Иллюзионист

— Он убил человека ради тебя, — напоминает Лео. — Я знаю, что некоторые придворные предпочтут бриллианты и экскурсии по соляным ваннам цитадели Захара, но, как ты сама сказала, ты не леди.

— Человек мёртв, Лео.

— Поверь мне, я это прекрасно понимаю, — он проводит пальцем по густому слою пыли на каминной полке, стирая её в шарик. — Я хорошо знал герцога Сол-Абене. Он, как и многие представители элиты этого королевства, обдирал своих людей. Знаешь, почему его пятнадцатилетнюю дочку отправили в Дофинику учиться?

Я мотаю головой, кожа покрывается мурашками от внезапной суровости в его голосе.

— Он продал её графу, чтобы расплатиться за долги. Когда об этом узнали леди Нурия и королева Жозефина, они вмешались, чтобы защитить интересы девочки. Герцог Сол-Абене был наказан повышением налогов, а его дочь отправили к иностранному двору. Значит ли это, что он заслужил такую смерть? Не могу сказать. Я никогда никого не убивал. Но ради того, чтобы спасти нас? Спасти тебя? Хочется думать, что я бы нашёл в себе смелость.

— Я уже говорила, что рада тому, что ты здесь?

— И правильно, — Лео начинает раскладывать наши спальные мешки у камина. — Прости, что спрашиваю, но… Что случилось с твоей магией у конюшни? Судья что-то с тобой сделал?

На этот вопрос мне хочется рассмеяться. Мендес много чего со мной сделал, и что-то уже не исправить. Но я рассказываю Лео всё, что могу, о Себриане, «неправильном» робари короля, чьи силы были перенаправлены на то, чтобы забирать магию у других мориа. Мне приходится закрыть глаза на мгновение, но даже так я не могу выкинуть из головы пульсирующие серебряные шрамы по всему его лицу и телу; он был похож на ходячий альман.

— Пока мы не выясним, что с этим можно сделать (если вообще можно сделать хоть что-то), мы с Кастианом условились, что я не буду забирать воспоминания.

— После случившегося с герцогом Сол-Абене… ты права.

Лео набирает горсть пыли и щепок и складывает в центр сложенных «палаткой» поленьев.

Я беру огниво Кастиана и бью кремневым камнем по стальному треугольнику, а затем осторожно дую, пока не получаю маленький огонёк. Когда я была с Шепчущими, подобные мелкие поручения помогали мне сосредоточиться и держать воспоминания в узде. Но огонь стал моим триггером. По-разному бывает. Иногда я могу бежать в горящее здание, чтобы спасти кого-то, кто остался внутри, и воспоминания меня не беспокоят. Но в иной раз увижу искру краем глаза — например, если Эстебан зажёг фитиль, — и вот я уже парализована наплывом воспоминаний из Серости.

Теперь, когда я узнала правду о пожаре во дворце, изменившем мою жизнь, я не боюсь увидеть это воспоминание, как бы ни пугали меня происходящие изменения с моей магией.

Я делаю судорожный вдох, перед тем как приступ берёт надо мной вверх, словно я сама вызвала его этим пламенем. Видение предстаёт перед моими глазами.

Леди в пышных платьях кружат в танце. Две маленькие девочки, одетые в похожие наряды с белым кружевом, бегут через зал к взрослым, которые пьют и смеются. В углу молодой бард запевает знакомую песню о прекрасной королеве, потерянной в морской пучине.

Чьи-то руки встряхивают в меня. Мои глаза фокусируются на лице Лео.

— Рен, очнись!

Кто-то кричит. Я слышу звук бьющегося стекла и ругательства.

Кас.

— Останься здесь, — бросаю я, хватая масляную лампу, и бегу по тёмным коридорам на звук эхо его ярости. Возможно, прийти сюда было ошибкой. Возможно, он не готов встретиться лицом к лицу со своими демонами.

Я нахожу принца Пуэрто-Леонеса в комнате, которая, похоже, когда-то была детской. Люлька перевёрнута, белые кружева потемнели от грязи и времени. Осколки разбитой фарфоровой куклы лежат на полу. Сломанные солдатики. Из плюшевых львов выпотрошен пух.

— Кас, — шепчу я.

