Отчаянно ищу Сюзанну

“О, моя дорогая Сью”. Ее мать смотрела на Сью сверху вниз, как на полуголодную собаку на улице, мокрую и жалкую. “Возможно, ты сможешь угостить ее сладостями, которые ты так обожаешь, когда станешь ее компаньонкой, и вы двое будете вполне счастливы вместе”.

“Ты действительно отсылаешь меня прочь?” Голос Сью дрогнул, слова вырывались из ее горла. Она попыталась сглотнуть и, наконец, закончила шепотом: “Этого не может быть”.

“Не раньше конца сезона, дорогая, так что нет причин беспокоиться”.

“Нет причин волноваться”, - одними губами повторила Сью, хотя движение не сопровождалось ни звуком. Ее взгляд опустился в пол. О, никакого беспокойства; было только небольшое неудобство из-за того, что ее вышвырнули из дома. Она сглотнула и подняла глаза на свою мать, которая, по-видимому, все еще говорила.

“Тебе придется оставить все тонкости, к которым ты привыкла, вроде рисунков и тому подобного. Я совершенно уверена, что тетушка не допустила бы таких излишеств. И тебе не понадобятся твои бальные платья. Конечно, твои бальные платья изначально тебе не подходили, судя по тому, как ты украсила себя прошлой ночью. Этот ансамбль больше подошел бы кому-то другому ... ” Она улыбнулась, ее тонкие губы изогнулись в острые уголки. “... Кто-то вроде Сюзанны?”

Откуда она узнала? Взгляд Сью метнулся к Эванджелине. Она увидела, как румянец залил лицо сестры, и отвела глаза в зеркало, теребя складку на платье. “Мама, эти булавки вонзаются в меня”.

“О, да, моя драгоценность. Я не хотела так зацикливаться на твоей сестре. Давай снимем с тебя это платье”.

Сью, разинув рот, смотрела на удаляющуюся фигуру своей матери. После четырех неудачных сезонов она либо найдет поклонника в этом году, либо ее отправят прочь от всего, что она знала, чтобы составить компанию двоюродной бабушке Милдред ... на всю оставшуюся жизнь?

Она опустила взгляд на крошки, покрывавшие ее выцветшее муслиновое дневное платье. Это правда, что у нее не было перспектив выйти замуж. Казалось, у нее было не так уж много вариантов, кроме того, что предложила ее мать. Она, конечно, не могла вечно оставаться незамужней и со своей матерью — по сравнению с этим будущим, то, что она проведёт с двоюродной бабушкой, выглядело довольно мило.

Было ли то, что она будет платной родственницей озлобленной старой женщины, лучшим, на что она могла надеяться в жизни?

Она смахнула пальцем крошку со своего колена, наблюдая, как она падает на брошенный рисунок бального платья, лежащий на полу. Ее семья, безусловно, считала ее достойной этой профессии. Или, возможно, какой-нибудь очаровательный джентльмен выбрал бы ее в этом году, но она знала, что этого не случится — не с ней. Уголок ее рта приподнялся в кривой улыбке. Ее последний сезон. Она попытается насладиться этим последним летом, зная, что в конце концов уедет. Навсегда.

Четыре

Убежище Брук Хаус, Лондон

27 марта 1816 г.

Прохладный ветерок развевал ее распущенные волосы и прижимал тонкое платье к телу, когда она выскользнула из-за угла в переулок. Генриетта потеряла счет годам, которые провела взаперти в этих стенах. Она оперлась рукой о кирпичи сбоку от себя, чтобы не упасть. Стена была теплой. Она повернулась, щурясь от послеполуденного солнца. Она пробыла внутри так долго, что забыла, каково ощущать солнечный жар на своей коже.

“Тепло”, - прошептала она. Большая часть ее жизни была размытой, как будто она видела годы сквозь густой туман, но она знала одно: она никогда не вернется в приют Брук Хаус.

Входная дверь приюта со скрипом отворилась, и по каменным ступеням послышались шаркающие шаги. Кто-то, должно быть, заметил ее отсутствие. Генриетта прижалась спиной к кирпичам, у нее перехватило дыхание, когда она крепко прижалась к стене.

“Генриетта Эллис не обнаружена в здании”. От резкого тона доктора Монро у нее по спине поползли мурашки, отчего волосы на затылке встали дыбом.

