Сто тысяч миль

В лёгких будто бы закончился воздух. Но теперь не от страха, а от внезапного воодушевления.

— На самом деле их два. Два кольца. Они парные, — я показала свою руку, на которой было надето моё. Опустила её, заметив, как расширились его глаза. Стыдливо отвела взгляд и отвернулась, запинаясь, проговорила: — Они действительно принадлежали моим далёким предкам, это были их обручальные кольца. Перед отлётом отец дал мне их, пожелав внизу найти того, кто достоин. Я нашла. Никто не сделал для меня больше, чем ты. Не знаю, что это для тебя значит, и не думаю, что хоть как-то утешит, и пойму, если ты вообще не хочешь меня видеть…

От его прикосновения к щеке по спине пробежали мурашки. В этом касании вроде не было особой нежности, но моим натянутым до предела нервам хватило и этого. Волнение отдалось покалыванием в пальцах. Я не нервничала так, даже когда угрожала отравить толпу людей смертельным газом. Не волновалась так, когда приземлилась в самом сердце боя. А перед ним — сидела беззащитная. Млела.

— У меня много вопросов. Очень. Я всё ещё ничерта не понял, откуда у тебя вертолёт, ракеты и предатели-горцы в союзниках. И с чего они вдруг передумали захватывать «Ковчег» и решили спасать мне жизнь. Наверное, лучше тебя выслушать, да? Тут всё равно некуда бежать. Ты в этом удостоверилась.

— Думаешь, ты здесь именно поэтому?

— Уверен.

Не выгнал. Хотел выслушать. Я едва подавила облегчённый вздох. Робко спросила:

— Значит, ты мне веришь?

— Я терпеть не могу, когда мной манипулируют. Ты знаешь. Но и всерьёз злиться тоже не могу. Не после всего, что я только что услышал.

Мы замерли, глядя друг на друга. Он — так, будто всё ещё с трудом верил, что видел меня. Я — с воодушевлением, нетерпением, радостью, что всё ещё могла быть рядом. С трудом сглотнув, я убрала с его лба упавшую волнистую прядь. Потом провела по волосам, зарываясь пальцами в смоляную копну. Вздохнула от тягучего приятного напряжения, током бегущего по нервам. Беллами притянул меня ближе, уткнулся носом в висок, обвил рукой талию. Уже знакомая дурманящая тяжесть разлилась по телу. Впервые за много дней я снова почувствовала себя живой. Не пленницей, не солдатом, не изобретательницей очередной смертельной смеси. В его сильных руках я ощущала себя обычной девушкой, которая разрешила себе что-то чувствовать без оглядки на всё остальное.

— Прости меня, — сказала я глухо. — Я больше так не буду. Обещаю.

— Ладно. Я попробую пересмотреть все твои провинности с учётом того, что ты спасла мне жизнь.

— Не совсем я. Мне помогали. Сама бы не справилась.

— Спасибо, что вообще попыталась, — по его губам скользнула едва заметная улыбка. — Так что? Расскажешь, как всё было?

Я кивнула, с неохотой отстранившись. Начала издалека — с заговора, который положил начало огромной цепи событий и совпадений. Продолжила про чокнутую семейку Уоллесов, про их амбициозный план устранить конкурентов и захватить побольше ресурсов себе. Про бескровную революцию, которой хотел Аарон. Беллами одновременно поражала и бесила мысль, что спасением своего Клана он обязан именно ему. Этому самому горцу. И ещё немного — мне. И Канцлеру, который решил лететь на переговоры в тот самый вечер.

— А я всё думал, как сделать так, чтобы фанатики больше к нам не лезли. Кажется, ты решила проблему за меня. Если внезапный огонь с небес их не остановит, то не знаю тогда, что ещё сможет.

— Не забудь про огромную механическую птицу. Предвестницу беды.

— Точно, — согласился он. — Но, как это часто бывает, когда решается одна проблема, сразу появляется другая. Теперь горцы стали намного опаснее. Мы у Уоллеса в долгу. А лучший способ заставить кого-то сотрудничать — это сделать ему одолжение. А если не согласимся… начнёт размахивать своим ракетным арсеналом направо и налево.

— Но теперь это не только вы и он. Теперь есть ещё «Ковчег». Мы — третья сторона этих переговоров.

— Вот именно. Может, ваш Канцлер предпочтёт объединиться с Уоллесом, чтобы на своих условиях получить от нас желаемое? А угроза разнести мой дом будет главным аргументом. Аргументом, который точно сработает.

