Доверься мне

А может, и предназначались.

Но в последний раз.

— Картер, — мягко уговариваю я, поглаживая его по лицу, по грубой щетине, по сильной линии его челюсти. — Посмотри на меня, малыш.

Он не смотрит. В нем не двигается ни единого мускула, за исключением почти незаметного тика в челюсти и пульсирующей вены на шее.

— Картер. Посмотри на меня.

— Я не могу, — слабо и разбито шепчет он. Капает что-то мокрое, брызги попадают на мои предплечья, когда я тянусь к нему, держа его лицо в своих руках.

Что-то внутри меня до боли напрягается. Мое тело отодвигается, отступает назад, создавая между нами расстояние, которое, как пытается меня убедить разум, нам нужно, хотя сердце говорит обратное.

— Ты снял номер с ними?

Молчание.

— Картер. Ответь мне. Ты снял номер с ними? Ты поднялся наверх?

— Да, — хрипит он.

Моя рука летит ко рту в попытке подавить вздох. Не выходит.

— Что случилось? Что случилось, Картер? — я умоляю его ответить, но он не дает мне ответа. — Ты не изменял мне, Картер. Не изменял.

Картер поднимает голову и впервые с тех пор, как вошел сюда, смотрит на меня. Его налитые кровью, блестящие от слез, затуманенные болью глаза смотрят на меня. Он делает полшага вперед, тянется ко мне, но останавливается. Его взгляд опускается на протянутую руку, затем обратно на меня, отдаляющуюся от него.

— Я… я… Оливия, — мое имя — крик на его губах, мольба или, может быть, извинение. Я не знаю.

Но следующим звуком из моих уст становится беспорядочный, удушающий всхлип, который заставляет его зеленые глаза вспыхнуть, и он, наконец, делает шаг ко мне на встречу.

А я отступаю назад.

И назад.

Пока моя спина не упирается в стену, а он не тянется ко мне.

— Нет, — кричу я, вырываясь из его рук. Моя грудь вздымается, как будто она разрывается, рассыпается на части, и я не могу нормально дышать. Я кладу ладонь на сердце, желая, чтобы боль прекратилась, но она не прекращается. Я не знаю, что делать, и когда Картер шепчет следующие слова, все внутри меня словно разрывается.

— Прости меня.

По нашим лицам стекают слезы.

— Нет, — я мотаю головой. — Нет.

Это не может быть реальностью. Это не реально. Это не Картер.

— Детка, — он осторожно придвигается ко мне.

— Нет, — я вырываю свои руки. Сквозь слезы я едва вижу человека, которому отдала все. Которому отдала все, и изменивший мою жизнь. — Я доверяла тебе.

— Я… я… я не… Оливия, я просто… — Картер останавливается, прячет лицо за руками и бормочет что-то, черт возьми, чего я почти не слышу. — Я такой глупый. Не знаю, как… это не… я все испортил, Олли.

Я пользуюсь возможностью сбежать. Взбегая по лестнице, я хватаю свою сумку из шкафа и наполняю ее так быстро, как только могу, всем, что в нее помещается. Я забегаю в ванную, и сметаю свои вещи со стойки в сумку, а Картер стоит позади меня и растерянно дрожит.

— Нет, нет, нет, — повторяет он, следя за каждым моим движением. — Нет, Олли, ты… ты не можешь. Ты не можешь.

Он спускается по лестнице за мной, выглядя так, будто у него вот-вот случится сердечный приступ, пока я надеваю обувь. По-крайней мере, так я себя чувствую. Будто это сердце больше никогда не будет целым.

Картер следует за мной. Я выхожу из гаража, и единственное слово, которое он, кажется, может произнести, это «нет», когда он наблюдает за тем, как я снимаю ключи от его машины с брелка и забираю с крючка ключи от своей машины. Я не ездила на этой машине уже четыре месяца, и знаю, что она все еще работает лишь потому, что Картер включает ее раз в неделю, чтобы не сел аккумулятор. Он всегда такой внимательный.

Так почему? Почему?

Я не могу оставаться здесь, чтобы узнать ответ на этот вопрос, так как он, похоже, прямо сейчас не хочет ничего говорить. Я открываю дверь гаража, наблюдая, как она открывает мою машиной, а Картер совершенно одичал и захлопывает дверь моей машины, как только я ее открываю.

— Нет! Я не позволю тебе!

Упершись двумя руками ему в грудь, я из всех сил толкаю его. Я всхлипываю, поэтому мои следующие слова звучат слабо, даже несмотря на то, что я кричу.

— Ты не имеешь права указывать мне, что делать! Ты не командуешь мной! Я полностью доверилась тебе! Полностью, Картер! — я задыхаюсь от рыданий, зарываясь лицом в ладони. — И у тебя даже не хватает порядочности рассказать мне, что случилось. Ты не отвечаешь мне! Поговори со мной! — кричу я, хватаясь за его рубашку. — Пожалуйста, Картер!

Его глаза прыгают между моими, его сильные руки держатся за мои.

— Я… я… я не могу, — наконец говорит он. — Я не знаю как, — он позорно вешает голову, потерпев поражение.

Говорят, что заканчивать легче, чем начинать. Потому что все должно было быть не так. А может быть, именно так все и должно закончиться.

В этот момент я вспоминаю тот вечер, когда Картер убедил меня потанцевать с ним в баре, тот вечер, когда я поняла, что влюбилась в человека, в которого не имела права влюбляться.

И я думаю о том же, о чем думала тогда: мы танцевали медленный танец в комнате, которая уже горела.

Это мы и делали все это время. Притворялись, что неизбежное не случится. Что все это не сгорит в огне.

Но это случилось. Жизнь, которую мы построили вместе, будущее, в которое я так верила, вечность, в которой я была так уверена — все это облили бензином и подожгли.

Мое сердце после Картера Беккета никогда не будет прежним.

Картер отходит от машины, позволяя мне открыть дверь. Я бросаю свою сумку на сиденье и залезаю внутрь.

— Я люблю тебя, — его слова разбитые и будто раскрошены. — Я люблю тебя, Олли.

— Знаешь, я никогда до этого момента не сомневалась в этом, — по правде говоря, какая-то отчаянная, садистская часть меня все еще верит ему, или, по крайней мере, хочет верить. Этот человек только и делал, что погружал меня в непоколебимую, здоровую, страстную и фанатичную любовь.

И все же мы здесь. Вот к чему все привело. Это то, чего я ожидала, когда мы впервые встретились, то, что слишком долго держало меня в страхе и не позволяло к нему приближаться. Но это совсем не то, что я чувствовала последние шесть месяцев.

Тем не менее, это не мешает мне сказать ему:

— Я никогда не перестану любить тебя, даже если ты окончательно сломал меня, — я не знаю, делает ли это меня слабой или храброй. Я просто знаю, что, хотя я сажусь в машину, включаю заднюю передачу и начинаю выезжать с подъездной дорожки, я совсем не хочу этого делать.

Я смотрю, как Картер молча рыдает, в то время как я разваливаюсь на куски внутри себя, и все кажется мне таким неправильным, таким разрушительным.

Я не знаю, куда мне идти. У меня нет дома, и человек, который нужен мне больше всего на свете, единственный, кто может забрать всю эту душевную боль — ее же и принес.

Часы посещения начинаются только в восемь, поэтому я сижу на парковке и рыдаю, пока не убеждаюсь в том, что меня уже не собрать воедино. Когда я врываюсь в комнату, я вижу, что мужчина, которого я ищу, сидит за маленьким столиком на балконе и выглядит почти таким же разочарованным, как и я.

Он отрывает голову, обветренные голубые глаза слепо ищут своего посетителя.

Все мое тело разваливается на куски, когда я выкрикиваю его имя.

— Хэнк.

— Оливия, — он стоит, широко раскинув руки. — Иди сюда, милая.

ГЛАВА 49

ВЕЧНОСТЬ ПО ПОДЪЕЗДНОЙ ДОРОЖКЕ

Вечность — забавное понятие.

Люди постоянно говорят о ней. Это единственное, чего они хотят — вечная жизнь, о которой они всегда мечтали, с людьми, которыми они так дорожат.

Но ничто не длится вечно, не так ли? Мы проводим наши дни в ожидании определенного момента, хотим, чтобы он длился долго. Мы ждем человека, которого никогда не захотим отпускать, и когда он появляется — мы за него хватаемся. Делаем это очень крепко, говорим, что он — наша вечность, и мы никогда от него не откажемся.