Российские этюды

Ты отвык, что ботинки надо чистить каждый день, а не раз в год. Ты отвык, что двери надо тщательно запирать. Ты отвык, что переход улицы может занять много времени. Ты вообще отвык переходить улицы. Ты отвык, что в банке может быть очередь.

А вот нечего тут! Привыкай! И не создавай вокруг себя облако пессимизма. Ведь ты любишь этот город? Любишь! А когда любишь, то что? А то, что тогда не видишь темных кругов под усталыми глазами любимой. И тебе плевать, сколько ей лет, как она одета и как накрашена. Ты видишь только сияние в ее глазах и чувствуешь ее тепло. Да, я уже писал про это. Повторил еще раз, чтобы прочувствовать. Не убедить себя, а понять.

Какая разница, что рядом на переходе стоят не те люди, каких бы ты хотел видеть в этом городе? И тебе плевать, что над проспектом сизое облако, в котором запутываются слабые солнечные лучи. Ты сегодня решил начать новую жизнь – научиться ходить по улицам так, чтобы всегда быть красивым и сияющим даже после прыжка в лужу от звенящего за твоей спиной неожиданного трамвая.

Ты держишь в руке телефон и ждешь звонка. Звонков может быть много. А может не будет ни одного. Звонки определят, что ты будешь делать, когда закончишь свои дела. Ты не хочешь звонить сам. Это лотерея. Первый звонок будет и последним. После этого можно отключить этот проклятый молчащий телефон и начать готовиться к встрече.

Давно ли ты стал играть в такие игры и перестал сам определять течение и коловращение жизни? Ты стал бояться говорить «я хочу»? Наверное, да. Ты вдруг понял, что тебе нужно совсем немного. И жизни близких тебе людей вдруг тебе стали более важными, чем твоя собственная. Ты хочешь, чтобы первыми позвонили те, кому ты больше нужен. И не надо думать о неразрешимых философских проблемах. Надо просто ждать звонка.

Но вот и звонок. Такое облегчение! Это правильный звонок.

Ресторан на Пушкинской – «То да сё». В меню около названия блюд нарисованы флаги стран, где эти блюда считаются национальными. Вкусно, но мало. Как быстро летит время с родными и любимыми. Солнце стремительно падает на крыши домов, скоро наступит темнота. Все обсудили, все переговорили, ничего не решили, но осталось чувство, что все правильно.

Ты идешь по бульварам. Как тут стало аккуратно! Надо чаще ходить по бульварам. Идиотская мысль, но ничего более умного в голову не приходит. Тут, на бульварах, совсем другая жизнь. Неторопливая. Совсем рядом суета, а здесь отдыхают, спокойно разговаривают, улыбаются и смеются. Тут все правильно.

Страстной бульвар, Петровский, Рождественский, Сретенский… Как быстро они появляются и исчезают. Золотой свет падающего солнца, как прощание с городом. Световой заключительный аккорд. Какой-то не ноябрьский, особенный. Очень громкий, нереальный. Но вот солнце закрыли крыши. Сразу темно и неуютно. Метро, усталая толпа, чужие лица…

Аэропорт, красивые терминалы, магазины, кафе, все для выкачивания денег. Или для удобства. Это решаешь по настроению.

Такое чувство, что и не был в России. Калейдоскоп крутился слишком быстро. Сейчас бы подвести итоги и выводы сделать. И рекомендации для практического использования, как в диссертации. Но голова пуста, в груди комок, перед глазами рестораны на Тверской и умирающие дома в родном городе… И женщина, катающая коляску по куску асфальта среди мусора. Три шага вперед, три назад.

Но ведь родила, не побоялась.

Москва, январь, 2013

Малыш и физика

Стал дедом. Какое чудо взять на руки теплый комочек и увидеть широко открытые темные глаза, ждущие новостей из окружающего мира. Малыш затихает, когда ты начинаешь рассказывать о законах теоретической физики. Его глаза открываются еще шире и тебе становится стыдно, что в формулировке первого начала термодинамики ты допустил неточность.

