Охотники за курганами

—

Доволен, нойон?

Не выслушав ответа, пошел легкой походкой за курган.

Сзади помертвевших от силы и колдовства старца джунгар раздался густой басок колывана:

—

Телятину я себе приберу, богатуры, — сказал Корней, — будет мне плата… за работу.

Байгал, не оборачиваясь на голос колывана, небрежно и гордо махнул рукой.

***

Баальник на вершине кургана командовал работным людом. Впрочем, из копалей мало кто не ведал, как рыть колодцы с опорным срубом — в солдатчину брали деревенских, к срубам привычных. На земле разложили меченые заранее бревна, рубленные в паз. Из них сложили сруб высотой до пояса. В сруб залезли сразу два копаля и пошли звенеть железными лопатами.

Сруб на глазах стал утопать в земле. Когда копали углубились в курган на аршин, верхние венцы сруба сравнялись с уровнем земли.

Копальщики сменились. Сруб быстро нарастили.

***

Джузеппе Полоччио поразился простоте русской смекалки. Он уже заранее посчитал, что при сотне землекопов, да при соблюдении охоронения их от завала, копать внутрь придется неделю!

А тут управились махом! К обеду в ход пошли бадьи для выемки земли из глубины колодца. Внутри теперь копал один человек и копал быстро. И быстро заменялся другим рабочим.

Отобедав пшенной кашей со свиным бочковым салом, солдаты час спали под телегами. Пока спали, Баальник распорядился поставить над колодезным срубом ворот. Теперь много легче стало вынимать из сруба землю и усталых копателей.

К закату солнца сруб ушел в глубь кургана на двадцать венцов, на четыре сажени.

Артем Владимирович, переглянувшись с Баальником, было хотел дать команду «Отбой», как снизу из колодца донеслось:

—

Уперся в камень!

Ворот закрутился, наружу в бадье вытащили воронежского парня, с визгливым от страха голосом.

—

Лопатой беру землю, а под лопатой чую — камень. Подчистил — везде камень!.. — размахивая руками, кричал воронежец.

Полоччио скинул тужурку на атласном подкладе, в одной рубахе сел в бадью. Его опустили в колодезь.

Копальщик забыл внизу лопату, но факел загасил. В колодце света не хватало.

—

Майор! — крикнул Полоччио. — Возьми огня и спеши ко мне!

Князь Гарусов протянул руку. В руку подали горящий смоляной

факел.

Спустившись вниз, Артем Владимирыч прежде перекрестился, потом поднес факел к очищенной от земли каменной плите. Она имела красноватый оттенок, руками с инструментом не тронута.

—

Веник мне! — крикнул вверх Артем Владимирыч.

Ударившись о сруб, на голову Полоччио свалился полынный веник.

Князь замел землю от бревен сруба на середку колодца. Плита везде уходила под сруб и, судя по природной мощи да по тому, что принимала удар лопатой без пустотного гула, имела огромные размеры.

Артем Владимирыч взмок. Полоччио молчал.

—

Пошли наверх, Ваше ученое степенство, — сказал князь и подтянул бадью под ноги Полоччио.

Когда наверх подняли и князя, месяц на небе сиял вовсю. Внутри тележного куреня округ кургана пускали искры костры. Народ ужинал. На верхушке кургана остались Артем Владимирыч, Егер, Полоччио и Гербергов. В стороне от сруба возились с костром оба русских раба Полоччио, Гуря и повар-франк.

—

Может, Баальника позвать? — спросил Гербергов. Спросил, чтобы обозначить свое присутствие.

—

Незачем, — хмуро отозвался князь. — Он сейчас одно посоветует: бросить сей холм и бежать.

—

А ты что ты посоветуешь? — спросил до сей поры молчавший Полоччио.

—

Голоден я, — признался князь, — угости. За ужином скажу.

Ужин у Полоччио, расставленный на кошму у костра, состоял из

соленой обжаренной свинины, пресного хлеба да вина. Вино, впрочем, пил один ученый посланник.

