Природа. Дети

Последние эпизоды первой части рассказа — в вагоне — посвящены главным образом характеристике Валиной матери. Голоса автора и Вали здесь тоже перекликаются. Но внезапно голос Вали выделяется неожиданным для читателя воспоминанием из будущего в форме внутреннего монолога.

«Ее (матери.—Л. И.) радость была — все делать для тех, кого она любила.

Валя ничего этого не успела даже понять.

Ничего я не успела понять. Не успела как следует полюбить тебя. Ты меня приучила, мне казалось — так и надо, чтобы ты раньше всех вставала и все для нас делала.

Глупая я, глупая, думала о Светлане,— ты была около меня, а я о тебе не думала, думала о Светлане!

Я бы потом поняла, когда выросла! когда поумнела! Я бы ноги тебе мыла, мамочка!» (стр. 384).

В произведениях В. Пановой нередки временные инверсии — о следствиях события сообщается до рассказа о самом событии. Здесь несколько иное: событие вовсе не изображено — о нем читатель предупрежден настойчивым повторением слова «Мга» и оповещается ворвавшимся в обрисовку облика матери плачем по ней Вали, своего рода причитанием. Внезапность перехода от характеристики матери к Валиному монологу, не взятому в кавычки резко повышает экспрессию повествования. Эмоциональность эпизода как раз и определяется временным смещением — воспоминанием о драме, прежде чем она произошла. Это повышает напряжение следующего эпизода — последнего в первой части — о приближении поезда к станции Мга. «На нашем пути она неминуема, Мга». Монолог Вали предварен авторской фразой: «Валя ничего этого не успела даже понять». Но немедленный переход к Валиному причитанию заставляет нас воспринимать все прежде сказанное о матери не как авторскую характеристику, а как позднейшие воспоминания Вали.

Функциональное значение внутреннего монолога Вали не исчерпывается его неожиданностью и экспрессией. Вале в первой части рассказа лет двенадцать-тринадцать. Монолог о матери, по характеру и форме размышления не свойствен ее возрасту, ближе к думам 16—17-летней Вали, с которыми читатель познакомится во второй части. Это воспоминание не из будущего, наступающего в тот же день на станции Мга, а из более отдаленного — мысли повзрослевшей Вали.

В других эпизодах первой части Валя больше наблюдает, чем размышляет. Ее интеллектуальный и эмоциональный облик обрисовывается во второй части.

Образ матери, так же как и самой Вали во второй части рассказа, написан в лирических тонах. Выделенные из «потока» Валя и ее мать все же от «потока» неотделимы — они для автора характерные его представители. Характерные тем, что в потоке, объединенном общей бедой войны и эвакуации, художник не нашел ни озлобленных, ни охваченных паникой. Людей несет, как щепку, они попадают под власть собственных вещей, которые надо тащить и размещать, но не теряют ни человеческого достоинства, ни доброты к соседям. Отрицательных персонажей в «Вале» нет.

Так Панова выразила свое восприятие первого зафиксированного в рассказе момента — отъезда.

К концу первой части определяется основная черта структурного своеобразия рассказа — его промежуточное положение между двумя обычными формами: непосредственно авторским повествованием и повествованием от лица героя — сказом.

Симметричные конструкции, отчетливость членения на эпизоды характерны для прозы Пановой. В «Вале» это выразилось делением на две части, составляющие оппозиционную пару (отъезд — возвращение), в делении частей на главки; каждая из них — законченный эпизод, ограниченный во времени и пространстве. Большинству эпизодов первой части есть соответствие во второй, в известной мере тоже оппозиционное: противопоставлены обстановка и настроение начала войны одному из последних ее месяцев. Зарисовки людей, ожидающих эвакуации, соотносятся с изображением возвращающихся в Ленинград — им посвящено несколько эпизодов в вагоне, в котором едут в Ленинград Валя с сестрой Люсей.

