Иллюзионист

— Для меня большая честь, что вы уделяете столько внимание моей персоне, ваше величество, — она опустила глаза.

— Подозреваю, что «честь» не то слово, которое вы на самом деле хотели сказать, но приятно слышать, что Лузонский двор не лишил вас окончательно всех манер.

Девушка нахмурилась и сжала руки в кулаки, но ничего больше не сказала. Её взгляд метнулся к дверям и окнам, но, кроме них двоих, в комнате больше никого не было.

— Я не причиню тебе вреда, — заверил король, переходя на «ты».

— Тогда чего вы ожидаете от меня, ваше величество?

— Ты отказалась от многообещающей мореплавательской карьеры, чтобы помочь вашей матушке с управлением небольшой торговой империей. Ты отыскиваешь для продажи редкие диковинки со всех уголков мира. Недавно тебе пришлось отложить это занятие в виду её болезни. Прибавить к этому тюремное заключение вашего отца, и в итоге получается весьма тяжёлое положение.

— Справляюсь.

— Поэтому я не буду ходить вокруг да около и скажу прямо, Лейре Лас-Росас, — он произнёс её имя удивительно мягко. Лэй-рэ. — Жизнь твоего отца сейчас в моих руках. И мне нужен твой талант находить редкие вещи.

— Вы полагаете, меня заботит судьба отца, — в её низком голосе прозвучали жёсткие нотки.

— После ареста твоего отца я наведался в его поместье. Люблю лично осматривать дома тех, кто предал меня. Знаешь, что я там увидел?

Она покачала головой.

— Человека, который любит вино. Человека, который любит свою дочь. Человека, который любит своё королевство. Я знаю, что его подставили. Но кто? Могу только предположить, что это дело рук Шепчущих, но это будет сложно доказать в суде. Я мог бы настоять на помиловании, проявить свою добрую волю. Видишь ли, я прочитал все письма, что ты когда-либо писала своему отцу. Он сохранил даже самые крошечные обрывки пергамента, на которых есть ваши с ним записи, начиная с тех лет, когда вы только учились писать. Пускай ты всего лишь плод его интрижки, для него ты его дитя, и он тебя любит. Его судьба зависит от тебя, Лейре. Для этого нужно только лишь найти то, что мне нужно. Две цели, но они неразрывно связаны.

Он поднял кубок герцога Ариас и отпил.

— Это был хороший год. Бутылка Темпранильо, производство вашей провинции, если не ошибаюсь.

Осознание отразилось в нефритовых глазах Лейре.

— Был ли хоть один кубок отравлен?

— Нет.

— Как вы можете быть уверены, что никто из них не счёл риск выпить яд меньшим злом, чем ваш гнев?

Фернандо вскинул бровь.

— По крайней мере, это говорит о крайней верности своим идеалам. Мне было важнее вычислить трусов, боящихся смерти. Фахардо всегда готовы рискнуть. Так мы договорились?

— А что будет, если я не справлюсь?

— Твой отец останется в Соледаде, ты вернёшься в Лузо, а земли Лас-Росас перейдут короне, — он улыбнулся, наблюдая за тем, как она закипает от ярости. А вот и ключик.

Лейре протянула ладонь, они пожали руки, но она не спешила убирать свою.

— Так что же мне нужно найти?

Король Фернандо встал, чтобы открыть тайник в камине. Он достал деревянную шкатулку и положил на стол перед Лейре.

— Внутри есть всё необходимое, чтобы разыскать то, что было отнято у меня.

Лейре открыла шкатулку и извлекла из неё золотой секстант — такой маленький, что мог поместиться у неё на ладони. Он был инкрустирован россыпью крошечных бриллиантов.

— Какая красота, — выдохнула она.

— Это ещё не всё.

Она снова потянулась к шкатулке и нащупала свёрток пергамента с изображением изумительного оружия. Она фыркнула.

— Вы хотите, чтобы я нашла вам нож?

— Это не просто какой-то нож, — возразил он с пылом, который не хотел бы демонстрировать. — Его отняли у меня много лет назад. Я полагал, что он затерялся во времени и пространстве. Но недавно я узнал о заговоре, который грозит уничтожить всё, над чем я работал годами. Мне стало известно, что кое-кто ещё ищет его. Он приведёт тебя в нужное место, но он не знает, что без секстанта туда не попасть.

— И после того, как я получу клинок?..

— Убей его.

Она нахмурилась.

— И кого же я должна лишить жизни?

Его плоть и кровь.

