Раненый

Просто возвращается к работе.

Не даёт себе ни минуты отдыха, не разрешает перевести дыхание, не отбрасывает палочку, охваченная бессилием, как сделал бы любой другой.

Драко долго и беспощадно для самого себя размышляет, на какие сильные чары способна Грейнджер. В школе он долгое время пытался — изо всех сил пытался! — не отрываться от неё больше, чем на шаг, дышать прямо в спину, а если получится — обходить. Хотя бы иногда. На редких занятиях это действительно выходило, но Грейнджер, как говорится, проигрывала отдельные битвы, но не войну.

Впрочем, войну она пока тоже не выиграла.

Но всё равно оторвалась от Драко так далеко, что у него, возможно, уже никогда не будет шанса нагнать её. Война — та, что настоящая, — отобрала у него то немногое, что ещё могло помочь ему построить светлое будущее: здоровое тело и возможность пользоваться магией, не боясь угробить себя.

Драко мог бы попробовать воспользоваться палочкой. Выбрать самое простое заклинание и колдовать, не вставая с постели, чтобы если он вырубится, то падать было бы не жёстко.

Но он… боится.

Часами Драко сидит на кровати и смотрит на палочку, а потом даже осмеливается дотронуться до неё, провести пальцами, сжать в руке. Кусок дерева приветливо вибрирует, магия в теле оживает, бурлит, требует выхода наружу. Драко в такие моменты чувствует, какая на самом деле тонкая у него кожа и как, наверное, легко она может порваться от единого неосторожного движения. Поэтому он боится даже думать о заклинаниях, пока палочка лежит у него на ладони, и никогда не решается воспользоваться ей.

Тело и мозг дают ему столь великое множество сигналов, что Драко даже не задумывается о том, чтобы узнать у кого-то из ценительниц, как скоро он сможет колдовать. Он вообще забывает, что их касается состояние его магических способностей.

Поэтому когда Грейнджер входит в комнату, Драко даже не удосуживается вернуть палочку на место.

Пока не замечает краем глаза, что она замерла на пороге. Её лицо напряжённее, чем обычно; меж бровей залегла складка, а рука с палочкой подёргивается так, что поднос, зависший в воздухе, слегка дрожит.

Драко смотрит на неё с искренним непониманием и удивлением, а потом заглядывает ей в глаза, и осознание прошибает его.

Он — волшебник, который сражался на стороне Тёмного Лорда и который теперь ведёт себя так, словно ни капли не раскаялся. От него можно ожидать чего угодно.

Лицо Грейнджер пересекает тень, когда она делает шаг вперёд, и приоткрывает рот, будто раздумывая, что сказать.

Драко чувствует, как она холодеет изнутри. Он может предположить, о чём она думает. Чувствует себя глупо, что дала слабину и потеряла бдительность. Винит себя за возможные последствия.

Впрочем, Грейнджер — сплошная загадка, и вполне вероятно, что в её голове происходит нечто совершенно другое.

Она делает ещё шаг вперёд, левитирует поднос на тумбочку, а затем вскидывает голову, и это такой упрямый, такой грейнджеровский жест, что Драко не может сдержать усмешки. Она едва заметно расслабляется.

— Я бы всё ещё не советовала, хотя ты можешь попробовать, — Грейнджер тщательно подбирает слова. — Пока я здесь, я всегда смогу помочь тебе.

Драко хочется одновременно улыбнуться и ответить ей как-нибудь грубо. Это такая хитрая уловка, в которой, конечно, есть доля искренности. Её фраза должна звучать безобидно, но скрытый смысл, кроющийся за ней, настолько очевиден, что Драко становится почти обидно. Он-то считал, что Грейнджер умеет быть тонкой.

— Я откажусь, — скупо роняет он, но противореча своим словам крепче сжимает палочку в руке. Это не укрывается от взгляда Грейнджер.

Она молча пересекает комнату и садится рядом с Драко, так что край её яркой мантии касается его бедра. Он не шевелится и следит за каждым её движением.