Он резко оборачивается. Его дыхание прерывистое, глаза сверкают, окидывая взглядом творящийся хаос, словно сам Кастиан не знает, что разрушил он, а что уже так и было. В свете луны я вижу, как слёзы текут по его лицу. Он фокусирует взгляд на мне, и маленькая статуэтка падает на пол. При этом его руки всё ещё вытянуты вперёд, будто он собирается задушить призрака этого места.

— Я думал, что захочу увидеть нашу старую комнату, — произносит он. — Но оказалось, что видеть это невыносимо.

Стекло хрустит под моими ногами.

— Потому что ты не хочешь быть здесь или потому что это расходится с твоими воспоминаниями об этом месте?

— И то, и другое, — он проводит руками по лицу. Я вижу момент, когда ему в голову приходит какая-то идея. Он колеблется. Хочет попросить меня о чём-то, но боится. Кажется, я знаю, о чём, потому что я бы хотела именно этого.

— Покажи мне, — настаиваю.

Кастиан протягивает ладонь вперёд, и комната преображается под действием его магии иллюзий. Потрескавшаяся краска и стены с трещинами возвращаются в былое состояние. Ржавая дверная ручка вновь становится отполированной львиной головой. Люлька белеет и поднимается, рядом с ней маленькая кроватка. Появляются полупрозрачные фигуры двух мальчишек — Кастиана с его золотыми кудрями и Андреса с гладкой головкой новорождённого. Я вижу женщину с длинными пшеничными волосами и короной с изумрудами. Её кожа золотистого цвета. Она идёт медленно, будто каждый шаг даётся ей с болью, прямо к мальчикам. Картинка мерцает, и прежде, чем королева успевает дойти до принцев, всё погружается во тьму.

Как бы мне ни хотелось верить, что у меня и Кастиана нет ничего общего, но я чувствовала его ярость и ощущение безнадёжности в этой иллюзии. Война, начавшаяся ещё до нашего рождения, лишила нас обоих родителей. Ему, чтобы стать правителем, в котором нуждается королевство, нужна внутренняя целостность. Он делает вид, что с ним всё в порядке, так же давно, как и я. Возможно, дольше.

— Я никогда не прощу себе то, что случилось с моими родителями, — признаюсь я, поднимая фигурку, которую он уронил. Деревянный солдатик, высоко держащий меч в боевой стойке. Поразительное внимание к деталям. — Саида, моя подруга, использовала магию персуари, чтобы напомнить мне: да, меня использовали как оружие, но я была слишком маленькой, чтобы контролировать свои способности. Не знаю, пройдёт ли когда-нибудь это ощущение. Умом я понимаю, что она права, но если быть до конца откровенной, то в глубине души я верю, что это по моей вине я больше никогда не увижу маму.

— Я ни разу к ней не зашёл, — отвечает Кастиан встречным признанием. — Она звала меня, когда не могла подняться с постели из-за болезни. даже когда отец приказал мне вернуться. Я ослушался. Я ненавидел её за то, что она постоянно пила и вела себя со мной так, будто я невидимка. А потом она умерла.

В его голосе столько мучений. Я чувствовала то же самое всю свою жизнь и никому бы не пожелала такой участи. Даже Кастиану.

— Как она могла так с нами поступить? — спрашивает он меня.

Если бы я знала. Если бы я могла понять. Когда королева Пуэрто-Леонеса сговорилась с главой мятежников мориа инсценировать смерть одного из её сыновей и обвинить в этом другого, осознавала ли она, к каким ужасным последствиям всё это может привести? Я никогда не была хороша в речах, поэтому просто обнимаю Кастиана. Помедлив, он прижимает меня в ответ. Его ладонь такая холодная на моей шее… И я чувствую, как быстро бьётся его сердце.

— Одним только мёртвым известно, Кас.

— Ты когда-нибудь хотела стать кем-то другим? — тихо спрашивает он, обдавая горячим дыханием моё ухо.

Я делаю глубокий вдох и вздрагиваю.

— Кем бы ты хотел быть?

— Хорошим человеком, наверное.

Мне вспоминается внутренняя борьба, отразившаяся на его лице, перед тем как он убил герцога. Затем образ свирепого, безжалостного принца, которого он создавал своими иллюзиями. И маленький мальчик, ставший мне другом.

— Помнишь наш детский уговор?

— Удивлён, что ты помнишь.

— Я же уже говорила. — Мой грудной смешок вибрирует между нами. — Воспоминания постепенно возвращаются ко мне.