Когда наступает рассвет

— О, вернулся Прокопий! Здорово, — приветствовали его соседи. Перекидывались шутками:

— Вот тебе и головорез Пронька! Смотри, каким соколом стал.

— Вырос паренек. Женить надо будет.

— Э! Вдовушек у нас хоть отбавляй! Любая на выбор!

— Зачем вдовушки? Из сухой березы сок не течет… Для него и девушки найдутся. За такого удаль-да-молодца любая с радостью выйдет.

Улыбаясь, Проня отшучивался…

Навестили Проню и солдаты-фронтовики Арсений Вежев и Андрей, по прозвищу Долгий. Они вернулись домой значительно раньше, но продолжали ходить в солдатском обмундировании, донашивали его. Андрей был в старенькой, местами подпаленной шинельке и в ботинках с черными заношенными обмотками. На Арсении шинель получше, кавалерийская, до пят, хорошие сапоги и серая солдатская папаха, с красной кумачовой полоской наискось. Глаза у Арсения острые, ястребиные, и нос с горбинкой, как у ястреба.

Солдаты-фронтовики жадно затягивались махоркой, которой угощал их Проня, и расспрашивали, что нового в Петрограде, в Москве, сами рассказывали, где и как воевали, чего насмотрелись на белом свете.

— Нашего брату порядочно уже вернулось домой, — глухим, простуженным голосом сказал Андрей Долгий. — Встречал я тут кодзвильских знакомых, из местечка Ягвыв. В Читу, в Кочпоне тоже есть солдаты. Собрать всех, пожалуй, рота наберется.

— А Ладанов вернулся? — поинтересовался Проня. — Мы с ним на войну вместе отправлялись. В Ярославле, в запасном полку некоторое время вместе прыгали. А потом их, учителей и разных других образованных, оставили муштровать там, а меня забрали на флот. С тех пор ничего не слыхал о нем. Жив ли?

— Это ты про зятя Гыч Опоня, что ли? Жив-здоров, — отозвался Андрей. — Прапором вернулся.

— Прапорщиком? Ишь ты! — удивился Проня.

Ему вспомнилось, как они собирались у Краснога яра на берегу Сысолы. Тогда Мартынов на последней сходке читал статью Ленина «О поражении своего правительства в империалистической войне». Вспомнил Проня и разговоры у котелка с ухой, и как неожиданно Ладанов заспорил с Мартыновым, яростно заспорил…

«Вот бы теперь поговорить с ним, любопытно, что он запоет?» — подумал Проня.

— Как живет Макар, тот, что кирпичи обжигал Гыч Опоню?

— Вчера встретила его, в город ковылял на своей деревяшке, — сказала Настасья.

— А про Мартынова ничего не слышно? Помните ссыльного, который работал в кузнице у реки?

— Кто ж его не помнит?! Редко такого человека встретишь, мастер на все руки. Да вскоре после того, как тебя на войну забрали, его куда-то еще дальше на север угнали! — сообщил мужичок в старенькой малице из оленьей шкуры.

— Постойте! Да я его видел недавно! — вспомнил Арсений. — В Архангельске случайно встретил. На лесопильном заводе работает. Устроился там, как вернулся после Февральской революции. Между прочим, всем вам, кирульским, поклон просил передать, а тебе, Проня, особо.

— Вот за это спасибо, Арсений! — обрадовался Проня. — Замечательный он человек! Может, и доведется еще встретиться с ним!.. А скажите, доверенный Космортов тут еще в городе живет? Перед отъездом на службу я у него в работниках был. За ним еще должок остался… Вместо расчета он мне на прощанье такого пинка дал, что я пулей летел с крыльца…

Все рассмеялись, только Андрей Долгий сказал хмуро:

— Этот? Куда деться поганой душе? Здесь он. За что же он тебя так угостил?

— За листовки. Может, помните, как в Успеньев день они летали над Соборной горой? За те самые…

— Это ты, что ли, раскидал их?

— Ага! Мартынов поручил… Уж и трепал меня исправник, чуть всю душу не вытряс — все допытывался, кто велел раскидать листовки. Да только не на такого напал… Голубев тоже еще в городе обретается?

— Этот давно смазал пятки! — отозвался мужичок в малице.

— Жаль!.. Попадись он мне сейчас, повертелся бы он у меня, — с сожалением покачал головой Проня. — Что ж, придется взяться за доверенного.

— Как бы он тебя самого не заставил крутиться волчком, этот бородатый леший! — сказал Андрей. — Мне он, браток, недавно судом пригрозил.

