Страница 11 из 233
Следующее утро ознаменовалось для Инь Шэчи ранним пробуждением, умыванием в ледяной воде горного ручья, и воодушевлением Су Синхэ, вцепившегося в младшего соученика, словно голодный тигр в жертву. Выглядящий благообразным старцем, первый ученик Уя-цзы взялся за обучение собрата с отнюдь не старческой бодростью, браня Шэчи за неудачи словами, что и пьяного грузчика вогнали бы в краску, и сияя поистине детской радостью от его успехов. Юноша не ошибся вчера — благодаря измененным меридианам, он с легкостью чувствовал течение внутренней энергии. С горем пополам, заработав немало ругательств Синхэ, и несколько его скупых одобрений, Шэчи смог обуздать ее токи, и поразился новым возможностям своего тела. Рослый, но худощавый, наследник семьи Инь никогда не отличался силой, но сейчас, ускорив течение ци лишь самую малость, он без усилия крошил в пальцах камни. Этот успех ознаменовал новую веху в его тренировках — освоение техники Шагов Сяояо, что позволяла своему практику двигаться легче беззаботного бессмертного, парить в небесах, и гулять по воде, не замочив сапог. Особым образом направляя свою ци, Инь Шэчи научился придавать своим движениям невероятные скорость и легкость — ненадолго вознестись в небеса могучим прыжком, и в неспешном полете опуститься обратно, на твердую землю, стало для него проще простого.
Следом, Су Синхэ принялся обучать собрата боевым искусствам секты, начав с ее основного рукопашного стиля.
— Урони горчичное зерно в самую мелкую лужицу, и оно будет плавать в ней, словно корабль в океане, — неспешно говорил немолодой ученик Уя-цзы, наблюдая за тем, как Инь Шэчи выполняет приемы Ладони Сяояо, а именно, ее первой формы, что называлась «великое обращается малым». — Но в мелком водоеме большой корабль сядет на мель. Если ветер слаб, то сколь бы ни были сильны и велики твои крылья, они не удержат тебя в воздухе…
— Ты цитируешь мне классиков, старший[3]? — отрешенно спросил Шэчи. — Зачем? Неужели я выполняю все движения настолько хорошо, что ты решил отвлечься на размышления мудрецов древности?
Они тренировались внутри все той же пещеры, где обитал первый ученик секты Сяояо, благо места там было предостаточно. Пока Инь Шэчи, сбросив для удобства верхнюю одежду, раз за разом колебал воздух ударами кулаков и ладоней, его старший собрат удобно устроился на деревянном табурете, внимательно наблюдая за усилиями юноши.
— Оставь цитирование скудоумным школярам, исписывающим бумагу словесными красивостями без капли смысла, — резко и недовольно ответил Синхэ. — В моих словах — истинная суть Ладони Сяояо. Без понимания сути, ты ничего не достигнешь в этом искусстве, сколько ни повторяй приемы.
Слова собрата ввергли Шэчи в глубочайшую задумчивость, и он, не прекращая упражнений, принялся увлеченно размышлять о связи слов своего старшего, выполняемых приемов, и движения ци в своем теле. Мало помалу, прилежание юноши капля за каплей источило гранит его неведения, и стоящая за приемами идея, суть первой из форм боевого искусства его секты, стала понятна Инь Шэчи, открывая смысл в кажущихся лишними движениях, и наполняя значением их сочетания. Негибкая скованность выполняемых им приемов сменилась уверенной плавностью, и текущая по его энергетическим жилам ци откликнулась на это понимание, делая мистические усилия юноши естественными, словно дыхание. Су Синхэ, высказав собрату немногословную похвалу, тут же попытался преподать ему вторую и третью формы основного рукопашного стиля секты, именуемые «спокойствие духа отражает ярость стихий», и «отрицание формы», но в них Инь Шэчи, как ни бился, больших успехов не достиг.
— Довольно и того, что ты заучил нужные приемы, — бесстрастно промолвил Синхэ, не особо скрывая легкое раздражение. — Тренируйся в выполнении форм, размышляй об их сути, и истинное мастерство придет к тебе, — недовольно пожевав губами, он добавил:
— Или не придет. Большого таланта к внешним техникам я в тебе не вижу. Давай-ка попробуем поупражняться с оружием — быть может, с ним тебе будет легче, — он снял со стойки в углу два тренировочных меча, и протянул один из них юноше.
