Страница 96 из 124
Я сразу обессилел.
— Ну что ты со мной делаешь? — пожаловался я.
— Я ведь тоже не каменная, дурачок, — ответила она.
— Кому ты это говоришь?
— Тебе. А может быть, и себе, — несколько загадочно досказала она.
— Все, берем себя в руки, — сказал я, отодвигаясь. — На улице день, будь он неладен, солнце, тьма народу. И каждую минуту могут войти… Есть хочешь?
— Хочу, — просто ответила она. — Честное слово, хочу!
— Я быстро! — я рванулся к выходу.
— Только что-нибудь одно, первое или второе!
— На первое у нас щи, на второе гуляш, — сообщил я, задержавшись у двери.
— Гуляш, — выбрала она и, смеясь, добавила: — И щи тоже…
— Да, чем бы тебя занять? — вдруг спохватился я.
— У тебя нечего почитать?
— Откуда?.. Хотя у хозяев я видел какие-то книги. Даже, кажется, на русском языке… Сейчас попрошу, — я двинулся на хозяйскую половину. — Кстати, идем, я заодно познакомлю тебя с ними.
Таня удивленно посмотрела на меня. Я терпеливо ждал.
— Забавно, — пожала она плечами, отвечая на какие-то свои мысли. — Ладно, пошли!
Я громко постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, по-свойски приоткрыл ее:
— Можно?
В комнате были хозяйка и Ганна. Ползая по полу, они что-то кроили из грязно-зеленой немецкой шинели.
Увидев меня, а за моей спиной Таню, обе сразу вскочили.
— Заходьте, пане ликар! — пригласила хозяйка.
Ганна, мгновенно зардевшись, бросилась поднимать нарезанные лоскуты.
— Познакомьтесь, — сказал я, взяв Таню под руку. — Это моя жена.
Таня снова удивленно взглянула на меня, но ничего не сказала. Впрочем, я не заметил на ее лице ни одобрения, ни осуждения. Только удивление. И то на одно мгновение. Честно говоря, я ожидал более определенной реакции. Ведь я никогда еще не называл ее своей женой. Будь на то моя воля, я бы узаконил наши отношения в первый же день. Но однажды, когда я осторожно намекнул Тане на это, она посмотрела на меня как на ненормального: фронтовая жизнь давно отучила ее, а теперь и меня строить планы на будущее.
И все же какое-то странное было это удивление, не согретое обычным теплом…
Между тем хозяйка суетилась, придвигала к нам стулья, приглашая сесть, что-то попутно прибирала, одергивала, оглаживала, поднимала.
Как всегда, мне было не до Ганны, и я не заметил, когда она исчезла. Только-только была здесь, и вдруг не стало.
Я подошел к высокому комоду, уставленному всевозможными безделушками. Была среди них и нарядная фарфоровая куколка, глядевшая на нас своими пустыми голубыми глазами. Тут же, только на самом краю, возвышалась небольшая стопка книг.
— Можно посмотреть? — спросил я.
— Та глядить, — разрешила хозяйка. — Будьте ласкови, пане ликар и пани ликарка!
Но и на «пани ликарка» Таня среагировала до обидного короткой уклончивой улыбкой.
Я брал книгу за книгой и, быстро взглянув на название, передавал Тане. Их было всего пять. Довольно потрепанный «Кобзарь». (Ну здесь Шевченко, по-видимому, читают и стар, и млад)… «Жития святых», изданные во Львове еще до его первого освобождения. (Ого, святая Магдалина! Надо бы почитать!)… Пушкин в академическом издании, том первый. (Любопытно, какими судьбами его занесло в далекое западноукраинское село?) Шеллер-Михайлов «Лес рубят — щепки летят». (А она как попала сюда?) И наконец нечто, прямо сказать, жалкое и общипанное, без начала и конца, об Иване Грозном. (Ну, эту если кто и зачитал до дыр, только не мои хозяева. Что им русские цари?)…
— Я возьму их, полистаю. Можно? — спросила Таня хозяйку.
— Та визмить на здоровячко!.. У нас була ще одна… Ганна! — позвала та.
Ганна не отзывалась. В обеих половинах хаты стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь жужжанием залетевшего в открытое окно шмеля.
— Ганка! — уже сердито повторила хозяйка.