“Она не прошла мимо меня, Док. Даю вам слово”, - прогрохотал по улице голос охранника.

“Если она не проходила мимо тебя, то где, как ты думаешь, она прячется?”

“В прошлый раз она была на кухне. Я полагаю, могла пойти туда снова. Или был случай с кладовкой для метел или с калиткой за конюшнями”.

“Наглец ...” Остальная часть оскорбления доктора Монро была заглушена звуком колес кареты, катящейся по улице.

Стук лошадиных копыт становился все громче по мере того, как экипаж приближался к выходу из переулка. Если бы она смогла добраться до экипажа, то могла бы навсегда оказаться вдали от этого места. Сможет ли она добраться до задней части экипажа до того, как охранник или врач доберутся до нее? Она перевела дыхание и посмотрела вниз на свои ноги в тапочках. Не было никакой надежды дойти пешком. Возможно, в юности она могла бы бежать за свободой, но не сейчас. Ее ноздри раздулись, когда она попробовала свои ноги, на мгновение качнувшись в сторону, прежде чем рвануть вниз по переулку.

Она двигалась в лучшем случае медленно, пытаясь догнать экипаж до того, как он проедет мимо. Колеса повернулись перед ней, когда она остановилась рядом с ним, готовясь прыгнуть за багажником в задней части экипажа и своей единственной надеждой на жизнь.

“Вот она, Док!”

“Схватите ее!”

Она протянула руки к экипажу, готовясь взобраться на насест сзади, как это делали молодые грумы в ее юности.

“Нет, Генриетта! Ты не можешь уйти”.

Она потянулась к задней части экипажа, поскользнувшись на уличной грязи, но изо всех сил стараясь удержать свободу, которая была так близко от нее. Ее пораженные возрастом пальцы обхватили железную пружину, когда она оперлась верхней частью тела о багажник. Улыбка осветила ее лицо, когда она подняла ноги и вцепилась в карету. Она была свободна.

“Ты больна!Этим ты подвергаешь себя опасности!”

Генриетта оглянулась на доктора и охранника, которые теперь стояли посреди улицы и становились все меньше и меньше вдали. Она сделала это. После всех этих лет она уезжала. Она не знала, куда направляется эта карета и где будет ее окончательная остановка, но где бы это ни находилось, она должна быть ближе к ее сыну, чем она была, пока жила в стенах приюта.

Воспоминание о лице ее сына запечатлелось в ее сердце. Он был ее первой мыслью каждое утро и последней мыслью каждую ночь. И теперь она могла бы быть с ним вечно, только вдвоем. Так и должно было быть. Холден был бы так доволен.

Пять

Мать Сью забралась в карету напротив Сью и Эванджелины и села с раздражением, от которого задрожал весь экипаж. Ее глаза были прикованы к Эванджелине, когда она говорила. “Ты можешь себе представить? Укладывать твоё шелковое платье персикового цвета вместе с вещами Сью? Наглость у этой горничной!” Для пущей убедительности она стукнула по полу декоративной тростью, которую держала в руке. “Оно бы превратилось в помятое месиво, если бы я ее не остановила. Попомни мои слова, она дважды подумает, прежде чем снова прикоснется пальцем к твоему наряду, Эванджелина. Вы можете быть уверены в этом факте.”

Бедная Мэри. Фэрлины сделали все возможное, предложив Гринам воспользоваться одной из своих горничных на время их пребывания. Однако маме этого было недостаточно. Она оскорбляла бедную женщину на протяжении всего их визита. Мэри, скорее всего, вздохнула с облегчением теперь, когда они ехали по дороге в Лондон. И все же Сью чувствовала, что должна хотя бы попытаться навести порядок с горничной. Она не хотела, чтобы кто-то потерял работу из-за нелепых требований ее матери.

“Мама, мой чемодан был почти пуст. Это я предложила Мэри пустое место в нем для платья. Она была расстроена тем, что все платья Эванджелины не поместились в чемоданы для нашего путешествия. Я надеюсь, ты не была слишком строга к ней. Она всего лишь пыталась помочь.”

“Я не хочу, чтобы платья Эванджелины были упакованы вместе с твоими”. Ее мать отшатнулась, перья на ее шляпке затрепетали от возмущения. “Твои вещи всегда покрыты краской и грязью с какого-нибудь поля. Это сезон дебюта твоей сестры. Все должно быть идеально. Разве это ничего не значит для тебя?”