Лучанские

Кто-то подумает, что я оплакивала свою опрометчивость, ту самую девичью честь и что-то в подобном роде. Нет. Чтобы вы понимали, я даже не знала, что мне нужно какую-то честь беречь. Мы с мамой никогда не разговаривали на подобные темы. Лишь однажды мы с ней коснулись полового вопроса – когда у меня начались месячные. Я, совершенно растерянная случившимся, пришла к ней и прошептала на ухо, что, кажется, истекаю кровью. Она зашипела на меня, косясь на отца, читавшего в той же комнате газету. Потом увела в ванную комнату, объяснила, как пользоваться ватой и марлей, и строго-настрого наказала никогда на эту тему не говорить, использованные материалы тщательно прятать в мусоре, а бельё в случае необходимости застирывать по ночам.

Единственное, что я понимала на тот момент, – ни маме, ни отцу нельзя говорить о том, что произошло у нас с Яковом. А плакала я от одиночества, о котором не подозревала раньше, но которое почувствовала так отчётливо, когда Лучанский уехал.

***

В первый день без Якова было невыносимо. Дом отдыха, который меня вполне устраивал ещё недавно, теперь казался какой-то скучной и унылой ночлежкой. Узенькая кровать, тумбочка, платяной шкаф и крошечный балкон с единственным стулом и натянутой вдоль перил верёвкой, на которой полагалось сушить полотенце и купальник. Строгое расписание завтраков, обедов и ужинов. Стандартный набор книг в библиотеке. Даже поход на пляж стал казаться повинностью. Все краски Ялты для меня словно померкли. Я хотела назад, в ту жизнь, где на меня смотрели не равнодушные глаза дежурной по этажу, а влюблённые Яшины. Где можно было пить кофе в постели и любоваться розами. Где мы купались в море только вдвоём, на безлюдном пляже, при свете луны, и целовались до одури. Где катались на катере, подставляя лицо солёным брызгам.

Мне кажется, я уже тогда поняла главное про характер Якова Лучанского. Он настоящий человек-праздник. Оптимист по жизни, умеющий создавать настроение не только себе, но и окружающим, способный видеть хорошее даже в серой реальности. Добыть где-то рано утром букет белых роз, сварить кофе, отправиться на катере искать дельфинов – всё это очень характерно для него. Если он влюблялся, неважно, во что – в человека или в идею, – он загорался, и его было не остановить. Что там букет… Вскоре я узнала, что он может усыпать всю кровать лепестками роз и внести тебя в спальню на руках. Может привезти из командировки мягкую игрушку размером с него самого, причём героически тащить её всю дорогу и даже купить для неё отдельное место в самолёте! А уже после перестройки, когда у нас появился дом, Яков, единственный в нашем посёлке, решил вырыть на участке бассейн! И никакие доводы, что все трубы зимой промёрзнут и полопаются, на него не действовали, он хотел бассейн! С подогревом, чтобы плавать в нём и зимой тоже, любуясь на снежные сугробы вокруг. И бассейн действительно вырыли. Разумеется, он функционировал ровно до первых заморозков. Но на следующий год Яков поменял все трубы и механизмы, а над бассейном возвёл стены и крышу: так у нас появилась собственная купальня.

С ним могло быть тяжело, горько, обидно… Но никогда не скучно. Он был так не похож на моего отца, живущего по строгим правилам советской жизни. Это я осознала гораздо позже. Но именно его непохожесть на обычного советского человека меня и покорила. Ну и бесконечное обожание в ярких голубых глазах, конечно.

И вот Яков в каком-то далёком Ашхабаде, а я механически хожу на завтрак, на пляж, в библиотеку. Звоню родителям. И с каждым прожитым днём всё, что произошло между мной и Лучанским, кажется всё более далёким и странным. Может быть, я всё себе придумала? И влюблённые взгляды, и волшебство тех дней? Просто избалованный женским вниманием поэт решил весело провести время, а я попалась на его крючок, дурочка. И никто меня в Москве не встретит, и на мой московский номер, который он записал в свой кожаный блокнот, он и не собирался звонить.

