Страница 57 из 462
Than in the breath that from my mistress reeks.
I love to hear her speak, yet well I know
That music hath a far more pleasing sound;
I grant I never saw a goddess go;
My mistress, when she walks, treads on the ground.
And yet, by heaven, I think my love as rare
As any she belied with false compare.
144
Two loves I have of comfort and despair,
Which like two spirits do suggest me still,
The better angel is a man right fair:
The worser spirit a woman coloured ill.
To win me soon to hell my female evil,
Tempteth my better angel from my side,
And would corrupt my saint to be a devil:
Wooing his purity with her foul pride.
And whether that my angel be turned fiend,
Suspect I may, yet not directly tell,
But being both from me both to each friend,
I guess one angel in another’s hell.
Yet this shall I ne’er know but live in doubt,
Till my bad angel fire my good one out.
147
My love is as a fever, longing still
For that which longer nurseth the disease,
Feeding on that which doth preserve the ill,
Th’ uncertain sickly appetite to please.
My reason, the physician to my love,
Angry that his prescriptions are not kept,
Hath left me, and I desperate now approve
Desire is death, which physic did except.
Past cure I am, now reason is past care,
And frantic-mad with evermore unrest;
My thoughts and my discourse as madmen’s are,
At random from the truth vainly expressed:
For I have sworn thee fair, and thought thee bright,
Who art as black as hell, as dark as night.
Уильям Шекспир (1564–1616)
Сонеты
1
Пусть только наилучшее растёт!
И не погибнет роза красоты,
когда цветы умрут, но в свой черёд
их обессмертят юные цветы.
А ты, влюблённый в собственную стать,
горишь самоубийственным огнём,
в пиру предпочитаешь голодать,
чтоб жертвой стать себе и палачом.
В тебе — весь мир, ты — юности венец,
весны герольд, но свой богатый клад
в себе ты прячешь, милый мой скупец,
и в то же время тратишь невпопад.
Не ешь того, что всем принадлежит,
не то тебя убьёт твой аппетит.
Перевод Ю. Лифшица
2
Когда твой лоб обложат сорок зим
И лягут рвы в красы твоей жнивье,
Весь твой наряд, что днесь неотразим,
Падет в цене, как старое тряпье.
И если спросят, где твоя краса,
Где все богатство дней твоей гульбы,
Чем озаришь ты впалые глаза —
Огнем стыда и жалкой похвальбы?
О, был бы ты рачительней стократ,
Коль мог сказать бы: «Вот дитя мое,
В нем — мой итог и ссуд моих возврат»,
Красу вложив в наследие ее.
Тогда, старея, вновь ты был бы млад,
Зря теплой кровь, в которой чуешь хлад.
Перевод А. Гуревича
18
Сравню ли я тебя с днем светлым лета?
Милей его ты, кротче и нежнее.
Холодный ветер — злобный враг расцвета,
Дни летние могли бы быть длиннее.
Порою око неба слишком знойно,
Иль золото его закрыто тучей,
И красота боится беспокойно
Природы иль случайности летучей.
Твое лишь лето вечное не минет,
И красота не будет скоротечность.
Смерть с похвальбой тень на тебя не кинет,
Когда в стихе изведаешь ты вечность.
Пока есть люди и пока есть зренье,
Жив будет стих и ты, его творенье.
Перевод Б. Бера
20
Под женское Природа расписала
Твое лицо, мой царь, моя царица,
Но женским быть и сердцу приказала,
Что женщинам лукавым не приснится.
Твой ясный взор нелжив и постоянен:
Взгляни — и всё вокруг позолотеет.
Мужчина сам, мужчине ты желанен,
А женщина от восхищенья млеет.
Быть женщиной — такое назначенье
Готовила тебе сама Природа,
Но увлеклась и, сделав добавленье,
Из моего изъяла обихода.
Так, женщинам принадлежа по праву,
Дай мне любовь, а им — любви забаву.
Перевод В. Перелешина
25
Пусть баловни изменчивых планет