Егер, не довольный малой порцией — двух ребер поросенка, спустился с холма к своему костру. Полоччио немедля забрал у Гури плантовый рисунок кургана — видом как бы сбоку и сверху, с обозначенными по саженям размерами. Гуря, недовольный, отошел к маленькому огню, разложенному поваром Полоччио.

Полоччио достал из кармана грифель, кокетливо обернутый серебряной фольгой, и подал его князю. Князь примерился по размерам, потом уверенно врисовал в плант обнаруженную копалями плиту — в боковом разрезе и в рисунке верхнего планта. Выходило, что плита из гранита покрывала нечто внутри кургана, будучи размером шесть на шесть саженей и толщиной в аршин.

Полоччио взял рисунок князя, повернул к огню.

—

Откуда взяты тобой сии невиданные размеры каменной плиты? — спросил ученый посланник.

Князь аккуратно положил обглоданную кость в общую кучку, помедлил, потом сухо ответил:

—

Сказки древние вспомнил, что мне кормилица баяла. Выходит, то не сказки она баяла, а былины.

Полоччио поморщился.

—

Завтра с утра заложим новый колодец, как бы по краю плиты, — добавил князь, показывая на планте, где думает рыть второй колодец. — Ежели я прав, то этот курган есть место упокоения великого и неведомого древнего царя.

Князь поднялся от костра и пошел с вершины вниз.

Полоччио больно толкнул Гербергова.

—

Артем Владимирыч! — сипя от унижения, крикнул вослед Гербертов. — А в сей могиле золото будет?

Из-за кромки кургана донеслось:

—

Много!

У костра ученого посланника грубо и громко захохотали, стеклянно зазвякали.

Артем Владимирыч плюнул себе под сапоги, себя же обложил злой матерностью, но вполголоса. Из темноты вдруг на него надвинулся высокий человек. Князь зашарил рукой у пояса. Хватанулся за саблю.

—

Негоже, кнез, оружие выставлять на верного тебе людина, — тихо молвил человек.

Артем Владимирыч узнал голос Вещуна, по злобе на себя так утолокал саблю в ножны, что клинок взвизгнул.

—

Говори — что недо бе? — подвскинул подбородок князь.

—

То тебе надо, княже, — с миролюбием отозвался Вещун, — скажу один раз, но сказ мой душу твою примирит с подлой обязанностью… кою ты так браво открещивал ныне под стихирем Олексы.

—

Ну! — только и выдавил Артем Владимирыч. — Говори свой сказ!

—

Не сказ будет, а наказ. От древних перешел он к нам. Вот он: «Егда провожают усопшего Владыку, то в мир иной он берет и злато, и серебро, и каменья дорогие, и оружие, и съедобу, и питие. Берет он, Владыка, сии богатства в момент ухода — на восхищение богам, а… внимай чутко, княже… опосля времен — на радость своего последнего рода».

Князь отчего-то глянул на небо. В безлунье звезды сияли так могутно, что за плечами, под рубахой, зашевелилась кожа. Стало в подреберье такое чувство, что он, князь, охватил разом мир горний и мир земной. В горле запершило.

—

Повтори, Вещун, мне слова конечные, — хрипнул в горло Артем Владимирыч.

—

«На радость своего последнего рода», — твердо сказал старец.

—

А окажется так, что не моего рода лежит здесь царь? Тогда как? — возбранился князь. — Ведь на всю жизнь, до края могилы станет меня грызть кручина, как простого пограбежника. И крыжом, с казненным на древе, тую кручину не изведу!

—

А того и не придется, — опять строго и назидательно сказал в голос Вещун. — Знамо мне, что Сар Ас-Сур-Банипал в лихую годину общей резни и разбегания народов, что было за две тысячи лет до появления распнутого на древе, послал своего младшего сына Борга — по нашему, теперяшнему языку, Переяслава — изведать путь народов на Русскую равнину через Сиверию…

Спине князя снова стало противно щекотно. Имя Борга дед его Ульвар поминал, помнится, часто. И с огромным почтением…

—

Это курган… Борга? — тихо осведомился Артем Владимирыч.