Страница 36 из 57
«— Ну, и что? Исключат тебя тоже, вот и все!
Так могло случиться. Даже наверняка так и будет. Они же не лично против Лешки, а против организации, а если Витька — главный закоперщик, его в первую очередь и выгонят...»
Тут проясняется еще одна немаловажная черта Лешиного облика: трезвость суждения и мужественная готовность принять на себя всю кару, ни с кем не делить ее тяжесть.
Витька решает, что все расскажет отцу. Но отец пришел домой поздно, Витька, ожидая его, нечаянно заснул, а утром отец еще спал, когда Витьке пора было идти в школу.
Однако все становится на свои места как раз в кабинете секретаря горкома (никто, кроме самих членов тайного общества, так и не знает, что зачинщик — его сын). Людмила Сергеевна, поняв, что ни в школе, ни в гороно клубок не распутать, уговорила Викентия Павловича вместе пойти к Гущину. Тут завяли все пышные слова инспектора гороно о политическом смысле происшествия. А она уже смаковала близкую победу над директором детдома.
«— Мы еще не изучили это дело в деталях,— резюмировала она,— и сделаем это в кратчайший срок. Но и сейчас можно сказать: дело оч-чень нехорошее! Если посмотреть на это дело политически...
— Да, в самом деле! — встрепенулся Гущин, который до сих пор внимательно, с неподвижным лицом слушал.— Ну, так что же получается, если посмотреть на это политически?..
В интонации Гущина что-то насторожило Елизавету Ивановну, она взглянула в лицо секретаря, но не уловила ничего опасного».
И напрасно. Гущин ей разъяснил: «[...] политическая сторона не в том, что вам мерещится, а в том, что раздули дело из пустяка, а когда разумные люди с этим не согласились, их тоже начали обвинять и подозревать...» (стр. 301—302).
Беспроигрышная, как казалось Елизавете Ивановне и Гаевскому, игра в сверхбдительность была проиграна[34].
На следующий день, узнав, что все обошлось, Леша и Кира радовались: какой хороший друг Витька, рассказал отцу про их тайное общество. А Витька не спорил, даже сочинил кое-какие подробности разговора — очень уж пришлась ему по душе роль героя. Но совесть грызла — и к вечеру он сознался Лешке:
«— Ничего я отцу не говорил... Ты думаешь, что я сказал, а я побоялся, отложил на сегодня... И они сами все... Это, конечно, подло с моей стороны, и ты имеешь полное право презирать...— Губы Витьки задрожали, он замолчал.
— Так он про тебя ничего не знает?
— Нет!
— Чудак! — засмеялся Лешка.— Так это же хорошо! И нечего надуваться! Будь здоров!» (стр. 313).
В этом обмене репликами оба характера нараспашку. К нашему пониманию Витиной натуры тут, пожалуй, мало прибавляется — мы таким его уже знаем, легкомысленным и запоздало совестливым, а образ Лешки в последней его реплике обогащается немаловажной чертой: он не только мужественно
благороден — он и благородно незлобив.
Всю повесть пронизывает мысль: преступление, воспитывая детей, думать прежде всего о себе, как неудачливый карьерист Гаевский или бездарная воспитательница Дроздюк. И плохо детям, когда их берутся воспитывать без любви и понимания, невежды или сухари.
В школе им противопоставлен Викентий Павлович, для которого дети — не отвлеченная категория, требующая непрерывных воспитательных мероприятий, а люди, которым надо сделать интересными и учение и досуг. Он помогает новому пионервожатому влить жизнь, деятельный дух в пионерскую дружину, засушенную, забюрокраченную Гаевским, теперь наконец выгнанным.
Каким действенным органом самодисциплины, самоконтроля может стать для коллектива пионерская организация, направленная чутким педагогом, Дубов показывает в повести не раз. Это для него важная тема — ей посвящен и один из последних эпизодов, в котором речь идет об Алле. Поглощенная интересами техникума и новыми знакомствами, она стала иждивенцем детдома, заставляла младших прибирать за ней и за нее дежурить — словом, превратилась в эгоистическое, самодовольное и наглое создание.
Что-то было упущено в ее воспитании — девушку перехвалили, она поверила в свою исключительность, и это не только ее развратило, но начало развращать коллектив. На сборе пионерский отряд решил, что она должна покинуть детдом, перейти в общежитие техникума. Такой удар по самолюбию, такое крушение авторитета, вероятно, станет для нее важным уроком — и, во всяком случае, это урок для читателей.
