Острые углы

— А есть что покрепче? — спросил дядя, не сделав ни глотка.

Лёха достал два бокала и бутылку коньяка.

— Ладно, не томи. Говори, что хотел сказать, и покончим с этим.

— А что тут скажешь, — вздохнул Палыч. — Умеешь ты, сынок, баб выбирать. Что это глупо, ты и сам знаешь. Хотя, как мужчина, я тебя понимаю, девица вон какая… Не скрою, сначала я разозлился, — признался он. — С другой стороны, ты ж ее не насиловал. Пошла в постель — значит, сама захотела. Девочка она взрослая и тоже, наверное, всё понимает… — Артем Павлович приостановился, сделав большой глоток коньяка.

Полевой пить не хотел — лишь пригубил, чтобы поддержать дядю.

— Только вот спишь ты с ней, а имеешь Соломатина. И этого он тебе не простит. Придется тебе самому свои проблемы решать, я тебе уже ничем не смогу помочь, — сказал Назаров.

— А я у тебя ничего и не прошу, — отрезал Лёха. — Я тебе сразу сказал, что это не твое дело. И не Соломатина. Это наше с Леркой…

— Ты не понял, — оборвал Палыч его жесткий монолог. — Не помогу, не потому что не хочу. Не смогу. Меня уже с тобой не будет… с вами…

— Что значит не будет? Ты опять уехать куда-то собираешься? — не понял Лёха.

Назаров грустно улыбнулся, и от этой улыбки у Полевого вдруг защемило сердце. Так бывает, что взглядом выразить можно больше, чем любыми красочными эпитетами.

— Умираю я, Лёшка.

— Ты че несешь? — выдохнул Полевой, невольно стискивая стакан до побелевших пальцев.

— Месяца два мне осталось, может, и того меньше.

— Какие два месяца… Палыч, ты о чем вообще? — он всё еще не мог поверить в услышанное, не мог уложить эти слова в своей голове.

— Успокойся, Лёш, и послушай меня, — твердо сказал Артем Павлович. — Я уже смирился. Уже обо всем подумал…

— Как это смирился? Что это? Рак? Давай поедем куда-нибудь. В Германию, Израиль… Хоть к черту на кулички. Надо же что-то делать. Ты не можешь просто опустить руки.

— Да был я везде. Поздно уже. Так получилось, — спокойно говорил Назаров.

— Тетушка… знает? — ему вдруг стало трудно говорить, будто его со всей силы ударили в солнечное сплетение.

— Никто не знает, кроме тебя. И ты никому не скажешь. Ни Ксении, ни Юлию.

— Каким образом? Как я смогу в глаза им смотреть? Знать и молчать? — повторял он не веря свои ушам.

— Сможешь, — жестко заявил Палыч. — Будешь знать и молчать.

— Зачем ты так поступаешь со мной? Зачем ты мне это сказал? — разозлился Лёха и вскочил с места, загремев стулом.

— Я не хочу, чтобы последние дни со мной обращались как со смертником. Не суетись, поздно уже, — поднявшись, обнял Лёшку за плечи, прижав к себе как ребенка: — Молчи, ладно? Ради меня.

— Так не может быть, Палыч… — глухо проговорил Полевой.

— Может, Лёш, может. Случилось.

— Я не смогу молчать, — повторил Лёшка, обессиленно опускаясь на стул.

— Сможешь. Ну, расскажем мы. Представь, что начнется. Слезы, истерики. Вот так же, как у тебя сейчас. Беготня всякая. Начнут меня по больницам таскать. Снова всё по десятому кругу, снова всё выслушивать, что я уже слышал. Не хочу. Какой смысл. Хочу дожить свои дни в покое и счастье. Больше мне уже ничего не нужно.

Полевой молчал, с трудом осознавая услышанное.

Назаров потянулся к бутылке коньяка, чтобы плеснуть себе еще. Заметив взгляд племянника, он усмехнулся:

— Да не смотри ты на меня так, мне уже всё можно. И ты прав, наверное, что хочешь жить по-своему. Я вот одной ногой в могиле и прекрасно понимаю, что с собой туда ничего не заберу. И ничего мне уже не нужно, только чтоб жена и дети были рядом. Главное, чтоб Юлий на ноги поднялся… пока я не сдохну. Хочу увидеть его здоровым.