К концу отпуска я почти убедила себя, что Лучанский был просто случайным эпизодом в моём отпуске. О котором не нужно рассказывать родителям, но и горевать о котором не стоит. Как говорила одна из героинь книги, которую я читала тем летом, каждая неудача приносит нам опыт. Теперь в моей жизни появился очень необычный опыт, который наверняка пригодится в будущем. В конце концов, мне двадцать лет, а в нашем институте множество красивых и перспективных молодых людей. Я больше не буду их сторониться и вскоре познакомлюсь с кем-нибудь. Может быть, даже с иностранцем.

С такими мыслями я летела в Москву. Стюардесса разносила карамельки, которые я обычно не брала – меня никогда не укачивало в небе. Когда она приблизилась ко мне с подносом, я хотела, как обычно, отказаться, но вдруг почувствовала лёгкую тошноту. Удивившись про себя, взяла несколько конфеток. Они не особо помогли, но потом я погрузилась в чтение и не заметила, как тошнота исчезла.

Когда я вышла из зала прилёта, ко мне шагнули сразу двое мужчин из толпы встречающих – мой отец и Яша. У Яши в руках был огромный букет белых роз, точно такой же, как в наше первое утро в Ялте. У отца глаза на лоб полезли, когда он понял, что происходит.

А я стояла с чемоданом в руках и не знала, что делать.

– Папа, познакомься, – пробормотала я. – Это Яков… Яков Лучанский. Поэт.

– Кто?

По папиной интонации сразу было понятно, что он думает о поэтах и прочих представителях культуры в контексте внимания к его дочери.

А Яша не растерялся:

– Приятно познакомиться! – И протянул руку отцу. – Яков Лучанский.

– Александр… Игнатьев. Потрудитесь объяснить, Яков Лучанский, что вы здесь делаете и какое отношение имеете к моей дочери?

– Мне кажется, нам стоит поискать более спокойное место для столь серьёзного разговора, – улыбнулся Яша, которого уже три раза чуть не сшибли прилетевшие граждане с чемоданами. – Приглашаю вас обоих в ресторан. У меня уже заказан столик. Правда, на двоих, но я не думаю, что это проблема.

Самое ужасное, что отец и Яша выглядели примерно ровесниками. На самом деле Яша был моложе на семь лет, но это не та разница, которая всем очевидна с первого взгляда. И в папиной голове никак не складывались появление Лучанского, букет, ресторан и я в одну картинку.

– Какой столик? Какой ресторан? – вдруг взревел отец, разворачиваясь ко мне. – Моя дочь что, шлюха, которая крутит хвостом перед этим… поэтом? Почему он встречает тебя? Откуда он знал, что ты прилетаешь? Как давно всё это продолжается и почему я только сейчас узнаю обо всём?

На нас уже оборачивались. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Тем временем опомнился Яков. Он решительно забрал у меня чемодан, вручил мне букет и повернулся к отцу:

– Я попросил бы вас не использовать подобных слов. Я люблю вашу дочь и собираюсь сделать ей предложение. Просить вашего согласия не собираюсь – не те времена. Ещё раз предлагаю поехать с нами в ресторан и всё обсудить. Либо мы поедем без вас. В любом случае продолжать дискуссию тут не вижу смысла и…

– Ой, вы же Яков Лучанский? – вдруг перебил его восторженный голос. – Товарищ Лучанский! Я так люблю ваше стихотворение «Вперёд, мальчишки!». Я ваш сборник стихов до дыр зачитал! Жаль, с собой нет. Но, может быть, вы мне распишетесь… ну хотя бы на этом!

Парень с горящими глазами сунул Яше… сборник кроссвордов! Кажется, он летел в самолёте вместе со мной, а кроссворды, очевидно, разгадывал в дороге, чтобы не скучно было. Яков машинально кивнул и полез в карман пиджака за ручкой. Расписался ему на обложке сборника кроссвордов, с вежливой улыбкой выслушал ещё несколько комплиментов и кое-как попрощался. Парень поспешил к выходу, оглядываясь на нас. Отца, кажется, эта сцена слегка охладила. По крайней мере, на Якова он смотрел уже не как на таракана, которого хочется прибить газетой, а с чуть большим вниманием.

– Ни в какой ресторан я с вами конечно же не поеду. Я трудящийся человек, а не какой-то… поэт. У меня нет времени на такие глупости. И вообще, в рестораны ходят по праздникам. Мы с Ольгой сейчас едем домой и там поговорим… относительно её поведения. А вы можете быть свободны.