Кровь в пыли

— Что? — Я сплюнул кровь. Я даже не понял, что получил травму. Годфри был самым печально известным и опасным заключенным, если не считать толпы смертников. . .и он хотел, чтобы я ударил его?

— Если ты ударишь меня, они бросят тебя в яму. Твоя жизнь будет считаться в опасности, — спокойно объяснил он, хотя охранники были в нескольких секундах от того, чтобы добраться до нас. — Сделай это кровавым, парень. Я позабочусь об арийских ублюдках до того, как ты выберешься из рекламного блока.

Я не думал. Я просто сделал, как мне сказали. Я взмахнул кулаком и ударил его так сильно, что он откатился назад и с глухим стуком рухнул на землю.

Годфри был прав.

Меня швырнуло в яму, и к тому времени, когда я вышел, он уладил беспорядок с Арийским Братством. Я знаю, что я на свободе, потому что они держатся от меня на расстоянии во дворе. В столовой. Когда я на работе. Они не разговаривают и не подходят ко мне. И я знаю, что открыл долг, который когда-то будет взыскан. Цена моей свободы намного дороже того, что можно купить за деньги.

Но мне все равно.

Он не может разрушить то, что уже запятнано.

3 МАРТА 2010 ГОДА.

  —   ГДЕ ГОРЬ СВЕЖА, ЛЮБАЯ ПОПЫТКА ОТВЕСТИ ЕГО ТОЛЬКО РАЗДРАЖАЕТ (СЭМЮЭЛ ДЖОНСОН)

Бет отводит меня в укромный уголок в обеденное время. Вы можете видеть нас за стеклянной дверью, как она кладет руки мне на плечи, как будто все в порядке. Как будто мы друзья. Она говорит мне, что Фрэнк не умер, и я выдыхаю, затаив дыхание с тех пор, как они швырнули меня в яму. Однако он потерял голосовой аппарат, а Хефнер сломал спинной мозг и шейный отдел позвоночника. Ублюдок задел важные нервы. C чем-то и C чем-то. Фрэнк больше не сможет говорить. Или ходить.

Он проведет остаток своей жизни в постели.

С помощью аппарата жизнеобеспечения.

Из-за меня.

Она выглядит так, будто хочет поцеловать меня, ткань ее зеленой формы трется о мою оранжевую одежду, и я разворачиваюсь и ухожу, прежде чем сделаю что-то, о чем потом пожалею.

Например, заплачу.

Или трахнуть ее.

Или заплакать и трахнуть ее.

Старые школьники больше не хотят, чтобы я был рядом, и я не могу их винить. Я несу ответственность за то, что случилось с Фрэнком. Годфри делает мне знак сесть с его толпой, но я этого не делаю.

Одна неделя, две недели, три месяца. . .одиночество - ужасная вещь. Близкий родственник смерти. Иногда тебе нужна компания, даже если она от дьявола.

После месяца ухаживаний Годфри я сдаюсь и присоединяюсь к ним. Ирвин, татуировщик, тоже там. Себ, которому немного за сорок, толкает меня в плечо и предлагает мне свой персик. Я сочно откусываю от него, не сводя глаз с Серджио и остальных друзей Фрэнка.

Персик невкусный во рту. Какой-то кислый. Типа гнилой. Может быть, это не персик.

Может быть, это я.

13 МАРТА 2010 ГОДА

Я перемалываю свой приговор.

16 АПРЕЛЯ 2011 ГОДА

Мне стало скучно, поэтому я сделал еще несколько татуировок .

3 ОКТЯБРЯ 2012 г.

  —   ВСЕ МОЖЕТ РАЗЛОЖИТЬСЯ, КОГДА УМЫ СКЛОННЫ К ЗЛОМУ (ОВИД)

Годфри подходит ко мне в камеру и обнимает меня по-родительски. За последние пару лет он был для меня именно таким. Отцовская фигура. В моем мире это означает, что он тот, кто живет под одной крышей и кого я хотел бы убить в какой-то момент.

Если двор - цирк, то Годфри начальник манежа. Он устраивает драки — кровавые драки — только для развлечения.

Он управляет своими делами снаружи, за пределами этих высоких стен, как будто это его чертов офис.

Я начинаю понимать, почему окружной прокурор использовал все свои ресурсы, чтобы запереть его здесь на сорок лет за торговлю наркотиками, когда он предстал перед судом.

Он опасный человек. Его место среди других опасных, бездушных людей.

— С днем рождения, парень, — поздравляет он. Он обнимает меня, шипя мне на ухо. — В этом году для тебя есть достойный подарок. Гораздо лучше, чем книга. Хочешь снять от Хефнера? У меня есть хорошее отверстие, через которое ты сможешь пройти.  

Я качаю головой. Я убил человека, но я не убийца. Тем не менее я понимаю смысл его приглашения. Сказать «нет» не вариант.

— Я просто немного поболтаю с ним. Я не сломаю ему позвоночник, но несколько ребер — точно. Почему бы нет?

Я нахожу Хефнера моющим сковородки после ужина. Солдаты Годфри стоят позади меня и кивком сигнализируют кухонным работникам, чтобы они отъебались.

Все оставляют нас с Хефнером наедине.

Я иду в его направлении, гораздо крупнее по размеру и внешнему виду, чем бесполезный член. Я провел здесь свои годы, тренируясь и набираясь мышечной массы, в то время как он провел свои годы, размешивая дерьмо и создавая проблемы. Хефнер вытирает лоб тыльной стороной руки, хрипит.

— Посмотрите сюда. Вот наш красавчик. — Он по-прежнему звучит весело, но под притворной улыбкой скрывается страх. Я чувствую запах. Кислотный пот, затрудненное дыхание. Чертовски странно. Я хочу собрать его в бутылку и вдыхать его каждый раз, когда думаю о Фрэнке.

Я провожу кончиками пальцев по ряду кастрюль и сковородок, аккуратно висящих рядом с плитой, и молча иду к нему, мои глаза мертвы.

— Не делай ничего, о чем будешь жалеть. — Он фыркает, все еще оттирая раковину. — У меня есть братья внутри и снаружи.

Моя рука, скользящая по кастрюлям, останавливается и выдергивает тяжелый металлический поднос.

— Ты убил Фрэнка.

— Он не мертв, — выплевывает он. Сглатывает. Останавливает свои действия.

Испугался, испугался, испугался.

— Он все равно что мертв, — поправляю я, — и ты тоже.

Я бью его подносом по лицу. Он спотыкается, ударяясь спиной о стену. Я толкаю поднос ему в живот, создавая щель между двумя его ребрами. Они ломаются и ломаются, как ветки, от этого звука у меня по спине пробегает мурашки.

Хефнер падает на пол, опрокидывая полное ведро сала.

Я дважды бью его ногой посередине, позволяя ему катиться по жирной земле, пока мои кроссовки Converse нацелены на его чувствительные места. Пятна, которые легко кровоточат. Рот. Нос. Менее мясистые части ног, лодыжек и рук. После того, как я закончил нападать на него, когда он стал красным, багровым и опухшим, я наклоняюсь, обнажая зубы рядом с его ухом. — В следующий раз я сломаю твой член. Просто чтобы предупредить тебя. А теперь возвращайся к уборке, маленькая сучка.

Хефнер окровавленно улыбается, как Джокер. Он не кричал и не вопил, когда я его избивал. Он также не пытался сопротивляться.

— Он тебя подставил, — бормочет он сквозь выбитые зубы, привалившись к стене, мотая головой из стороны в сторону. — Бог сказал мне убить Фрэнка. Фрэнк работал на него снаружи. У Фрэнка был контракт на голову еще до того, как ты пришел сюда, глупый маленький засранец, — он ударяется головой о стену и маниакально смеется. — Он всегда был мертвецом. О, чувак, ты такой ебанутый.

Ударив подносом о его голову, я выбегаю из кухни, оставив Хефнера раненым, но вполне живым. Я перескакиваю через лужу крови под ним, гнев и ярость сотрясают мою грудь. Ярость взрывается в моем животе, тошнота захлестывает меня.

Меня тошнит.

Я зол.

Я в жопе.

На следующее утро я узнаю, что Хефнера забили до смерти. Не мной, но тем не менее убит.

Оцепление.

Большой беспорядок.

И вернемся к рекламному сегменту до дальнейшего уведомления.

В тюрьме, тем более в такой строго охраняемой, как Сан-Димас, не так уж часто увольняют людей, особенно когда на виду нет следов орудия убийства. К счастью, я предполагал, что подобное может случиться, и после инцидента с Хефнером бросился прямо в объятия офицера-исправителя Бет Баушер. У меня есть надежное алиби, но это не мешает людям подозревать.