Но и на этот раз ответом было упрямое молчание.
— От холэра ясна! — выругалась хозяйка и этим ограничилась.
— Мне хватит. Спасибо, — сказала Таня.
— Ты пока листаешь, я слетаю на кухню. Но не очень углубляйся, — шутливо предупредил я ее, пропуская на нашу половину. — Повышать свой общеобразовательный уровень будем в другое время!
Я знал, что говорил: за чтением она могла забыть обо всем на свете.
— Другое время, дружочек, это — сейчас, — улыбнувшись, ответила Таня. Интонация была ласково-поучающая. Таня и раньше позволяла себе разговаривать со мной как старшая с младшим, и я, в общем-то, привык к этому. В конечном счете, она была умнее, образованнее и старше меня. И все окупалось нашей любовью, нашим общим знаменателем.
— Тогда шпарь! — весело заявил я и шагнул к двери. — Вернусь, проверю, сколько прочла.
— Хорошо, дружочек, — сказала она, располагаясь с книгами на кровати — самом удобном и уютном месте в комнате.
— Я сейчас! — бросил я и выскочил из хаты…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Я был уже на полпути к кухне, как по селу в разные концы побежали посыльные. Они метались от одного дома к другому, с той стороны улицы на эту и обратно, прямо по лужам и грязи, унося на своих сапогах пуды чернозема.
— Все — на построение! — долетело до меня.
— По какому поводу? — остановил я пробегавшего мимо солдата.
— Командующий приехал!
Я рванулся было к штабу, куда поротно и повзводно направлялись бойцы, но, решив, что лучше опоздать на построение, чем оставить Таню голодной, помчался на кухню. На мое счастье, не пробежав и сотни метров, я нос к носу столкнулся с Чижиком, батальонным сапожником, который по состоянию здоровья (куриная слепота плюс плоскостопие плюс пошив всему офицерскому составу брезентовых сапог к лету) был освобожден от всех боевых и учебных тревог. Он брел неторопливой, перевалистой походкой и смотрел на общую суматоху спокойным, невозмутимым взглядом человека, занятого единственно настоящим делом.
— Кузьма Иванович, — все в батальоне, в том числе и я, называли Чижика по имени-отчеству. — У меня к вам огромная просьба. Я бегу на построение, а в санчасти меня дожидается товарищ из армейского госпиталя. Его надо накормить. Попросите у повара от моего имени одну порцию щей и одну порцию гуляша и отнесите ему…
— Котелок есть?
— Не помню, куда-то сунул его. Возьмите у кого-нибудь или свой одолжите!
— Ладно, беги!
— И хлеба не забудьте взять!
— Возьму. Все сделаю…
Оставив Кузьму Ивановича у изгороди, я побежал к штабу. Вскоре я догнал строй, сбоку которого шагал Славка, замещавший командира танковой роты Доброхотова. Сапоги у всех, включая самого Нилина, были заляпаны грязью. Явиться в таком виде перед командующим было немалым риском. В лучшем случае генерал мог погнать всех привести себя в надлежащий вид. Но не дай бог, если он усмотрит в этом падение дисциплины. В одном из батальонов, рассказывали, он снял комбата и замполита только за то, что они не оказались на месте — вечерком, никого не предупредив, пошли искупаться в озере.
Так что от него можно было ожидать всего. Хотя, как человек умный и справедливый, он должен понимать, что шагать по такой грязище и не замараться так же невозможно, как приехать, не выезжая…
Мы шагали со Славкой рядом. Он был мне по плечо и на первый взгляд казался тщедушным. Но я знал, что это впечатление обманчивое. Когда он раздевался до пояса и просил кого-нибудь из бойцов полить на спину воду, у него играл каждый мускул. Он был на редкость хорошо сложен. Я бы многое дал, чтобы иметь такие же широкие плечи и такую же узкую талию. Ему ничего не стоило одним рывком положить меня на лопатки. Поэтому, однажды померившись с ним силами, я уже больше не рисковал.
Однако, глядя на нас, никому даже в голову не приходило, что он намного сильнее меня физически. И это всеобщее заблуждение устраивало мое самолюбие…
— Гуськов, запевай! — крикнул Нилин.
Один из бойцов взметнул над строем свой высокий и звонкий голос: