Страница 51 из 84
Рабочий день начался обычно. Сотрудники уземотдела разошлись по местам. Застучала пишущая машинка. Зазвенел телефон. В пропахшем табачным дымом помещении появились первые посетители.
Среди них Домна заметила мужика в шапке-ушанке из оленьего меха, какие шьют на Ижме и Печоре. Мужик смущенно топтался у порога.
— Здесь помещается уземотдел? — спросил он у Домны. Что-то знакомое показалось ей в его певучем верхневычегодском говорке. Вглядевшись, она узнала его:
— Здесь, дядя Микул! Присаживайся, отдохни, погрейся у нас, — придвигая свободный стул, предложила Домна. — Какими это ветрами занесло тебя к нам?
— А, Домна, старая знакомая! Здоровье тебе! По общественным делам я, доченька… Никак, здесь работаешь?
— Здесь.
— Вот как славно получилось, знакомого человека встретил. — Микул снял шапку, поправил бороду корявыми пальцами; тускло блеснуло широкое самодельное медное кольцо, словно вросшее в тело.
— Не могу ли я чем помочь тебе, дядя Микул? — предложила Домна. — Что за дела заставили тебя ехать в такую даль?
— Хочу самого главного повидать, разговор есть. Дело большое.
Викул Микул пытливо взглянул на Домну, словно оценивая, стоит ли ей рассказывать про свои заботы.
— Видишь ли, касатка, мы у себя организовали коммуну! — присев на краешек стула, начал рассказывать он.
— Коммуну? Хорошее это дело, дядя Микул! Расскажи.
— Мы только еще сорганизовались. Хвалиться пока нечем.
— А как назвали коммуну?
— «Красной звездочкой»… Теперь во многих местах появились коммуны. И мы решили жить по-новому. В одиночку, однако, нашему брату не выбраться из нужды. Но для коммуны нужна земля, а односельчане говорят: сами себе разделайте пашню и сейте. Шумели, спорили, так ни к чему и не пришли.
Не дали нам землю собственники! Просили мы отнятые у богатеев наделы. Мы не отказываемся и лес корчевать, и новые участки осваивать, но ведь это не так скоро делается. Коммуне надо помочь стать на ноги. Может, здесь за нас слово замолвят, как ты думаешь, дочка? Да и другое еще есть дело: оружия хотим попросить. Чем будем защищаться, если белые нагрянут? А слухи ходят — они на Печоре появились и на Ижме тоже. До нас не так далеко.
Домна быстро встала:
— Пойдем, проведу к начальнику!
Они вошли в кабинет.
Первое, что бросилось в глаза Домне, — это озабоченное лицо начальника уземотдела, явно чем-то встревоженного. Все же он выслушал Викул Микула.
— Видите ли, какое дело, товарищ, — сказал начальник. — Уземотдел, конечно, постарается помочь вам получить землю, но пока придется подождать…
— Зачем ждать? Нам надо навоз возить на поля. Весной сеять собираемся, — возразил Викул Микул.
Но начальник движением руки остановил его.
— Понимаю, дорогой, все понимаю. Но выслушай сначала меня: только что поступил приказ ревкома— готовиться к эвакуации. Все городские учреждения будут вывезены. В Усть-Выми белые…
— Белые? — воскликнула Домна. — А как же отряд Прокушева, посланный из города?
— Прокушев оказался изменником, перешел на сторону белых.
— Изменил? — У Домны перехватило дыхание. — Поганая тварь!..
Сник и Викул Микул.
— А что в верховье Вычегды, не известно? — спросил он начальника уземотдела.
— В Помоздино тоже белые, с Печоры пришли. Они с двух сторон наступают. Видать, действуют продуманно… Так вот, дорогой, сам понимаешь, пока придется другими делами заниматься: воевать!
— Вот и я насчет оружия хотел слово замолвить. Дайте нам оружие!
— У нас самих почти ничего нет. Обратись в военкомат, сходи в ревком. Возможно, найдут, чем с вами поделиться, — посоветовал начальник и торопливо попрощался с Викул Микулом.
— Ах, беда-лебеда! — надевая шапку-ушанку, сокрушался Викул Микул. — Где же найти мне ревком?
— Пойдем, дядя Микул, провожу, — предложила Домна.