— Поднимется.

— Ты только его не бросай, он один не справится. Обещай.

Алексей поднял на него взгляд.

— Обещай, что не бросишь брата, — повторил Назаров.

— Не брошу, — пообещал Полевой.

Когда дядя ушел, Лёшка долго сидел, глядя в одну точку и перетасовывая события последних двух дней. Он только отошел от происшествия с братом, только расслабился, что опасность миновала. Они вместе росли. Вместе дружили, пили, блудили. Всегда были рядом. Полевой не представлял, как пережил бы смерть брата. И тут снова будто пришибло… Новая реальность навалилась всей своей мрачной силой.

Зачем Палыч всё это ему сказал? Как он будет смотреть родственникам в глаза и молчать? Говорить с Юликом, зная, что его отец умирает. Слушать тетушкины планы на жизнь, понимая, что дядя не доживет до этого дня. Это бесчеловечно и несправедливо. Что это за такой акт доверия? Он не хотел этой ответственности. Несмотря на возможный конфликт и все противоречия, Палыч ему как отец. Он поднял его на ноги, воспитал. Для Лёхи это тоже огромная потеря. Но почему-то именно ему выпала честь начать переживать горе прямо сейчас. Наблюдать, как Палыч умирает и ничего не делать.

На Лёшку снова накатила злость, он схватил телефон, чтобы набрать теткин номер, но так и не нажал кнопку вызова.

***

— Ты правда разговаривала с отцом? — поинтересовался Матвей.

Он привез Леру домой. Они вместе поужинали и теперь пили кофе в гостиной. Вернее, Матвей пил кофе, а Валерия ограничилась чаем, боясь перебить накатившую дремоту.

— Да.

— И он был достаточно убедителен?

— Дело не в том, что он был убедителен. Я смотрела ему в глаза: он говорил правду. Я ему верю, — убежденно произнесла сестра.

Есть такие вещи, которые она просто чувствовала и не могла объяснить. Так было и в этот раз.

— Я очень надеюсь, что ты не ошибаешься.

— Я тоже, — тихо сказала она. — Ты же слышал, в нападении на Юлика нет никакой логики.

— Если целью был Юлик, — напомнил Матвей.

Лера посмотрела на брата и похолодела:

— Хочешь сказать, что убить хотели Полевого?

— Это более вероятно. Тем более сейчас…

— Нет, — она упрямо отмела эту вероятность. — Если бы папа что-то узнал или хотя бы заподозрил, он бы не разговаривал со мной так спокойно. Будто ты его не знаешь…

— Да, вряд ли папа бы тихушничал, — согласился брат.

— Я б уже сидела где-нибудь под замком. Без телефона и с охраной. И хорошо, если не в психушке, — невесело засмеялась Лера и сказала раздраженно: — У меня голова кипит. Будто у Назаровых больше врагов нет. Сразу на Соломатина всех собак навешали. Может это кто-то пьяный на Юлика наехал…

Матвей задумался.

— Мне тоже, честно говоря, такие разговоры не нравятся.

После того, как брат отправился домой, Лера переместилась в спальню и сразу уснула крепким сном без сновидений. Проснулась, когда за окном уже совсем стемнело. Лил дождь, и, кроме стука капель по стеклу, тишину больше не нарушало ни звука, но каким-то своим внутренним чутьем Лера почувствовала, что находится в квартире не одна.

Встав с постели, она вышла из спальни и обнаружила на кухне Полевого.

Лёшка сидел за столом, подперев голову рукой, и, судя по почти пустой бутылке текилы, сидел он у нее давно.

— Добрый вечер, — сонно сказала она, в сущности, не удивившись.

В их отношениях любые неожиданности уже стали привычными, а внезапное изменение ситуации — закономерностью.

— Даже спрашивать не буду, как ты сюда попал.

— У меня личный медвежатник есть. Матюша зовут.

— Я так и подумала.

Лера включила чайник и полезла в холодильник, чтобы организовать что-нибудь перекусить. Но, видимо, от уныния Полевой страдал больше, чем от голода. Кроме текилы, на столе стояли фисташки, которые он нашел у нее в шкафу, и банка вяленых помидоров — закрытая.

Лежащий на столе телефон Полевого завибрировал.