Лучанские

Яков понял мои затруднения и поймал такси, как только мы вышли с пирса. Хотя до его гостиницы, как позже выяснилось, было рукой подать. Так я оказалась в его номере. Лучанский прошёл в ванную комнату и вынес оттуда импортный тюбик:

– Возьмите. Обязательно намажьтесь сегодня. И завтра утром повторите. И спину не забудьте, она тоже пострадала.

– Как же я намажу сама себе спину? – без всякой задней мысли произнесла я.

Кажется, глаза у него разгорелись ещё ярче. А лицо стало каким-то особенно мягким и светлым.

– Я, конечно, мог бы вам помочь, – осторожно проговорил он.

– Так помогите!

Я повернулась к нему спиной и попыталась расстегнуть пуговицу на спине, подняв руки за голову, но ойкнула – стало больно.

– Давайте я сам, – хрипло пробормотал Яша.

Наивная девочка, я даже не подозревала, что лезу в пасть ко льву. Честное слово, я не имела ни малейшего представления о том, как развиваются отношения мужчины и женщины. И я не понимала, что провоцирую его, половозрелого мужика, своим предложением, попыткой расстегнуть пуговицу.

Но, надо отдать Яше должное, он держал себя в руках. Он расстегнул на мне платье и честно мазал мне спину. Но от его мягких, нежных движений я почувствовала нечто большее, чем облегчение. Мне вспомнился наш поцелуй, и захотелось, чтобы он повторился. Я повернулась к Яше и потянулась к его губам. Расстёгнутое платье упало на пол, а больше Якову ничего и не требовалось.

Первый раз не забывается. Но потом, общаясь с подругами, читая книги и смотря фильмы, я часто убеждалась, что первый раз редко бывает приятным. Клянусь богом, с Яшей мне было хорошо с первого раза. Я не могу представить себе более нежного и внимательного любовника до сих пор. Впрочем, у меня никого, кроме Яши, никогда и не было. Так что сравнивать я могу только с рассказами подруг и киногероями.

Я уснула в его объятиях, в его постели, в его номере. А проснувшись утром, увидела на подушке рядом с собой огромный букет роз. Сам Лучанский сидел на балконе, курил сигареты одну за другой и что-то писал, черкал и снова писал в блокноте с потрёпанной кожаной обложкой. Так я стала не просто его любовницей, но и его музой. Оба статуса, увы, оказались не навсегда.

***

Я совершенно потеряла счёт времени. Сколько часов прошло с тех пор, как Якова забрали в реанимацию? Сначала я спала, потом бродила по палате. Лежала, уставившись в стенку и вспоминая нашу первую встречу. Заставила себя дойти до ванной комнаты и помыться. Расчёсывала волосы, сидя на кровати. Вспоминала дни, проведённые с ним в Ялте. Снова спала. Кажется, что-то ела. Еду тут приносят три раза в день. Всё запечатанное, как в эконом-классе авиакомпании средней руки: коробочки с какой-нибудь закуской и фольгированная миска с горячим. В авиакомпаниях их называют касалетками. Я сто лет не летала в эконом-классе, но, насколько я помнила, даже там еда была вкуснее. Я посмотрела на свою тумбочку. Последний раз приносили коробку с надписью «Ужин», где оказались сосиски с картофельным пюре и сушёные яблоки. И то, и другое по вкусу как будто из бумаги. Хлеб, упакованный в запечатанный пакетик, тоже оказался безвкусным и холодным: похоже, его хранили в холодильнике.

Я встала и подошла к Яшиной постели. На его тумбочке тоже стояла коробочка с надписью «Ужин», но это вчерашняя. Нетронутую касалетку унесла нянечка, а одноразовый стаканчик с ореховой смесью остался. Какая трогательная забота. Решили, что я доем за мужем, пока он в реанимации?

Значит, прошли сутки. Что сейчас, ночь? Я чуть отодвинула жалюзи. За окном было темно, но в марте темнеет рано. Сколько времени? Я не брала с собой наручные часы, а оба телефона давно выключила. Включить и посмотреть время? Я даже потянулась к телефону, но тут же отдёрнула руку. Мне показалось: стоит только его включить, и придётся общаться с внешним миром. Сразу начнутся звонки и сообщения, на которые нужно отвечать. Общие знакомые, Яшины друзья и коллеги, Соня и Сергей, наша домработница Катя, в конце концов, которой надо было бы дать распоряжения насчёт собак… Мне может позвонить кто угодно и спросить, куда мы с Яшей пропали и почему он не берёт трубку. А что я отвечу?