Лешка жалел Аллу, страдал на сборе, «как если бы говорили все это о нем самом. Но он молчал — это было справедливо» (курсив мой.— А. И.).
Вот таким приближается к юности герой повести: человеком, на честь и слово которого можно положиться, человеком с обостренным чувством справедливости — он требует ее от себя и ждет от других. Леша трудно переживает несправедливое отношение к себе, замыкается, молчит. От нелегкого детства остались в нем внутренняя суровость и легкая ранимость. Но в то же время он открыт доверию и добру.
Умиротворенно кончается повесть. С друзьями по детдому и школе Лешка идет в морской поход на катере. «Полный вперед! — крикнул он.— Чтобы ветер свистал в ушах!..
Ясный свет разгорающегося утра струился на легкой волне и бежал им навстречу».
Впереди — жизнь...
Богата в повести галерея выразительных, глубоко разработанных психологических портретов детей и взрослых. Серьезны идеи Дубова о воспитании, и убедительно их художественное воплощение. Талантливо и приметливо изображена повседневность детдома и школы. Жизненны и остры конфликты. Привлекателен герой. Все это вывело «Сироту» в первый ряд советских книг о разгорающемся утре жизни.
Через пять лет читатели снова встретились с героями «Сироты» в повести «Жесткая проба» (1960). Позднее (1967) Дубов объединил обе повести, опубликовав роман в двух книгах «Горе одному» (первая книга — «Сирота», вторая — «Жесткая проба»). О второй книге пишу коротко, так как главные герои ее, Лешка и Витька, уже не дети, а юноши, работающие на заводе.
Для Дубова борьба за достоинство человека, за справедливость в общественных отношениях, за товарищеский дух в коллективе — дело кровное. Это определило публицистический накал «Жесткой пробы».
Главные герои — те же, что в «Сироте», но несколько изменилось направление интересов и забот автора.
Леша Горбачев и Витя Гущин повзрослели. Они кончили ремесленное училище и работают на заводе. Отец Вити, секретарь горкома, умер, и юноша решил зарабатывать, чтобы помочь семье.
Основной конфликт повести связан с заводской работой друзей. В его развитии и разрешении резко проявились знакомые нам по «Сироте» черты характера, отношение к жизни обоих юношей.
Кроме действующих лиц «Сироты», мы в «Жесткой пробе» встречаемся с рабочими и общественными деятелями завода, входим в среду, где протекает теперь жизнь Леши и Вити.
Позиции участников, конфликта в «Жесткой пробе», как и в первой книге романа, резко противопоставлены: они определяются биографией и характером человека, требовательностью или снисходительностью к себе, борьбой за благо общества и товарищей или за собственное процветание.
Конфликт начинается с того, что Алеша поперек вывешенной на заводском дворе «молнии» о достижениях Виктора Гущина написал: «Липа». Сделал он это, конечно, сгоряча. Ему было стыдно за друга, который всерьез стал считать себя передовиком и смертельно обиделся на Лешу, когда тот призывал его образумиться.
Характерные позиции обнаружились уже в начале конфликта.
Одна выражается обычно стандартной формулой невмешательства, за которой иногда скрывается и робость: «А что, мне больше всех надо?»
Умный, ироничный в беседах, а в поступках оказавшийся очень робким, Вадим Васильевич, к которому бросился негодующий Алеша, сказал ему: «Гущин не первый, и не последний. Легкая слава многих соблазняет» (стр. 443) и сражаться тут за правду — донкихотство.
Алексей не согласен мириться с неправдой, где бы и в чем бы она ни выражалась. Двое бьют одного — он бросается на выручку и, не боясь ножа, не боясь угроз хулиганов расправиться с ним, спасает ровесника, которого терпеть не может, очень плохого человека. Его лучшего друга, Виктора Гущина, незаслуженно прославляют, и он бросается спасать его от этой душевной опасности, спасать от нее и весь свой цех, завод. Сперва кажется, что он одинок в своей борьбе. Позже мы убеждаемся, что это не так.
34
Подобная ситуация — тайное общество подростков, сверхбдительная бюрократка-учительница и справедливо разобравшийся в деле секретарь горкома — встречается в нашей литературе не впервые: вспомните «Дорогие мои мальчишки» Л. Кассиля. Существенное отличие в том, что у Кассиля конфликт разрешается без серьезных душевных издержек для ребят.