Ученый из Сиракуз

— А радиусы орбит? — спросил Гераклид.

— Тут мы окажемся в области догадок, — ответил ученый. — Предположим, что планеты и звезды имеют одну природу, предположим также, что все они имеют одинаковую яркость, но те, которые дальше, кажутся нам более слабыми. Взгляни на чертеж — Венера ближе всех подходит к Земле, и она самая яркая. Теперь Марс — в противостоянии он немного дальше от нас, чем Венера, и яркость его чуть меньше ее блеска. А в соединении Марс становится совсем бледным, почти таким же, как Сатурн. Вероятно, орбита Сатурна проходит там, у дальней границы орбиты Марса.

Архимед начертил орбиту Сатурна, потом немного ближе к Земле орбиту Юпитера. Провел границу мира — сферу неподвижных звезд на чудовищном расстоянии в сто сорок тысяч мириад стадий.

Перед учеными, сидевшими над первой, пока что единственной, картой вселенной, открылись огромные пространства, о которых прежде говорили только некоторые философы. И вот существование этого простора, заполненного гармоническим движением, было доказано. Он был измерен, его границы были очерчены на основании наблюдений и расчетов.

— Чем дальше, тем больше я вижу, что природа пронизана математическими законами, — сказал Архимед. — Вся геометрия — капля по сравнению с гармонией, которая скрыта там.

Он поднялся, снял с головы ремешок, тряхнул уже редеющей гривой и позвал Гераклида в сад. Они вышли под увитый виноградом решетчатый навес, спотыкаясь в темноте, пересекли сад и по крутой наружной лестнице поднялись на плоскую крышу мастерской. Чуть светало. Небо было пепельно-серым. Вниз к морю уходили темные очертания домов, деревьев, стен. А вдали над покрытым рябью водным простором висел ущербный месяц в окружении двух звезд — Юпитера и Венеры. Звезда Зевса, налитая голубым огнем, горела над ним, а ниже у самого горизонта сияла звезда Афродиты, взошедшая совсем недавно, словно и впрямь вынырнувшая из морской пены. Они казались такими близкими!

ГЛОБУС

нига «Об устройстве небесного глобуса» была готова. В скриптории с нее сделали несколько копий. Одну роскошную, украшенную изящными рисунками, для Гиерона.

Был закончен и глобус. Отполированный золоченый шар наполовину выступал из литого основания, украшенного фигурками богов — покровителей светил. На поверхности сферы раскинулись выгравированные контуры созвездий, вкрапленные в нужных точках ценные камни указывали положение ярких, звезд.

Гераклид долго разглядывал в мастерской необычный глобус, смотрел в прорезанные вдоль пояса зодиакальных созвездий продолговатые окошки, за которыми виделись изображения светил и части механизмов.

— Покрути эту ручку, — сказал Архимед.

Гераклид начал вращать рукоятку, и металлический шар медленно завертелся. В то же время в подставке задышали мехи, внутри шара раздался разноголосый свист, зашумели, закружились колесики, двинулись и поплыли светила.

— Заметь, сейчас будет закат, — показал Архимед, и золотой кружок Солнца послушно ушел под кольцо подставки, изображавшее горизонт. — А теперь взойдет Луна. Обрати внимание, сейчас она полная, но с каждым оборотом по мере сближения с Солнцем шторка будет перекрывать ее диск, и опа станет убывать.

Гераклид действительно увидел, как с каждым оборотом глобуса серебряный диск Луны все больше закрывался темной шторкой, пока через четырнадцать оборотов не превратился в тонкий серпик и скрылся за Солнцем.

— Новолуние, — сказал Архимед.

Еще через пятнадцать оборотов Луна, обгоняя Солнце, снова отошла на противоположную сторону сферы и стала полной, само же Солнце тем временем успело переместиться из созвездия Льва в созвездие Девы. В модели мира прошел месяц.

Сдвинулись со старых мест и планеты, пройдя тот самый путь среди звезд, какой прошли бы и на небе. Механизм представлялся разумным, живым. Казалось невероятным, чтобы игра рычажков и колесиков могла создать такие сложные и разнообразные движения.

