Доверься мне

— Чем могу помочь, угрюмый ворчун?

Картер скрещивает руки на груди, хмуро поглядывая на меня с другого конца комнаты. Он расслабляется на своем крутом массажном кресле. Вообще, он выглядит довольно угрюмым, отсюда и прозвище.

— Я не угрюмый ворчун.

— Ты ведешь себя как угрюмый ворчун.

— Неудивительно, что я ворчу! — он взмахивает рукой. — Каждый раз, когда мы здесь, ты бросаешь меня ради этих двоих. Так что, если хочешь помочь мне, тащи сюда свою сладкую задницу и садись ко мне на колени.

— Делиться — значит заботиться, Картер, — бормочет Хэнк рядом со мной, его рука нежно прижимается к моей, в то время как свободной рукой я чешу Дублина на моих коленях. — К тому же, я не видел вас двоих с тех пор, как вы вернулись с ваших развлечений на весенних каникулах, — хихикает он. — Ну, я никогда не видел вас, но вы понимаете, о чем я.

— Черт… — Картер проводит рукой по лицу. — Ты единственный слепой человек, который шутит над своей слепотой.

— Я думаю, что я единственный слепой, которого ты знаешь, и точка. И если я не могу немного посмеяться над собой, в чем тогда смысл жизни? — Хэнк обнимает меня за плечи. — Ты просто злишься, потому что я завоевал твою даму. Не принимай близко к сердцу, я всегда был свое рода дамским угодником.

— Ты встретил Ирландию в четырнадцать, начал встречаться с ней в пятнадцать, женился на ней в восемнадцать и никогда не был с другой женщиной, — Картер похлопывает себя по коленям и играет бровями, пытаясь заманить меня туда. Он закатывает глаза, когда я не отвечаю. — Я бы не назвал тебя дамским угодником.

— Похоже, ты ревнуешь, — удивительно, что эти двое не родственники, потому что Хэнк сейчас звучит так же самодовольно, как Картер. — Почему бы тебе не перестать жаловаться и не пересесть к Олли с другой стороны?

— Потому что там твоя чертова деловая собака!

Дублин поднимает голову и смотрит на Картера одним из своих очаровательных взглядов, когда он наклоняет голову, и его шоколадные глаза грустят, а уши мило свисают.

Картер вздыхает.

— Да, да. Ты милый, все тебя любят, мы это знаем, Дубс.

Я, смеясь, пододвигаю Дублина ближе к себе, и освобождаю на диване место, похлопываю его рукой.

— Иди сюда, ты, большой ребенок.

Картер вскакивает на ноги и несется на освободившееся место. Мы вместе три месяца, а этот человек все еще ненавидит, когда между нами появляется хотя бы немного расстояния. Не то, чтобы я против. Его язык любви — физическая близость, и я люблю делиться ею с ней, поэтому наши пальцы обвиваются вокруг друг друга, как только он садится рядом с собакой. Его губы касаются моего плеча, он шепчет «Я люблю тебя», оставляя на моей коже поцелуй.

— Кстати, о детях…

Я напрягаюсь от слов Хэнка. Прошло уже больше месяца с тех пор, как после хоккейного матча Картера Аланна обрушила на репортеров бомбу о браке и детях. И хотя мы вроде как не обсуждаем эту тему напрямую, Картер стал ходить по дому и называть себя дилфом при каждом удобном случае. Я даже поймала его на том, что он пытается изменить свой контакт в моем телефоне с «Самый сексуальный мужчина в мире» на «Самый сексуальный дилф в мире». Я постоянно напоминаю себе, что думать о свадьбе и детях еще слишком рано. Я хочу жить настоящим, наслаждаться каждым мгновением, узнавать друг друга глубже, а не думать о будущем.

И все же, Хэнк заканчивает свое предложение совсем не так, как я ожидаю.

— Когда ты собираешься завести собаку?

Я смотрю на Картера, одна рука которого зарыта в шерсть Дублина, грустный взгляд устремлен на собаку, в то время как его свободная рука поглаживает меня по спине.

— Ты хочешь собаку?

Он кивает.

— У нас в детстве был Макс. Он умер, когда мне было пятнадцать. Родители не разрешили нам завести еще одну, из-за того, что мои тренировки по хоккею и танцы Дженни стали очень частыми. Мы почти не бывали дома. Они говорили, что это нечестно по отношению к собаке, — его губы трогает кривая улыбка, он отводит одно из шелковистых золотистых ушей Дублина. — Я был так зол на своих родителей. Тогда я этого не понимал, но сейчас я осознаю, что они были правы. Было бы несправедливо передавать его родственникам, чтобы они постоянно присматривали за ним. Это было бы нечестно.

Прежде чем я успеваю нахмуриться, Хэнк сжимает мое колено.

— Но сейчас все иначе, Картер. У тебя здесь мисс Оливия. Твоя старая отговорка, что у тебя нет никого, кто мог бы присмотреть за собакой, когда тебя нет, откровенно говоря, полная ерунда, сынок.

— Я готова присматривать за твоей собакой, — бурчу я.

Картер ласково улыбается и сжимает мою руку.

— Когда-нибудь.

— Отлично. И кстати о собаках, когда вы двое подумаете о том, чтобы завести детей и сделать меня типо дедушкой?

— Кстати о собаках, когда у нас будут дети? — Картер сжимает переносицу, потирая уголки глаз. — Не вижу, блять, никакой связи, старик.

— Ну, в последнее время все горячие сплетни лишь об отчиме Картере.

Хэнк прав, хотя мне бы хотелось, чтобы это было не так. Статьи о Джеме и Аланне на хоккейном матче неустанно продолжают выходить. Порой, люди, которые всё про всех знают, ни черта не знают.

Чтобы СМИ выяснили, что я учительница, им не потребовалось много времени. Особенно это не составляет особого труда, когда Картер взял за правило заходить в школу. На руку также играет, когда один из твоих учеников говорит СМИ, что знает девушку Картера Беккета. В статье не было ничего особенного, но это не главное. Мне понадобилось всего двадцать минут, чтобы выяснить, кто это был, а когда я поинтересовалась, сколько денег он получил за рассказ обо мне, он гордо продемонстрировал мне стодолларовую купюру. На следующее утро он принес мне чай с печеньем, и заявил, что мы в расчете. Я не уверена, что он продолжил так считать, когда я «случайно» пропустила один из его кругов во время трехмильной пробежки и заставила его сделать дополнительный.

— Эти журналисты знают все о его и моей жизни, — говорю я, — и все же они не догадались, что Аланна и Джем — не мои дети.

— О, они знают, — холодно отвечает Картер. — Просто гораздо интереснее, когда ты — борющаяся с трудностями мать-одиночка, а я — горячий отчим-дилф, появляющийся на горизонте.

— Ты все время так говоришь, но ты единственный называешь себя дилфом.

— Не-а! — он копается в своем телефоне, прежде чем показать мне свою фотографию с Джемом на плечах и Аланной за руку, мы в продуктовом магазине набираем корзину всякой ерунды. Он прочищает горло и с высокомерием зачитывает название статьи, которое мог написать только он сам. — Картер Беккет: исправившийся плейбой, самый сексуальный мужчина по версии People, хоккейный феномен, а теперь и отчим, которого мы все хотели бы поиметь!

Я, конечно, видела эту статью. Кара прислала ее мне, моей невестке и моей маме. Все трое охотно согласились с каждым словом, даже Кристин, которая на самом деле родила детей, о которых идет речь.

— Иногда мне кажется, что ты сам пишешь эти статьи.

Хэнк фыркает от смеха.

— Моя любимая статья — о беременности. Я позвонил Картеру, чтобы узнать, стал ли я последним, кто узнал об этом, — он внезапно ахает, наклоняется вперед, чтобы найти свой планшет на кофейном столике. Его рубашка, оголив спину, выправилась из джинсов. Там мы увидели неприятного вида синяк, из-за которого Картер вскочил на ноги. — Кстати, о залете…

— Хэнк! Что случилось? — Картер осторожно прикасается к его спине, а Хэнк отмахивается от него.

— О, перестань волноваться. Я в порядке.

— В порядке? Ты черно-синий! Он размером с мою руку!

— Уже почти не болит. Наверное, на днях я слишком увлеченно пел и танцевал в душе. Поскользнулся на луже воды, когда выходил из душа.

Это не особо успокаивает Картера, и после того, как он помогает Хэнку вернуться на свое место, его челюсть начинает неприятно дергаться, и это никак не проходит. Я кладу свою руку на его, останавливая непрекращающийся стук его пальцев по бедру.