Острые углы

Полевой взял ее чашку и отпил. Там, где их руки соприкоснулись, Лера почувствовала непроходящее тепло.

— Классная штука.

— Наслаждайся, — сказала она и поднялась.

— А куда это ты так быстро?

Лера окинула его недоуменным взглядом.

— Ты ж хотела, чтоб мы остались друзьями, — невозмутимо пояснил он. — А друзья вообще-то разговаривают, делятся новостями, узнают, как друг у друга дела.

— Да нормально у тебя дела, как я посмотрю. Настроение вон какое хорошее…

Честно говоря, ее откровенно подбесило, что Полевой так хорошо выглядел. Он был небрит, но явно не потому, что мучился любовной депрессией. На нем был серый, без единой складочки пиджак, голубая футболка, которая так подчеркивала его небесной голубизны глаза, и от него, как обычно, вкусно и дорого пахло. Она не знала, куда себя девать, мучаясь от тоски и одиночества, а он будто и не страдал от их расставания.

Видимо, действительно не страдал, раз ни разу не позвонил. Даже не написал и не попытался поговорить.

— Да не очень всё у меня, — посерьезнел он, словно сбрасывая с себя маску, — но вот увидел тебя, и мне сразу повеселело.

— Друзья еще и прибухивают вместе, — напомнил Юлик.

— Кстати, да, — воодушевился Полевой, снова вживаясь в амплуа весельчака. — А давай…

— А давай нет! — оборвала Лера.

— Почему это? Например, у Снежка сегодня день рождения.

— Хочешь, чтобы я отметила с тобой день рождения кота? — рассмеялась Лера. — Причем не твоего, а соседского.

— Чем не повод? — невозмутимо продолжил Лёха.

— Полевой, что ты делаешь? — нахмурилась Лера.

— Что не так опять? Не хочу быть друзьями — плохо. Хочу подружиться — еще хуже. Ты с блевотышами своими кофе распиваешь. И не только кофе. А со мной, что ли, слабо?

— А ты меня на слабо пытаешься взять? Напрасно. И не звезди мне про Снежка. Он на этой неделе был у меня на прививке. День рождения у него через полгода. Рафаиловна говорила.

Захватив сумку, Лера вышла из палаты.

— Не прокатило, да? — сочувственно сказал Юлик.

— Прокатит еще.

— А может, ну ее, раз не хочет…

— Рот закрой, — обрубил Лёшка.

— Чего так грубо…

— А ты не лезь не в свое дело, чтоб на грубость не нарываться.

Выполнив дружеский долг, Валерия поехала домой.

Встреча с Лёшкой разбередила душу. Усилием воли Лера глушила воспоминания, но стоило остаться наедине с собой, как тоска охватывала вновь. Она пыталась очистить разум от всяких мыслей о нем, заполняла остаток вечера несущественными делами, но ничего не получалось.

«Я на Садовой. Приедешь?» — написал он, окончательно выводя ее из равновесия.

«Иди к хренам», — ответила она, злясь на себя, что от одной недолгой встречи потеряла точку опоры.

Еще несколько минут Лера помучилась сомнениями, а потом вызвала такси.

Лера хорошо помнила, с какими чувствами входила в этот тихий, брутальный бар в прошлый раз. Как искала его в толпе и что сказала, когда подошла.

Между этими двумя эпизодами целая жизнь. Сейчас всё по-другому. Полевой уже не лысый, но всё так же сидел за стойкой один и тихо беседовал с барменом, потягивая виски.

Она уселась на стул рядом с ним, они снова схлестнулись взглядами, и Лерка, как и прошлый раз, утонула в его глазах. Только теперь беспомощность ее не секундная, а перманентная, потому что сейчас она безбожно в него влюблена.

Лёшка не то чтобы изменил ее жизнь, но сделал другой. Вернул то, что она, казалось, давно потеряла, — способность чувствовать и верить во что-то вечное, ценное.

Лера попросила для себя то же, что у него. И они долго сидели молча, потягивая виски со льдом. Не веселились, не острили, не доказывали что-то друг другу, не уязвляли. И не притворялись, что им не больно.

Им было больно. Тошно. И невыносимо хорошо — потому что рядом.

— Я придумал, — вдруг сказал Лёха, нарушая их молчание.

— Что?

— Имя для дочери.

— Делись.

— Эмилия.