— Ты совершил невозможное! — сказал учителю Гераклид. — Вдохнул душу в медные холодные части машины. Твой глобус умеет не только дышать и двигаться, но и делать вычисления. Откуда бы иначе Луна знала, что ей следует делать один оборот за двадцать девять оборотов сферы, а Солнцу за триста шестьдесят пять?

— Делает вычисления? — Архимед с любовью погладил сверкающую выпуклость глобуса. — Нет, он не делает вычислений. Просто гармония мира подменена в нем сходной гармонией механизмов.

— А эти звуки… Ты хотел изобразить музыку Платоновых сфер?

— Нет, Гераклид, — усмехнулся Архимед, — просто я не нашел другого способа передать движение некоторым внутренним частям, как подвести к ним трубки и поставить воздушные вертушки. Они-то и шумят. Планеты, я думаю, перемещаются бесшумно.

_____

В назначенный день состоялось чтение новой книги Архимеда. В парадном зале дворца собралось много народа: члены царской семьи, знатные горожане, иностранные гости. Столб солнечных лучей падал из прямоугольного проема в потолке, освещая блестевшую золотом сферу. Рядом с ней на небольшом столике с гнутыми ножками лежала в раскрытом ларце книга.

Гераклид волновался. Как воспримут эти люди, в большинстве далекие от астрономии, работу, достаточно сложную по замыслу и выполнению?

Архимед не был хорошем оратором. Устройство глобуса он объяснял сбивчиво, останавливался на деталях, которые, вероятно, вызвали у пего наибольшие затруднения. И этим еще больше запутывал слушателей.

Дойдя до строения вселенной, ученый оживился. Большие числа были его стихией. Приводя примеры, уменьшая для сравнения привычные вещи, он сумел распахнуть перед слушателями просторы, от ощущения которых начинала кружиться голова. Гераклид был поражен, с каким вниманием гости слушали рассказ о тайнах планет. Вояки и торговцы, живущие заботами сегодняшнего дня, может быть, пи разу в жизни не обращавшие глаз к звездам, как завороженные следили за картиной мира, которую рисовал перед ними живой высохший старик, разумом проникший в дали, не доступные ни кораблям, ни птицам. Гераклид чувствовал, что по-настоящему понимают учителя совсем немногие: Скопин, Бел-Шарру-Уцар, может быть, Прокл. Но верили все, верили и восхищались.

Особенно поразила слушателей демонстрация глобуса. Когда наконец все насмотрелись на него и опять расселись по местам, Зоипп прочитал экспромт:

Неба устав, законы богов, гармонию мира —

Все сиракузский старик мудро на Землю принес.

Воздух, скрытый внутри, различные движет светила

Точно по данным путям, сделав творенье живым.

Ложный бежит зодиак, назначенный ход выполняя,

Лик поддельный Луны вновь каждый месяц идет.

Смелым искусством гордясь, свой мир приводя

во вращенье,

Звездами вышних небес правит умом человек[13].

Потом говорил Прокл, назвав Архимеда гордостью Сиракуз, высказывали восхищение и другие. В конце Гиерон поблагодарил Архимеда, сказал, что глобус будет поставлен в специальном зале дворца, который распишут подходящим образом, и объявил о наградах Архимеду, Скопину, мастерам, изготовлявшим глобус.

— Гераклиду, афинянину, — сказал Гиерон под конец, — кроме денежной награды, даруется сиракузское гражданство.

Все гости были приглашены на вечерний симпоссион.

Вёчер был теплым, и ложа расставили в окруженном колоннадой дворе, вымощенном цветными мраморными плитами. Между ложами на высоких подставках из черного дерева горели яркие лампы. Слуги сновали между гостями, меняя блюда, подливая в килики драгоценные вина.

На пиру говорили о красоте мудрости, о величии науки, которая делает человека подобным богам, о том, что слава мудреца выше и долговечнее славы полководца.

Бел-Шарру-Уцар подошел к Архимеду и долго поздравлял его с успехом.