Страница 11 из 36
А они пьют и не пишут.
А ангелы все ждут и ждут.
КПСС
Так назывался пивной ресторан около ВГИКа. КПСС – это Коммунистическая Партия Советского Союза. Это для тех, кто не знает. Советский Союз – это была страна, за которую люди отдавали жизни.
Я верил в романтику комсомольских строек и хотел уехать в Сибирь. Так сделал мой брат. И длинный рубль был не главным мотивом его поступка. Но я знаю людей, у которых были расстреляны почти все члены семьи. Практически ни за что! Партия и тут и там приложила руку.
Можно эту партию любить. Можно эту партию ругать. Можно эту партию ненавидеть. Но нельзя над ней смеяться.
И не надо открывать рестораны с таким названием. У нас было прошлое, и пусть оно будет таким, каким оно было. А не источником пьяных шуток.
Я все время читал твое письмо
Мы с дочками в музее Маяковского на Мясницкой. Около здания ФСБ. Это рабочий кабинет поэта. Знаменитая комната, где
Грудой дел, суматохой явлений
День отошел, постепенно стемнев.
Двое в комнате. Я и Ленин —
Фотографией на белой стене.
Квартира около Таганки не удостоилась быть музеем. Там сейчас какой-то офис.
В этот музей не стоит ходить, если вы не умеете любить.
Это я так думаю.
А если умеете, то вы будете стоять и перечитывать простые строчки: «Отныне меня никто не сможет упрекнуть, что мало читаю. Я все время читал твое письмо».
И еще строка из последнего письма Маяковского: «Лиля – люби меня».
Без восклицательного знака.
Там еще можно много чего посмотреть. И про футуристов, и про Первую Мировую Войну, и про революцию, и про окна РОСТА, и про семью Бриков, и про театр…
Но, главное – не забудьте эти строки.
Такой большой и сильный человек.
Такой нежный и слабый.
И всё в одном.
Манежная площадь
Я не люблю современную Манежную площадь.
Раньше я любил ее открытость. А теперь она вся в дешевых побрякушках и пирсинге. И еще как будто чем-то намазана.
Но меня никто не спрашивал о ее судьбе. Просто сделали и все. Не нравится – уходи!
Так все чаще и чаще.
У меня все меньше сил что-то изменить. Осталось последнее оружие – уйти и забыть. И помнить то, что было. Так уходят от женщин, которые стали чужими и которых уже не изменить. Женщин вообще невозможно изменить. Их можно любить или уйти, если не любишь.
Ты вырываешь листок из блокнота с ее телефоном, комкаешь, бросаешь на землю и уходишь. А потом возвращаешься, находишь этот листок, разглаживаешь и прячешь в карман.
Да, настоящего нет и будущего не будет. Но есть прошлое, которое нельзя выбрасывать.
Собакина башня
Эту кремлевскую башню еще зовут Угловой или Арсенальной. Стоил ее итальянец Солари. В моей жизни эта башня была самой главной. Я делал диплом и приезжал в один из академических институтов сначала на метро до станции «Проспект Маркса» (сейчас «Охотный ряд»), выходил к гостинице Националь и ждал 111-го автобуса. Флюгер на Собакиной башне показывал, будет ли мне удача. Если он смотрел вправо, в сторону института, то все было хорошо. А если влево, то я ожидал всяких пакостей.
Это было время, когда «Понедельник начинался в субботу». Было счастьем оформить пропуск на работу в вечернее время и в выходные дни. А когда пропуска не было, то мы закрывались в своей подвальной комнате, закрывали тряпками щели вокруг двери и работали всю ночь. Вместо того, чтобы любить молодых красивых женщин, мы смотрели на экраны осциллографов, наливали в колбы кипящий жидкий азот, нажимали кнопки на допотопных компьютерах и строили графики.
В этот приезд я был в моем институте. Там я встретил Сашу – он работал в соседней лаборатории. Саша был грустный, но узнаваемый.
– Понедельник давно не начинается в субботу, – сказал он. – Понедельник начинается часов в одиннадцать и продолжается до обеда.
– А в обед начинается вторник? – спросил я.
– В обед начинается безвременье, – сказал Саша. – Вторник начинается во вторник. И тоже в одиннадцать утра.
Выставка в Манеже
В Манеже была фотовыставка.
– Многие твои фото лучше, – сказали мне.
После таких слов я не мог туда не пойти.
Это была странная выставка. Я с ужасом смотрел на серию фотографий, изображающую арест какого-то алкоголика. И еще на серию фото каких-то скучных мостов. Было чувство, что там собрали работы любителей, которые начали изучать фотографию, но бросили занятия где-то посредине обучения.
По залам ходили влюбленные и приезжие. Наверное, чтобы согреться.
Моссельпром
Многие слышали слова Маяковского: «Нигде кроме, как в Моссельпроме!»
Но не все знают, что это здание сохранилось. Его можно увидеть в начале Нового Арбата – надо подойти к месту, где кончается Воздвиженка и повернуть голову направо. Я не буду занудно описывать – кто строил, кто перестраивал. Скажу только, что строили русские. Никаких итальянцев не было.
Когда там располагался Моссельпром, то весь дом был в рекламе. Слоган Маяковского был самым известным. А еще там висела реклама папирос «Герцоговина Флор». Их курил Сталин. Великий и ужасный. Убивший миллионы, но создавший тяжелую промышленность и советскую техническую науку.
Я не пишу про политику, но иногда хочется. Сейчас я хотел написать про промышленность и науку, но вовремя себя одернул. Я лучше напишу, что на здании Моссельпрома еще рекламировали пиво «Друг желудка». Для меня «Друг желудка» является другом только в путешествиях.
В обычной жизни мы не дружим. Странная у нас дружба.
Симеоновская церковь
Это чудо было и в советские времена. Маленькая красавица стояла около серых уродин Нового Арбата, сверкала голубыми куполами. Ее окружал ярко-зеленый газон, и фотографы приезжали ее увековечивать. Типа, старое (церковь) и новое (панельные кошмарища на заднем плане). Кресты у Симеоновской церкви были спилены, а внутри было что-то вроде живого уголка. Воняло от этого уголка ужасно.
Пришел капитализм, кресты вернули, купола покрасили в зеленый цвет. Из последних событий – тут в 2005 году, на 30 году семейной жизни, венчался Николай Карачевцев.
А мне важно знать, что священник этой церкви причащал умирающего Гоголя и слышал его последние слова про лестницу, которую надо подать. Если идти дальше и перед кинотеатром «Октябрь» свернуть в тихий переулок, то через сотню метров вы увидите памятник Марине Цветаевой. Она приложила руки ко лбу и о чем-то думает. А рядом ее квартира, где она прожила до 1922 года.
Квартира Марины
Странный музей Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке.
Это квартира, где она жила с 1914 по 1922 годы. Из нее она уехала в Прагу, в этой квартире родилась и умерла ее вторая дочка, тут в ужасные зимы после революции она рубила мебель и жгла ее в печке-буржуйке, установленной в камине.
Несколько лет в этой квартире мысли Марины были о Софии Парнок. И тут ее мысли снова вернулись к мужу Сергею Эфрону. Все прощавшему Сергею.
Ее муж… Красивый мальчик с темными глазами и пухлыми губами. Таким мальчикам утром надо говорить, чем он будет сегодня заниматься и проверять, как он укутал шею шарфом, выходя на улицу. Я не буду писать про его странную жизнь в эмиграции, про его связь с НКВД. Я верю, что его завербовали в Париже. Таких вербуют легко. Мне только жаль, что этого большого ребенка «кинули» и на всякий случай расстреляли в 1941 году.