Вторая часть начинается отъездом Вали и Люси из детдома. Воспитательница собирает их в дорогу, дает множество советов, как держать себя в поезде. Она предостерегает Валю от молодых людей, у которых в поезде только одно на уме — как бы познакомиться и поухаживать: «[...] принесет тебе кипятку, а потом присядет и начнет ухаживать». Позже, в поезде, все советы о том, как вести себя с молодыми людьми, Люся применяет к Володе, который как раз и предложил принести кипятку. Советы воспитательницы реализуются в комической сцене буквального повторения маленькой Люсей ее слов.

Изображение отъезда из детдома и дороги в санях к станции симметрично соотносится с двумя сценами первой части — прощанием с домом перед эвакуацией и проездом по Ленинграду в трамвае. Описание дороги — ночного зимнего пейзажа — прерывается внутренним монологом Вали, стилистически резко отличным от окружающего его текста.

«Мы прожили в детдоме три года, три месяца и три дня.

Там мы получили известие, что папа убит под Шлиссельбургом».

И дальше — в том же ключе сжатой информации — сообщается, что дом, где они жили, разрушен, а вызов в Ленинград прислала тетя Дуся, товарка матери по работе на фабрике.

Информация переходит в лирические размышления, тоже в первом лице, о пейзаже и о дороге, по которой едут к станции. Суховатое и лаконичное сообщение о событиях трех лет Валиной жизни оказывается как бы зажатым между двумя пейзажными зарисовками, отражающими строй мыслей и чувств девушки. Это соотносится с тем, что о гибели матери читатели узнали в конце первой части не из описания этого события, а из опережающих его «воспоминаний из будущего» Вали (прямыми словами о гибели матери сказано еще позже, когда Валя уже в Ленинграде говорит тете Дусе, что хотела бы найти могилу матери у станции Мга).

Шесть эпизодов из десяти второй части посвящены встречам в вагоне. Очевидна симметричная соотнесенность их с эпизодами ожидания эвакуации на Лиговке, занимающими такое же центральное положение в первой части. Здесь меньше характеристик и микросюжетов, но некоторые разработаны детальнее — те, что производят сильное впечатление на Валю.

Время действия (осталось около полугода до конца войны) определяется и тем, кто едет — солдаты, офицеры, ленинградцы, возвращающиеся в свой город,— и содержанием разговоров. В них та же перебивка тем военной и мирной жизни, что перед эвакуацией, но в обратном соотношении: заботы и планы теперь связаны с устройством в мирной жизни, а война уходит в воспоминания.

Главный микросюжет в первый день пути — офицер и девушка, полюбившие друг друга в дни войны. Их диалог лиричен. Но им предстоит разлука. Девушка плачет. Валя думает: «Он, должно быть, в отпуску был и снова едет воевать. А с войны, бывает, не возвращаются...» Их разговор перед прощанием производит на Валю такое же — нет, более сильное впечатление, чем уход «большой девочки» к любимому в первой части. Соотнесенность этих эпизодов, их зеркальность (тогда все расставались — двое любящих соединились; теперь, когда разлученные войной накануне встречи или уже встретились с близкими — двое любящих разлучаются) акцентирована автором.

Валя думает: «Гражданочка, что вы сделали, испортили вашими слезами прекрасный разговор! Гражданочка, гражданочка... Я знала другую, та смеялась. Без паспорта, без карточек, в чем была — шла и смеялась...» (стр. 390).

Отсчет времени, тягучесть дорожных часов и дней переданы теми же средствами, что в первой части ожидание посадки.

Начало шестой главы:

«Второй дорожный день. Почти полпути проехали.

Высадился солдат в шерстяных носках. Высадилась девушка, та, что плакала. Один, темней тучи, едет девушкин офицер, ни на кого не глядит» (ср. начало восьмой главы первой части: «Люди с химкомбината уехали. Артисты оперы и балета уехали...» и т. д. Повторен и синтаксический строй фраз, но тоже зеркально — в первой части фразы перечисления начинаются с подлежащего, во второй части две первые фразы — со сказуемого).

Центральный эпизод второго дня пути — встреча с Володей.