владиславом III, которого, вероятно, «желал обрадовать известием о соединении Церквей, слившем теперь в одно духовное стадо подданных короля Польши»[482]. Однако Владислав спешил отправиться в Венгрию[483], поэтому достаточного времени на общение с Исидором у него не было. Церковная же власть Кракова — архиепископ Збигнев (Олесницкий) — оказала внимание Исидору, а его генеральный викарий и профессор университета Ян Эльгот «произнес в Краковском университете в присутствии митрополита речь, приветствуя заключенную греками унию»[484]. Ян Длугош в своей «Истории Польши» сообщает и некоторые подробности этого пребывания: сперва Исидор прибыл в город Сонча в Великую Субботу, которая в 1440 г. приходилась на 26 марта. Здесь его принял епископ Краковский Збигнев, который накормил Исидора и позволил совершить мессу в местной приходской церкви в честь Девы Марии. А потом, вероятно на Светлой Седмице, Исидору было позволено совершить Божественную литургию в соответствии с византийским обрядом в кафедральном соборе Кракова[485].
Вскоре Исидор вступил в пределы своей паствы. В Москву он не спешил, но очень надолго остался в Литве. «По прибытии в Литовскую Русь, — пишет А. Я. Шпаков, — митрополит не замедлил распространить в списках подлинное определение Флорентийского Собора»[486]. На пути из Кракова в Перемышль, он в городе Тарнуве освятил католический костел вместе с польским епископом Николаем[487]. Здесь, вероятно, была им провозглашена уния, но как к этому отнеслось население — неизвестно. Тогда же, видимо, он поставил новых епископов на Перемышльскую и Холмскую кафедры[488]. Из Тарнува Исидор отправился во Львов, где народ его и новые церковные порядки не принял[489], а затем в Вильно — столицу Княжества Литовского, куда прибыл 13 или 14 августа 1440 г.[490] Но по дороге в Вильно митрополит заехал в город Холм, о чем свидетельствует сохранившееся Послание к холмским старостам и воеводам, написанное там же 27 июля 1440 г.[491] В этом послании Исидор просит не обижать некоего «попа Вавилу» из находящегося в 9-ти км от Холма местечка Столпье[492], который, видимо, жаловался митрополиту на притеснения со стороны властей. Дело в том, что когда Вавила узнал о соединении Церквей, «поспешил самим делом обнаружить свое сочувствие к нововведению, что, однако же, не обошлось ему даром, так как холмские граждане в наказание за признание им унии и Исидора отнимали у него церковную землю»[493]. Так или иначе это отношение властей к унии, заключенной митрополитом, прекрасно показывает настроение, с каким была принята уния в Юго-Западной Руси. Оно было довольно равнодушным и не встретило «того энергичного отпора и сильного протеста, какой <…> она вызвала в Москве»[494].