Страница 3 из 233
Иные развлечения, что мог предложить юноше лучший дом удовольствий Ваньчэна, приелись ему годы назад. Внешность здешних куртизанок давно не пробуждала в Инь Шэчи ничего, кроме скуки: крестьянские дочери, проданные в голодные годы, и обедневшие горожанки, они выглядели обыденнее некуда, несмотря на искусно наложенную косметику и красивые одежды. Ни одна из них не могла похвастаться острым умом, могущим родить сколько-нибудь интересные мысли — образование, полученное ими в доме удовольствий, сильно уступало таковому у отпрыска богатого и знатного семейства. Еда и питье, подаваемые в «Приюте водяных лилий», были неплохи, но проигрывали даже самым обычным блюдам, что появлялись на столах вельмож в будние дни. О музыке, что играли здешние исполнительницы, Шэчи и вовсе был довольно низкого мнения, которое, впрочем, держал при себе — оскорбление чужого труда, приносящего ежедневный кусок хлеба, он считал низостью, даже если это был труд куртизанок.
Вдруг, скрип широко открывшихся дверей вмешался в весёлый шум пирушки резкой, немелодичной нотой. Заинтересовавшись, Инь Шэчи подошёл к перилам, ограждающим второй этаж, и глянул вниз. Его глазам предстал сурового вида мужчина, чья внешность была необычна, а черное одеяние порядком пропылилось.
Странный гость
— Эй, хозяйка! — новоприбывший безошибочно определил скучающую за одним из столов госпожу Ма Юаньлу, как владелицу дома удовольствий, и зашагал к ней. — Я устал после долгой дороги. Немедленно прикажи подать мне лучшего вина, и красивейшую из твоих женщин!
Говор незнакомца также был странен — он не принадлежал ни к дэнчжоускому южному наречию, ни к насаждаемому столичными чиновниками «государственному языку», ни к древнему ханьскому диалекту, что сохранили в целости разве что крестьяне из дальних захолустий. Привлеченные нездешней речью и громкими словами, приятели Шэчи также приблизились к ограждению этажа.
— Поглядите-ка на этого деревенщину, — громогласно возмутился У Ян. — Лучшие девушки «Приюта водяных лилий» прислуживают его лучшим посетителям, и никак иначе! Да есть ли у тебя деньги хоть на что-то, оборванец? — новоприбывший, бешено сверкнув глазами в сторону купеческого сына, повернулся было к нему, но тут очень вовремя вмешалась госпожа Ма.
— Не примите мои слова за неуважение, господин, — с приторной вежливостью заговорила она. Голос этой дородной и степенной дамы был грудным и глубоким, и его переливы текли широкой рекой патоки. — Слова молодого господина У невежливы, но несут в себе зерно правды — услуги моего дома удовольствий дорого стоят. Сможете ли вы оплатить их? Если вы поиздержались в долгом пути, я могу направить вас в неплохое заведение у восточных ворот, где о ваших нуждах позаботятся со всем тщанием, и испросят за это самую малую сумму серебра. В моем же «Приюте водяных лилий» платят золотом, — она воззрилась на нового гостя с благодушным ожиданием.
— Хорошо, хорошо, — раздражённо отмахнулся незнакомец, и небрежно бросил на пол перед ней крупный золотой слиток. — Возьми свои деньги, глупая женщина, и не беспокой меня этим больше. А сейчас, распорядись о вине и прислужницах для меня, и побыстрее, — он с сердитым видом хлопнул на стол короткий жезл с навершием в виде птичьей лапы, который все это время сжимал в правой руке. Госпожа Ма, угодливо улыбаясь, подхватила золото с пола, низко поклонилась оказавшемуся богатым гостю, и двинулась в направлении задних комнат.
— Этот тип выглядит сущим побирушкой, но при этом бросается золотом, — озадаченно обратился к друзьям У Ян. — Не вор ли он?
— Вор не стал бы сорить деньгами, и привлекать к себе внимание, А Ян, — с высокомерным холодком в голосе ответил ему Лу Цзяочу. — Это даже ребенку понятно.
— Ты неправ, Цзяочу, этот мужчина — несомненный вор, — раздался громкий голос Инь Шэчи. Он выглядел бесстрастным на грани безразличия, но внутри, юноша едва сдерживал радостное оживление — неопрятный и неотёсанный грубиян, швыряющийся деньгами, обещал стать замечательной целью для пары невинных колкостей.