— Послушай, Малфой, — так обычно начинаются нравоучения. — Что ты вообще знаешь об Адском пламени? — она, конечно, не даёт ему ответить. — Впрочем, много знать и не нужно. Это тёмная магия. Поэтому твои раны — не просто ожоги. Ожоги можно залечить, переломанные кости срастить, порезы затянутся, синяки сойдут, но кое-что… кое-что остаётся, понимаешь? — она замолкает, но, встретив его взгляд, поспешно добавляет: — Ты будешь колдовать. Силы вернутся к тебе, и ты даже не вспомнишь об этом потом, но сейчас тебе нужно прийти в себя, полностью восстановиться. А иначе… Просто это опасно.

Она смотрит на него ожидающе, и Драко лишь пожимает плечами. Она кивает, будто этого хватает, а затем переворачивает руку ладонью вверх и кладёт её на одеяло, молча глядя на Драко. Она не просит, не требует и даже движения её настолько мягкие, будто дают полную свободу действий. Но Драко знает, что означают этот жест и этот взгляд.

В этот момент время будто завихряется и меняет свой ход.

Сначала всё происходит слишком быстро: Драко не задумываясь перекладывает палочку ей в руку, ощутимо касаясь ладони пальцами, и…

Время замедляется.

Секунды не торопятся перетекать в минуты, а те тянутся невероятно долго, но Драко не мучается. Он абсолютно спокоен и расслаблен, в его голове лишь одна мысль, один образ.

Сейчас Грейнджер сожмёт палочку и уберёт её в свой невероятно большой карман — Драко подозревает, что здесь замешены чары незримого расширения, — и он не факт, что когда-либо снова увидит её.

Или даже их обеих.

Это видение так глубоко в его голове, что Драко даже и предположить не может, что существуют другие варианты. Грейнджер попросила у него палочку. Он её отдал. Она заберёт её.

И он даже не винит себя за это, а просто сидит и бесконечно долго смотрит на Грейнджер. Какая-то секунда всё-таки становится последней, аномалия заканчивает, время вновь обретает свой ход. Грейнджер протягивает руку, слегка перегибаясь через Драко, и кладёт его палочку на тумбочку, где она и пролежала последние месяцы.

А потом Грейнджер разворачивается к нему всем телом, опускает руки ему на плечи и приближает своё лицо к его.

Сперва Драко чувствует тепло её кожи, а потом мягкое касание, когда ему в щёку утыкается её нос. Между их губами сохраняется минимальное расстояние, и Драко сам сокращает его, подаваясь вперёд. Грейнджер шумно выдыхает, вероятно, у неё сбивается дыхание, и её руки обнимают его за шею.

Драко тепло.

Тепло, мягко, хорошо, уютно…

Тонкая кожа на ладонях слишком чувствительна, и прикосновение к жёсткой мантии ранило бы, поэтому Драко не задумываясь пробирается под целительскую мантию и располагает обе руки у Грейнджер на талии, и тотчас ловит ртом её вздох.

Он не знает: сама ли Грейнджер прижимается сильнее или это он притягивает её.

Она чередует поцелуи, касаясь губами то верхней, то нижней губы, иногда едва заметно прикусывая, а иногда — проводя по губам языком. Драко ловит её темп, впитывает каждое движение, пытаясь получить максимум возможного.

В этот раз удовольствие почти болезненное.

Грейнджер невероятна. Поцелуи — ещё один предмет, по которому она получила бы «Превосходно». Но в этот раз Драко чувствует, что ему не нужно гнаться за ней и стараться удержаться на том же уровне. Впервые в жизни Грейнджер не доминирует над ним — и ему это нравится.

Драко жадно разглядывает её, когда она отстраняется. Мантия сползла с левого плеча, губы припухли, лицо слегка покраснело и взгляд… горит.

Сильнее, ярче чем обычно.

Когда она выходит из комнаты, Драко ловит себя на том, что любовался ею.

***

Он прислоняется лбом к прохладному стеклу, старясь собраться с мыслями.

За окном накрапывает дождь, и разноцветные листья размякают и мешаются с травой и грязью. Небо затянуто тучами. Капли мерно стучат по стеклу, и Драко старается сфокусироваться на этом звуке, но от этого становится лишь тяжелее.

Он хочет пить.

Мерлин, он давно не испытывал такой жажды.

Возможно, это как фантомная боль. Ночью ему снова снилась Выручай-комната, и даже теперь предсмертный крик Крэбба всё ещё стоял в ушах, а тело горело от жара Адского пламени. Ему нужно лекарство, зелье, заклинание и… вода.