Нет, я просто буду сидеть и ждать, пока всё наладится. А всё обязательно наладится. Яша всегда был здоровым как чёрт. Да о чём мы говорим, если он только в семьдесят лет узнал о проблеме высокого давления. И был безмерно удивлён, когда врач выписал ему таблетки.

– И сколько мне их пить? – уточнил он, глядя на рецепт.

– Пожизненно, – спокойно ответил врач, не подобрав более удачного слова.

Врач-то не был поэтом, для него семантика не имела такого значения, как для Якова Лучанского, иногда сутками подбирающего верный эпитет.

– Пожизненно? – Седые брови взлетели высоко вверх. – Вы серьёзно, доктор?

Яша был шокирован, что ему придётся какие-то лекарства пить всегда. В семьдесят лет! В его возрасте люди в аптеку и поликлинику ходят как на работу. А ему всего лишь выписали таблетки, снижающие давление. Я аналогичные пила на тот момент уже лет десять.

Он всегда твёрдо верил, что из породы долгожителей и что обладает лошадиным здоровьем. Отчасти так и было. Его отец дожил до глубокой старости. Правда, Яша предпочёл забыть, что его мама умерла очень рано, а дед по отцовской линии едва дотянул до шестидесяти. Но обе эти смерти можно было считать преждевременными и списать на тяжелое военное и послевоенное время, низкий уровень медицины и просто несчастный случай.

Коллеги всегда говорили про Яшу, что он двужильный. Он соглашался на любые предложения выступить, всегда старался заработать лишнюю копейку, ездил с гастролями по большим городам и крошечным деревням, если приглашали. Его хватало и на публичную деятельность, и на рукописи, и на баб. Да, он постарел, да, ему семьдесят пять… Но Яшины семьдесят пять – это лет шестьдесят обычного человека. Так что всё будет хорошо…

Я практически себя убедила. Настолько, что даже нашла силы дойти до столика, на котором стоял электрический чайник, набрать в чайник воды из-под крана в ванной комнате и приготовить себе чай. Чай тоже оказался безвкусным, хотя на пакетиках значился вполне приличный и знакомый мне бренд. Кажется, что-то случилось с моими вкусовыми рецепторами. Но я всё равно жевала яблочные колечки, оставшиеся от ужина, запивала чаем и усиленно верила в хорошее. Пока не щёлкнул замок.

– Не спите ещё? Вы уж простите, что так поздно. Людей не хватает, никто ж не хочет в красную зону идтить…

«Идтить» меня особенно порадовало. Я подняла глаза. Впрочем, в защитных белых костюмах и масках весь персонал выглядел одинаково. Пожалуй, я бы ещё отличила медведеподобного главврача по фигуре, а всех остальных – только по надписям на беджиках. Но по манере разговора я хотя бы поняла, что передо мной не врач.

– Я только мусор заберу и шваброй махну пару раз. Вообще-то каждый день уборка положена, но вот верите, сил уже нет ни граммулечки.

Я залезла на кровать с ногами и мрачно смотрела, как санитарка затаскивает в палату швабру и ведро. Ну да, в обычной палате, если проводят уборку, пациентов просят прогуляться хотя бы по коридору. А здесь куда прогуляешься… Сиди, смотри, как баба Маша твоих микробов хлоркой убивает. Или, наоборот, тебе новую заразу, от соседа принесённую, по полу размазывает. Нам вот результаты анализов до сих пор не пришли. Может быть, у нас и вовсе не ковид, а просто воспаление лёгких. А кто знает, в чьих ещё палатах побывала с этой тряпкой баба Маша?

У неё на костюме было написано «Мария Петровна» синим жирным маркером. И рядом ещё цветочек нарисован – для красоты, наверное.

– Твоего-то в реанимацию забрали, – то ли спросила, то ли констатировала Мария Петровна, вытряхивая мусорную корзинку в большой чёрный мешок.

Я молчала. Меньше всего мне хотелось обсуждать эту тему с кем-либо, кроме Яшиных врачей. То, что баба Маша легко перешла на «ты», уже даже не удивляло. Я бы не удивилась, если бы выяснилось, что она моложе меня.