Выйдя с Викул Микулом на улицу, Домна заметила, как резко изменился ритм жизни в городе. По улицам сновали люди, повозки. Многие учреждения уже уезжали. Шум, сутолока, беготня.
Домна еще надеялась, что беда минует город. Но последняя надежда рухнула — купеческий сынок Прокушев сделал свое черное дело.
Домне не раз приходилось в военкомате видеть Прокушева. «Кто бы мог подумать, что этот человек ведет двойную игру? Человек как человек, ничего особенного, казалось, в нем нет, на вид скромный и тихий. А на деле вон кем оказался, нож в спину всадил!» — размышляла удрученная горем девушка.
Проводив Викул Микула до ревкома, она бегом вернулась в уземотдел и принялась помогать упаковывать имущество учреждения, выносить вещи во двор. На глаза попалась разносная тетрадь, валявшаяся на полу в куче небрежно брошенных бумаг.
Домна подняла тетрадку, отряхнула от пыли, спросила у проходивших мимо сослуживцев:
— А это куда?
— Что это? — Мужчина в коротком пальто с поднятым воротником остановился. Их глаза встретились. Домна узнала сына Потопова, недавно устроившегося в уземотдел на работу. Тот повертел в руках тетрадку, сморщил узкое прыщеватое лицо, равнодушно бросил:
— В печку…
— В печку? — растерянно повторила Домна, провожая глазами Потопова.
Домна с тоской смотрела на разносную книгу, полистала, увидела свои записи. Это она училась письму, набивала руку. И обычные эти записи почему-то показались ей дорогими. А теперь все в печку, в огонь…
Над притихшим в тревожном ожидании городом спускалась ночь. По опустевшим улицам рыскал холодный ветер, метался по широкой базарной площади, наметая свежие сугробы снега, безжалостно трепал в городском саду обледенелые ветки голых березок.
Весь день, до наступления темноты, город покидали подводы с грузами и людьми. Как только схлынул этот поток беженцев, улицы города стали пустынными, осиротевшими. Кругом ни души. Лишь изредка прошагает патруль, или промчится верховой связной, или же проедут, догоняя обоз, тяжело груженные замешкавшиеся подводы.
В эту неприветливую вьюжную ночь даже собаки, как будто почуяв недоброе, прятались по своим углам, предоставляя вьюге хозяйничать на улицах и перекрестках.
Казалось, город вымер. Но это было не так. В большом двухэтажном купеческом особняке, у Стефановского собора, где размещался уездный комитет партии, люди, поднятые по тревоге, готовились к схватке с врагом. Здесь и с наступлением ночи было так же людно, как днем. Кроме членов ревкома, тут собрались коммунисты и комсомольцы города. Среди них еще очень юные, почти подростки, и старики, способные держать в руках оружие. Тут же было несколько женщин и девушек, с ними Домна.
В переполненных комнатах тесно, жарко и душно, окна плотно занавешены. Под потолком плавают густые клубы махорочного дыма. Лампы горят неровно и тускло, словно в тумане.
Люди, утомленные за день, разговаривают сдержанно, вполголоса, чтобы не мешать работать ревкому. В комнату, где заседает ревком, то и дело входят связные с донесениями. Руководители учреждений докладывают о том, как проходит эвакуация, ругают работников утрамота[16] за неповоротливость, за то, что не смогли своевременно обеспечить подводы для грузов.
Стремительно прошел в кабинет начальник милиции в рыжей кожанке. Он доложил членам ревкома о заложниках, которых решено было направить в Устюг.
— …Взято девятнадцать человек! — И он поименно перечислил задержанных. Это были люди, которых не следовало оставлять в городе: бывшие купцы, урядник, судебный пристав, лесной доверенный с сыном, кожевник, работники управы и некоторые другие видные в свое время чиновники.
— Почему нет среди них Потопова? — спросил председатель ревкома Маегов, рослый человек с густыми черными волосами, в военной форме.
— Потопова не нашли! — виновато развел руками начальник милиции. — Словно сквозь землю провалился…
— Скрылся? Плохо, очень плохо! — недовольно бросил председатель ревкома и пружинистой походкой строевого командира прошагал по комнате.
16
Утрамóт — уездный транспортно-мобилизационный отдел.