— Посмотрите на него внимательнее, — Шэчи говорил звучно и размеренно, так, что его можно было услышать не только на первом этаже дома увеселений, но и снаружи. — Конечно же, он обокрал персидского купца, стащив его деньги, одежду, наголовную повязку, и… обед? — он с притворным недоумением уставился на жезл незнакомца, медленно наливающегося дурной кровью. Зарождающееся бешенство в глазах мужчины лишь сильнее подзадорило юного наследника семьи Инь.
— Видать, он не понял, что нужно делать с куриной ножкой, раз позволил ей усохнуть до деревянной твердости, и по сей день таскает с собой, — с притворной грустью говорил Шэчи. Среди его приятелей начали раздаваться первые смешки. — Но стоит ли обвинять в глупости человека, которому не достало ума хоть иногда чистить одежду? Взгляните, друзья — она черна от грязи, — он сокрушенно покачал головой. — Да, не стоит говорить о его глупости, — он печально кивнул, и закончил:
— Ведь его облик и имущество прекрасно говорят о ней сами.
Юные гуляки охотно рассмеялись, громко и дружно. Инь Шэчи и сам не сдержал довольный смех — его шутка удалась целиком и полностью. Неизвестный был красен от гнева, его ноздри и губы невольно подрагивали, а правая рука неловко шарила по столу в поисках оставленного жезла.
Мужчина в черном все же справился с собой, длинно и прерывисто выдохнув. Подхватив свой жезл, он внезапно вознёсся вверх в длинном прыжке, одним ловким движением вскочив на перила второго этажа, и без усилия утвердившись на них. Веселящиеся юнцы дружно прекратили смех, и опасливо попятились, видя столь умелое применение техники шагов. Незнакомец, выбранный их заводилой как цель для насмешек, оказался мастером боевых искусств.
— Никогда меня, Юнь Чжунхэ, младшего из Четырех Злодеев, известного, как Злейший Среди Людей, не оскорбляли безнаказанно, — выдавил он сквозь сжатые зубы. — Готовься к смерти, мальчишка.
— Раз уж мы начали знакомиться, мое имя — Инь Шэчи, наследник семейства Инь, одной из знатных фамилий Ваньчэна, — ответил юноша после недолгой запинки. — Может быть, вы сделаете моей семье одолжение, и не станете чрезмерно обижаться на мою шутку? Я готов принести вам извинения, господин Юнь.
— Лучшими извинениями будет твоя голова, отделенная от тела, — зло ухмыльнулся Юнь Чжунхэ, ловко крутанув свой жезл. — Мне плевать на твою семью, глупец. Хотя, — его улыбка растянулась шире, превращаясь в безумный оскал, — пожалуй, после того, как я убью тебя, я отыщу твою семью, прикончу отца, надругаюсь над матерью, и сожгу ваш дом. Вот тогда-то моя обида исчезнет без следа! — он злобно расхохотался, запрокинув голову.
— Нас много, а ты — один, — раздражённо ответил ему Инь Шэчи. — К тому же, с нами доблестный Лю Дэхуа, для которого не составит труда поучить вежливости нелепо выглядящего выскочку, что сражается куриной лапой, — он повернулся к так и не вставшему из-за стола странствующему воину, и удивлённо моргнул: в расширенных глазах Лю Дэхуа плескался животный страх, а его пальцы нервно сжимали край столешницы. Вряд ли от него стоило ждать помощи. Юноша досадливо скривился, и обратился к приятелям:
— Ну что, друзья, выпроводим отсюда этого бахвала?
— Знаешь, Шэчи, это ты уж как-нибудь сам, — ответил У Ян, шаг за шагом пятящийся к ведущим на первый этаж ступеням.
— Настоящий мужчина отвечает за свои слова, — безразличным голосом добавил Лу Цзяочу. — Настало время ответить за все твое злословие, Шэчи, — он равнодушно отвернулся, и двинулся прочь, расталкивая прислужниц. Его побратим последовал за ним. Шао Цзюйцзы, кое-как поднявшись, на неверных ногах поплелся следом.
Последний из юных гуляк, поэт Хань Цзиньбо, неподвижно замер, скованный ужасом. Его била мелкая дрожь; юноша сжался на своем стуле, словно пытаясь стать меньше, и бессмысленно смотрел в пол под ногами.