Страница 54 из 57
«Стоит молодой парень, или большой мальчик, в ватнике, ушанке, через плечо переброшен полупустой рюкзак.
Лицо чистое, можно сказать — красивое. Темный пушок над губой...» (стр. 393).
Идет комический разговор Люси с Володей. Он не понимает смысла замечаний и вопросов девочки, повторяющей слова воспитательницы.
Несколькими репликами обменивается Володя с Валей. Она не привыкла разговаривать с незнакомыми парнями, робеет и негодует на свою дикость. Очень коротко и невыразительно отвечая на Володины вопросы, Валя дополняет свои ответы содержательными внутренними монологами.
Когда Володю уводит контролер — он едет в Ленинград без билета и без пропуска,— в вагоне обсуждают инцидент. Одни возмущаются, что человек едет зайцем, другие возражают — иногда всякому приходится, третьи решают — просто жулик. Разговор перекликается с обсуждением в первой части ухода «большой девочки».
«Какие несправедливые есть люди. Не может быть у жулика такое лицо». После этой, заключающей эпизод, мысли Вали идет ее внутренний монолог. Значительность его подчеркнута двумя способами: выделением монолога в главу и необычной краткостью главы — в ней всего десять строк.
«...Вот запало в голову чужое окошечко и месяц над черной сосной.
Тонкий месяц светит. Краснеется окошечко. Зовет дорожка, бегущая к домику».
Это Валя вспоминает прощальный разговор лейтенанта с его девушкой. Последняя фраза — «Зовет дорожка [...]» — дает толчок мыслям о своем будущем:
«Что будет у меня, что? Какая предстоит мне любовь?
Какие подвиги, какие переломы судьбы?»
Мысль о любви связана с двумя впечатлениями — прощанием лейтенанта и встречей с Володей. Мысль о подвиге естественна — какого же юношу, какую девушку в те годы она могла миновать. Но тут есть связь и с близкими впечатлениями дня — Валя в поезде читает книгу о войне.
От будущего размышление переходит к прошлому и настоящему:
«Это со всеми так или только со мной, что все время уходят от меня те, кто мне нужен, или я от них ухожу?»
Погибли родители, рассталась Валя со Светланой, которая должна бы стать подругой на всю жизнь. Но главное:
«И этот тоже — на минутку подсел, и нет его, увели.
Будет ли встреча прочная, вечная?» (стр. 396).
Этот монолог (я вразбивку процитировал его полностью) проясняет замысел образа Вали. В ее судьбе и мыслях концентрированы многие судьбы, характерные размышления тех, кто вступал в пору юности к концу войны. Горечь потерь и расставаний сочетается с готовностью к душевно богатой жизни, с ожиданием счастья.
Поезд подходит к Ленинграду. Изображение Вали и Люси в потоке вернувшихся симметрично соотнесено с потоком уезжавших в первой части — повторены некоторые детали, но тональность иная: тогда Валю уносило «в душном потоке», теперь «свежий воздух в лицо». Провожавшая эшелон тетя Дуся теперь встречает Валю — «постаревшая, потемневшая, но она, она!»
Валя идет с Люсей посмотреть место, где был их дом.
«Но почему-то думала Валя не о том, как она ходила тут маленькой,— ей снова вспомнилось ее поездное знакомство, молодой человек Володя, которого увел контролер.
«Он все равно доберется до Ленинграда,— подумала она,— и я смогу его встретить. Даже сейчас могу его встретить, почему нет, как будто это так уж невозможно».
И на всякий случай стала смотреть на прохожих» (стр. 398).
Вечером — у тети Дуси; после разговора о том, что Вале нужно пойти работать на ту фабрику, где помнят ее мать и где работает тетя Дуся, ложатся спать.
«Я приехала? — спросила Валя у кого-то.— Здравствуйте! Нет, я еду, еду, буду ехать всю жизнь...»
Это ощущение пути, только начавшегося, выражает общую для обоих рассказов — «Валя» и «Володя» — тему, определяет глубинную связь между ними и поддерживается обобщающим заключением «Володи» (о нем — позже).
Но еще несколько фраз осталось до конца рассказа. Валя засыпает. В полусне ей вспоминаются отрывочные фразы из разговора в поезде:
«— Нам даст чаю проводник,— сказала Люська.
— Приготовьте билеты! — сказала проводница.