Шэчи и раньше случалось брать в руки меч, но сейчас, когда его тело было разогрето кулачными упражнениями, а разум — умственными, он сразу же заметил, как его ладонь словно сама собой сменила хват на более удобный, положив указательный палец на небольшую гарду оружия, и без усилия удерживая рукоять; как его кисть сделала короткое круговое движение, пробуя вес клинка; как совершенно не чувствовалось неудобным громоздкое оружие длиной чуть больше трех чи[4]. Поначалу, выполняя показанные Су Синхэ стойки и движения, он пытался вслушиваться в его слова, рассказывающие о сути стиля, но быстро отвлекся, и принялся пробовать приходящие ему в голову связки и приемы. Безо всякого напряжения ума Инь Шэчи видел перед собой суть мечного стиля Сяояо, сочетающего молниеносную скорость и неспешную плавность, весомую тяжесть и легкость птичьего перышка, безыскусную, грубую простоту, и достойное небесных духов изящество. Его движения превратились в замысловатый танец; потоки ци в его теле, тугие и бурлящие мощью, откликались на каждое его усилие, сообщая им безупречную легкость.
Су Синхэ, поначалу пытавшийся наставлять соученика, умолк и наблюдал за ним, удивленно качая головой.
— Я ничему не смогу научить тебя в мечном искусстве, — сказал он, когда Инь Шэчи остановился и убрал оружие за спину, удерживая его обратным хватом. — Мне впору самому учиться у тебя, младший — впервые в жизни я вижу подобный талант к мечу, — в его глазах виднелось искреннее восхищение.
— Спасибо, старший, — грудь Шэчи часто вздымалась, а лицо сияло искренней улыбкой. Убирая в стойку тренировочный меч, он поймал себя на том, что отпускает деревянную рукоять с невольным сожалением.
— Мечный стиль Сяояо разнообразен и действен, — заговорил он, чтобы отвлечься. — Но он показался мне… простым. Нет ли в нем ещё нескольких форм?
— Едва взяв в руки меч, ты уже осуждаешь фехтовальный стиль, созданный более сотни лет назад? — насмешливо приподнял бровь Су Синхэ. — Воистину, нынешнее поколение потеряло всякое уважение к старшим.
— Иные представители старшего поколения ведут себя совсем не так, как пристало бы их сединам, — отпарировал Инь Шэчи. — Твое ребячество, братец Синхэ, больше подошло бы юноше моего возраста. Откуда эта живость у почтенного старца?
— Ответь мне честно, младший, сможешь ли ты исполнить волю учителя? — с неожиданной серьёзностью спросил его немолодой соученик. — Возродишь ли ты нашу секту?
— Не знаю, — подумав, ответил юноша. — Быть может, да. Быть может, мои кости сгниют где-то на обочине. Но я знаю одно: учитель спас мне жизнь, и подарил… свободу, — он удивлённо улыбнулся своим словам, облекшим плотью то неясное чувство, что пробуждало в нем радость и довольство с того самого момента, как Уя-цзы передал ему силу.
— Уже много лет, моя жизнь не была полностью моей, — продолжил он, спеша выговориться, и выплеснуть давно копившиеся в нем чувства. Его новообретенный брат слушал серьезно и внимательно. — Она принадлежала моим родителям с их ожиданиями. Принадлежала нашей великой империи Сун. Принадлежала столичным экзаменаторам, и моим будущим чиновничьим обязанностям. Лишь самая ее малость принадлежала мне одному. Учитель не только спас меня от верной смерти, но и дал возможность свернуть с этого узкого пути. Сегодня, передо мной открыто множество дорог. Я могу, вместо столичного экзамена, пройти провинциальный, на воинского начальника — думаю, с моими знаниями и силой я легко получу звание ду-вэя, и займу должность командующего в одном из пограничных полков. Я могу осесть в каком-нибудь городке, поклониться местным старшим, и начать восстанавливать нашу секту, набирая учеников. Могу не оставлять чиновничьей стези, если захочу. А могу и вовсе пуститься в беззаботное странствие по рекам и озёрам, — он широко улыбнулся. — Вчера, мудрец Уя-цзы вернул мне жизнь дважды, и я все силы приложу к тому, чтобы отплатить ему за это великое благодеяние.