— Слышал старую народную мудрость, что на каждую баллистическую ракету найдётся свой комплекс противовоздушной обороны? Так вот. Я как раз читала про конструкцию ракет, пока ты спал. Может, из этого что-нибудь получится. С автомобилями же получилось. Так что попробовать можно. Я в деле. Нужен всего-то один рейс обратно.

— Ты снова собираешься на Землю? Правда? — почему-то он удивился.

— Почему нет? Ты против?

— Разумеется, нет, — поспешил заверить меня Беллами. — Просто ты… ты всегда так мечтала вернуться сюда. Передумала?

— У нас есть рабочий корабль. Я смогу летать сюда, если будет нужно. Но оставаться не хочу. Слишком душно и тесно. Нет ни автомобилей, ни вертолётов. И даже ничего не взорвёшь. Скукота.

Он усмехнулся.

— Значит, хочешь быть в гуще событий?

— Хочу быть там, где буду действительно полезна. Я… — внутри застыл ком из робости и волнения. Я всё же договорила: — Я бы хотела принять то твоё предложение, если оно ещё в силе.

Кивнув, Беллами снова притянул меня к себе. Его руки кольцом обвили мою талию, и я слегка развернулась, придвинулась ближе, прижалась спиной к его тёплой груди, вздохнула с облегчением и едва не зажмурилась от удовольствия. Обмякла в крепких объятиях, которые убаюкивали после всех ужасов последних месяцев. Неужели это всё? Неужели всё правда закончилось? В это так сильно хотелось верить. Мы сидели в молчании, и, слишком уставшие от войн, отказывались воевать ещё и друг с другом. Раны, потери, горькие воспоминания — они все болели внутри, не переставая. Но рядом с правильным человеком в этой муке находилось утешение. Смирение. Исцеление.

Вид за окном завораживал. В повисшей тишине мы засмотрелись туда вместе. С видимой стороны планеты менялось время суток: по поверхности медленно ползла полукруглая линия светораздела, сменяя ночь днём. Солнечные лучи постепенно очерчивали огромные белые спирали циклонов, сгустки облаков, светилась бескрайная синь океанов. В неё врезались неровные края материков, будто нарисованные каким-то могучим, но непоседливым ребёнком. Атмосфера сияла ярко-голубым. Я видела это зрелище уже тысячи раз и всё равно не могла насмотреться. Особенно сейчас, когда знала не понаслышке, какое оно там внизу всё живописное и красивое. С такой высоты континенты выглядели просто скучными кусками земли. Такими мне они и представлялись после катастрофы, пустыми и безжизненными. А теперь я вспоминала леса, горы, реки, озёра. Совсем другой мир, который я всегда мечтала увидеть.

Его губы коснулись моего виска. От невесомого поцелуя сбилось дыхание, а от того, как он переплёл наши пальцы, вместо нежности внутри всколыхнулось что-то другое. Что-то, заставившее задрожать. Невыносимо сладкое. Быстро расползшееся под кожей колючими мурашками.

— Знаешь… Я с детства мечтал увидеть звёзды, планеты, спутники, бесконечный космос. Хотел увидеть то, что могли видеть наши предки. Мне казалось, это было бы невообразимо. С тех пор, как я встретил тебя, я поверил даже, что это может быть реально. И вот я здесь. Смотрю на Землю с орбиты. Первый со всей планеты за триста лет. И знаешь, что мне кажется самым невообразимым?

Каждая гармоника его голоса отдавалась внутри приятной дрожью. Затаив дыхание, я ждала продолжения. Даже не представляла, о чём он говорил. О станции? Своём исцелении? Прекрасной Земле? О нашей общей победе?

Беллами кратко вздохнул. Снова коснулся губами моих волос.

— Ты, — сказал полушёпотом. — Ты кажешься. Я сижу в самом невероятном месте в жизни и всё равно не могу перестать думать, что люблю тебя.

Внутри всё будто оборвалось и перевернулось, защекотали ликованием бабочки. В ушах эхом зашумело: люблю, люблю, люблю тебя. Боги, он… он правда это сказал? Я отстранилась, развернулась, столько всего хотела сказать, но голос не слушался.

— Нет. Ничего не говори, — покачал головой Беллами. Обхватил ладонью моё лицо, прислонился лбом к моему лбу. Все чувства снова рассыпались внутри ослепляющим снопом искр. — Я знаю, что всё сложно. Так что пусть это останется без ответа.