— За что же?

— Эх, и не говори! — вздохнул Андрей. — Признаться, малость повольничал я. А если толком рассудить, правда на моей стороне. Дело было так: едва я успел вернуться со сплава, меня цап-царап к воинскому начальнику, а оттуда прямо на пароход. Не успел ни расчета получить, ни даже жену обнять по-настоящему. Так и уволокли на германскую… Вернулся домой недавно, смотрю — семья голодает, куска хлеба нету. Пошел к доверенному. Так и так, говорю, Кондрат Мокеевич, три года из окопа не вылезал, вас от ворогов защищал. Пришел домой, а тут — хоть шаром покати. Хозяйство в развале, семья голодная. Прикажи в счет старого долга отпустить со склада хлеба, провизии. Погибаем, говорю. Он эдак на меня волком… «Я, говорит, знать тебя не знаю и никому ничего не должен!»

«Ах ты, отвечаю, паразит этакий! Ну ладно, посмотрим!» Пошел это я к складу и сбил топором замок, взял кое-что из жратвы… Осуждайте не осуждайте, братцы, а должен я чем-то накормить семью?

— Ну и как дальше? Он-то что, доверенный?

— Доверенный? Пожаловался в управу. Вызвали меня туда. А за главного теперь там Латкин. Может, припоминаешь его? — спросил у Прони Андрей.

— Еще бы не знать такого. Смотри ты, в управу нырнул! — удивился Проня. — Однако ловок, каналья…

— Известно, купеческого роду. Так на меня страху нагнал, грозил острогом, Сибирью! И правда, что ворон у ворона глаз не выклюет…

— Знаю его, он с сынком доверенного дружил, — сказал Проня. — И чем у вас кончилось?

— Как сказать? Пока, видишь, еще не за решеткой. Ну, а что взял, обратно отобрали…

— Весело живете! — сказал Проня.

— Весело, дальше некуда: ни хлеба, ни курева. Повоевали за веру да за царя, а теперь клади зубы на полку! — Андрей Долгий швырнул окурок на пол и придавил стоптанным солдатским ботинком, словно вымещал на нем свое недовольство.

— Что же вы цацкаетесь с такими? Дали бы как следует по зубам, чтобы им жевать нечем стало! Что, воевать разучились, братишки?! — сказал Проня.

— Нет, дружок, так тоже ничего не получится! — усмехнулся Арсений. — В одиночку ничего не сделаешь. Тут мы, фронтовики, организовали Союз военнослужащих. Решили: всем сообща действовать.

— Они теперь наловчились, — сказала Проне Настасья. — Сядут верхом несколько человек, в руках красные флаги. Один в одну сторону летит, другой в другую. А мы, бабы, уже знаем — значит, опять солдат собирают. Глядишь, и правда с разных концов бегут солдатики.

— Как по тревоге! — не без удовольствия подтвердил Арсений.

— Это вы хорошо придумали! — отозвался Проня.

— А ты думал — мы тут сидим и в носу ковыряем? Свой Совет у нас выбран! — сказал Арсений. — Правда, богатеи пока не хотят считаться с нами, но заставим!

— Выходит, у вас тут и управа, и Совет есть?

— Совет наш только-только родился. Из Москвы тут Зайков приехал с группой солдат-фронтовиков. Московский Совет снабдил его мандатом, велел действовать. Ну мы и решили действовать. В атаку пойдем, драться будем! Только не по-дурному надо.

— Вы бы, служивые, поприжали наших богатеев, — попросила бабка Федосья. — Ни стыда, ни совести не стало у этих жадюг. Цены на хлеб, что ни день, все выше поднимают. Люди, которые вроде нас, уже давно забыли, каков вкус настоящего хлебушка. А все из-за них, из-за этих живоглотов…

— Это ты верно говоришь, бабушка. Торговцы спекулируют без зазрения совести, а управа словно ничего не видит. Подождите, наведем порядок… — пообещал Арсений. На фронте он состоял в солдатском комитете и кое-чему там научился. Обладая цепкой памятью, он много читал и неплохо разбирался в обстановке и в людях. Здесь его тоже выбрали в солдатский Совет. — Не может быть того, чтобы люди умирали с голоду, а у богатых в амбарах хлеб гнил! Найдем выход.

Было уже поздно, соседи стали расходиться. Встал и Арсений.

— Ну, хозяева, отдыхайте! И нам пора на боковую. Завтра много дел ждет. Проня, желаю доброго отдыха! Думаю, и ты будешь вместе с нами действовать?