Музыка заиграла. Кто-то запел «Вышел в степь донецкую парень молодой». Парень был в ушанке и ватнике. Черными глазами он смотрел на Валю» (стр. 401). Это последние слова повествования.
На протяжении всего рассказа мы Валю не видели, а слышали. Приметы войны даны в первой части рассказа голосами радио, гудков паровоза и звуками слова «Мга». И кончается рассказ не зрительными воспоминаниями засыпающей Вали, а слуховыми образами,— она вспоминает фразы, музыку, песню, за которыми стоит образ Володи. Это еще одно свидетельство цельности структуры рассказа, строго последовательного проведения ее элементов сквозь все повествование.
Последовательность сказывается и в том, что все мысли, все переживания Вали обусловлены впечатлениями, событиями текущего дня или более ранними (кроме «воспоминания из будущего», о котором говорено выше). Между событиями и переработкой их в сознании девушки прямая причинно-следственная связь. Нет ни одного рассуждения или переживания «вообще», не связанного с впечатлениями дня или событиями времени, или думами о своем будущем.
В том, что Валю читатель не видит, а только слышит, в том, что ее думы и чувства отражают текущие события,— ключ к пониманию художественной задачи рассказа.
Некоторая обобщенность образа Вали (сняты все приметы внешности, а поступков вовсе нет) не исключает индивидуализации ее мыслей и переживаний. Она сказывается в подаренной автором героине рассказа проницательности, приметливости, позволившей Валиным голосом передавать многие тонкие наблюдения. Как в первой части Валя остро почувствовала с одного взгляда на Светлану, что она должна стать подругой на всю жизнь, так во второй части встреча с Володей вызывает у девушки мысль о любви прочной, вечной и надежду на новую встречу с Володей.
Отношение Вали к этим встречам характеризует ее душевный облик. Но функциональная значимость встреч и расставаний Вали со Светланой и Володей этим не исчерпывается. Они, вместе с историей «большой девочки», историей лейтенанта и его любимой, образуют возникающий из ряда сопоставлений лейтмотив рассказа: в изображении «потока», движущегося во времени — от начала к концу войны, и в пространстве — из Ленинграда в эвакуацию, из эвакуации и с фронта в Ленинград,— доминируют судьбы молодых.
Валя — рупор автора в изображении двух моментов, выхваченных из потока жизни: «Отъезд» и «Возвращение».
Сцепление мотивов рассказа подчинено двуединому художественному замыслу: изображение облика и душевного состояния «потока» в дни эвакуации и в дни возвращения, эпизоды в вагоне совмещаются с изображением душевного облика героини рассказа.
Мы вправе говорить о «потоке» как обобщенном герое произведения наряду с Валей, в частности, потому что на тридцати пяти страницах рассказа то одной фразой, то целым эпизодом характеризованы двадцать четыре действующих лица, не считая «статистов»,— населенность необычная[40].
Способ сопряжения двух тем (характеристики «потока» и обрисовки душевного облика Вали) — переходы от авторского голоса к Валиному и обратно. В изображении душевного состояния уезжающих доминирует авторское слово, лишь изредка переходящее в Валино, а настроение и характеристика возвращающихся (Валя повзрослела—она больше размышляет о своих впечатлениях) пропущены сквозь восприятие, осмысление и сопереживание их Валей.
Структура рассказа, как видим, непроста и целостна. Но в то же время она входит в состав более сложной структуры: пары рассказов — «Валя» и «Володя».
Рассказ «Володя» традиционнее. Героя здесь мы не только слышим, но и видим, его размышления, внутренние монологи четко отделены от авторского слова. В рассказе есть фабула и конфликтные ситуации, есть и многочисленные диалоги Володи с другими действующими лицами рассказа[41].
40
Чехов, работая над повестью «Дуэль», писал А. С. Суворину (6 февраля 1891 года): «До конца еще далеко, а действующих лиц чертова пропасть. У меня жадность на лица». А в «Дуэли» всего четырнадцать характеризованных персонажей.
41
В беседе с В. Пановой вскоре после опубликования «Вали» и «Володи» я выразил ей свое восхищение этими рассказами. Вера Федоровна спросила: «Какой вам больше нравится?» Я ответил: «Володя». — «А мне — «Валя». Давно уж я понял, что авторская оценка была справедливее моей, читательской. Я не обратил тогда должного внимания на своеобразие и глубину решения художественной задачи «Вали».