— Моего сына, конечно же. Принца Кастиана.

Глава 1

Я помню, как ещё совсем недавно стояла на этой самой торговой площади, и даже не знаю, что изменилось сильнее: деревня или я. Старая грунтовая тропа теперь выстлана булыжниками. Новые деревянные лавки выстроились рядами, предлагая финики и импортные орехи в бочках. Торговец, в зубах которого столько же дырок, сколько в твёрдом сыре, которым он торгует, предлагает мне попробовать кусочек, но я отказываюсь. На хорошо знакомых лицах появились морщины, а волосы поседели. Погодите, а когда успели достроить ещё два этажа того постоялого двора на холме?

На задворках моего сознания девочка нашёптывает свои слова снова и снова. «Я Рената Конвида», — говорит она и повторяет это до тех пор, пока я не начинаю медленно растворяться.

Я помню, как стояла на этой торговой площади, но это не моё воспоминание.

Я Рената Конвида, и я поймана в ловушку собственного разума.

Моё онемевшее тело застыло перед одним из прилавков. Я понимаю, что пекарша задала мне вопрос, но звуки украденных воспоминаний держат меня в плену. Цвета расплываются в уголках глаз, как будто я смотрю на преломление света через призму. Смех и музыка слышатся так, словно я за стеклянной стеной. И вдруг всё это — пекарша, деревня, окружающий пейзаж — теряет краски. Я погружаюсь в пустоту, что поглощает мои воспоминания целиком, и в ней нет ничего, кроме пугающей тишины.

Но звук откуда-то извне хватает меня и вытаскивает обратно в реальность.

— Скока ещё бушь пялиться, спрашиваю, — кричит усталая пекарша, — может, уже чё-нить купишь?

Возможно, именно её визгливый голос выводит меня из этого странного состояния, но я так благодарна, что отвечаю на её скривившееся лицо улыбкой. Похожие приступы уже несколько раз случались со мной за последние две недели. Они начинаются с какого-то странного ощущения в животе, а потом в какой-то момент я оказываюсь запертой внутри воспоминания, настолько яркого, как если бы кто-то другой завладел моим телом и разумом. Этот приступ был самым долгим из всех.

Сколько себя помню, мой дар был загадкой как для меня, так и для старейшин мориа. Я могу красть воспоминания у живущих, и их прошлое навсегда становится моим. Я забрала столько воспоминаний, что в моём сознании появилось специальное хранилище — Серость. Иногда воспоминания выскальзывают из неё, словно блуждающие призраки. Но это (что бы это ни было) ощущается иначе. Я просто иду по дороге, и внезапно, без всякого предупреждения, меня накрывает ощущение, что я больше не я. Я вижу знакомое лицо, и мне требуется вся моя выдержка, чтобы не позвать по имени. Я стою посреди площади и вижу всё таким, каким оно было когда-то давно.

Опытным путём я определила, что вернуться в реальность помогает мысленный список напоминаний: я Рената Конвида. Я робари. Мой народ — мориа. Когда-то я была мятежницей, одной из Шепчущих. Теперь же я просто предательница. Вот прошло уже тринадцать — нет, четырнадцать — дней, с тех пор как я предала свой народ и последовала за своим врагом, принцем Кастианом. Но справедливости ради надо сказать, что они предали меня первыми.

Запахи грецких орехов в сахарной глазури и хлеба напоминают мне, где я: в необычной деревушке под названием Асестенья в провинции Сол-Абене королевства Пуэрто-Леонес.

Хлеб.

За ним-то я и пошла.

Пекарша прожигает меня взглядом. Как и у большинства жителей Сол-Абене, у неё светлая кожа, обсидиановые глаза и густые чёрные брови. Её волосы, белые как молоко, но не утратившие своей густоты, когда-то тоже были чёрными. Простая бежевая туника испачкана в муке. Её пронзительный взгляд задерживается на моей одежде — кремовой блузе с длинными рукавами и скромным вырезом, синяя льняная юбка с пыльным подолом. Волосы цвета воронова крыла заплетены в косу вокруг головы, выбившиеся прядки свисают у висков, потому что у меня никогда не получалось делать аккуратные причёски. Мои ладони, обезображенные шрамами, которые легко могли выдать во мне робари, спрятаны под белым кружевом перчаток. Но здесь, в Сол-Абене, замужние женщины всегда собирают волосы в высокие причёски и закрывают одеждой шею, ладони и ноги, так что я не сильно выделяюсь. Надеюсь, по крайней мере.