Ты трогаешь маленькие пальчики с настоящими ноготками и думаешь, что теперь уже не так много осталось испытать нового в этой жизни. Дедом ты стал, по горам лазил, по речкам плавал. Осталось прыгнуть с парашютом, научиться управлять самолетом и проводить внука на пенсию.

Девушки на улице

Гордое звание деда не позволяет просто так, безалаберно разглядывать девушек на улице. Ты смотришь на них и думаешь, насколько они подойдут твоему внуку. Девушки не умеют читать твои мысли и, на всякий случай, поправляют прически.

В метро

Вход в метро, очередь у касс, под ногами серое месиво из снега, воды, грязи и соли. Память переносит тебя на много лет назад, кажется, что время застыло. И тогда было под ногами такое месиво, и тогда твои ботинки, высыхая, покрывались серым налетом. Потом ты видишь, что люди в очереди смотрят в смартфоны и понимаешь, что прошли годы и наступило то самое светлое будущее, о котором ты мечтал.

Ожидания

Под землей места для свиданий. Особенно в центре зала, куда приходят поезда. Почти непрерывный грохот, гул от разговоров, шарканье ног… Посреди движущейся толпы стоят девушки и смотрят в телефоны. Рядом стоят парни и тоже смотрят в телефоны. Вот стоит он: красивый, высокий, с тонкими чертами лица. Рядом она: огромные глаза, нежная кожа, чудесная улыбка. Они так подходят друг другу! Ну оторвитесь же вы от телефонов! Нет… На экранах появляются буковки, которые заставляют их разойтись в разные стороны.

Реклама

У метро стоит пожилой мужчина и сует в руки зазевавшимся прохожим рекламные проспекты.

Холодно, темнеет. Все спешат, стараясь не смотреть в сторону мужчины со стопкой проспектов в руках. Что чувствует человек, когда никто не хочет на него смотреть?

Все пропало!

Пропали старые подмосковные станции, платформы с деревянными скамейками. Автор намерен пустить слезу от воспоминаний – как он ждал последнюю электричку, курил, облокотившись на еще теплое дерево перил, и смотрел на зеленый огонек светофора.

Сейчас на станциях есть зона с «обилеченными» пассажирами и зона для остальных жителей планеты. Между ними стоит металлическая стена высотой метра три. Вход в «обилеченную» зону через турникеты под внимательным взором хмурого мужчины, на спине которого написано «охрана».

– А зачем все это? – наивно спросил я внутренний голос

– Наверное, чтобы сэкономить на контролерах, – подумал внутренний голос.

– А вот и не угадал! – злорадно вмешался второй внутренний голос.

По вагонам электричек ходили женщины в красных одежках и спрашивали у всех билеты.

– Тогда в чем суть? – спросил я оба внутренних голоса, наблюдая, как солидный мужчина привычно сигает через забор зоны.

– Ты видел, сколько лишнего народа появилось? – начал объяснять мне внутренний голос. – Охрана, механики по ремонту турникетов и заборов. Это новые рабочие места.

– А сколько железа ушло на эти заборы, как суперски смотрится такая инновация, это же двадцать первый век! Ты слышал, как красиво гудят обогреватели в помещении с турникетами?

Обогреватели гудели громко, но тепла не давали. Двери в помещение упорно не хотели закрываться и двадцатиградусный мороз проникал внутрь, не создавая уюта.

– А потом, – стыдливо продолжил первый внутренний голос, – это же какие возможности открывались во время стройки этих заборов, какие подряды на земляные работы, на снос старых платформ.

Я замолчал и с уважением стал думать про авторов этого проекта, перенесшего Подмосковье в двадцать первый век.

Башня и вокзал

Пушкино, старинный вокзал. Тут снимали фильмы, где показывали редкие военные встречи и частые военные проводы.

На привокзальной площади стоит водонапорная башня. Никакой воды она не напирает, а стоит для красоты и истории. Тут назначали свидания влюбленные, но потом бросили, т. к. соседний автовокзал не создавал романтического настроения.