— Эмилия. Эми, — повторила Лера. — Имя красивое. Осталось только приличную мать найти. Для твоей дочери.

— Да есть у меня мать. Приличная вроде, только тупит конкретно. Но я не теряю надежды.

Лера посмеялась:

— Полевой, если ты так деликатно на меня намекаешь, то мы с тобой уже не в тех отношениях, мы ж расстались. Это напиться можно по старой дружбе, а детей по дружбе не рожают.

— Ты сама-то в это веришь? Что всё закончилось.

— Мы же договорились…

— Это ты договорилась. Я с тобой ни о чем не договаривался. Как ты там сказала… Наша жизнь — остальные пять дней… У тебя было больше. Понравилось? Это твоя жизнь? Этого ты хочешь?

Он смотрел, как пульсирует жилка у нее на шее в ритме учащенного сердцебиения. Не смог удержаться и прижался к ней губами, почувствовал ее пульс. Им овладело такое сильное желание от одного касания к ее коже, такое бешеное, что у него свело скулы, и всё тело.

— А мне нет… Мне не нравится. Я этого не хочу. Не могу… Неужели ты можешь? Мы оба знаем, что наше расставание — это самообман, который будет длиться ровно до того момента, пока мы не окажемся наедине.

— Лёш, прекрати…

— Если ты сейчас уйдешь, то всё, — тихо и решительно сказал он. — Я больше не буду тебя останавливать и делать попытки что-то вернуть. Это будет конец, Лера. Потому что мне больше нечего сказать. Ты всё знаешь. Что я тебя люблю и всё для тебя сделаю. Если ты сейчас уйдешь, то мы расстанемся навсегда.

«Я тоже тебя люблю, Полевой», — хотела она сказать, но не сказала.

Ушла молча. Сбежала.

***

Часы показывали начало десятого, когда Лера вошла на кухню, налила себе чай и соорудила два бутерброда. За весь день ни разу нормально не поела, но чувства голода почему-то не испытывала. Весь день она лежала перед телевизором, не имея ни малейшего представления, как будет жить дальше.

Полевой однозначно заявил, что ее уход ставит в их отношениях финальную точку. А еще он сказал то, что она и так уже сама поняла. Их жизнь — это не те пять дней без друг друга. Их жизнь, настоящая, когда они вместе. Только вместе они могут полноценно существовать. Только вдвоем они могут жить, а не притворяться, что живут.

В дверь позвонили, но Лера не двинулась в прихожую. Не собиралась никому открывать, потому что не хотела никого видеть. Однако нежданный гость настойчиво позвонил еще раз.

Выругавшись, Лера подошла к двери. Посмотрев в глазок, увидела подругу.

— Что у тебя с телефоном? — возмутилась Аля, когда ее впустили.

— Отключила, что непонятного, — так же враждебно ответила Лера, вернувшись в кухню, чтобы поесть. — Если чай будешь, сама налей.

— Угу, сидишь тут миноришь, значит… — покивала Алина и оглядела Леру с ног до головы.

Вид у подруги был осунувшийся и раздраженный.

— Нет, бл*ть, веселюсь! — рявкнула Лера. — Еланцева, что тебе от меня надо? Говори уже. Вижу, что аж не в себе. Что стряслось? Надеюсь, не с дуриком твоим.

— Не с моим. С твоим!

Лера подтянула на коленях шелковые пижамные штаны, уселась на стул и отпила чай.

— Видела я его вчера. Всё у лысого прекрасно.

— С бабами твой лысый развлекается, пока ты тут депрессуешь, — выпалила Алина.

— Чего?! — Лера чуть не подавилась чаем.

— Того! Он дома у себя с этой… киской вашей леопардовой.

— Ты шутишь, — Лера не могла поверить в услышанное.

— А похоже?! — воскликнула Аля. — Я тебе звоню, а у тебя телефон выключен.

Не похоже, чтобы Аля ее разыгрывала. Она была взбудоражена не меньше самой Леры.

— И что? — Соломатина попыталась взять себя в руки, сделав вид, что ей абсолютно всё равно, с кем и как Полевой развлекается. — Зачем ты мне это говоришь? Чтоб я поехала ему презерватив на член надела. С этим он и без меня справится. Мы вчера поговорили. Мы окончательно расстались. У него своя жизнь. Пусть трахает, кого хочет.