Страница 31 из 124
«Намекали. Не доходит. Все ж боязно, как бы на скандал не напороться…»
«Боязно, боязно, — вполне добродушно передразнил капитан. Затем перевел взгляд на Ипатова: — Ну, что будем делать с ним?»
«Вам виднее», — заявил первый милиционер, по-видимому все еще питавший недоверие к Ипатову.
«Чего парня держать? — отозвался второй милиционер — с татуировкой. — Еще сманят у него девчонку!»
«А чего? И сманят! Народ денежный!» — поддакнул бригадмилец.
«Послушайте, вы!» — ощерился на него Ипатов.
«Ну ладно, ладно, шагай!» — сказал капитан и вздохнул.
Ипатов коротко попрощался и вышел из кабинета.
«Только без инцидентов!» — услышал он вдогонку. И еще — не то «Зря отпустили!», не то «Зря туда пустили!» Во всяком случае, «зря» и «пустили» он слышал отлично.
Проходя через большой зал, Ипатов неожиданно увидел в дальнем углу парня, по доносу которого он минут сорок проторчал в милиции. Тот сидел за ненакрытым столиком и флегматично всаживал одно колечко дыма в другое…
На этот раз странность состояла в том, что Ипатов еще не дотронулся до кнопки, а за дверью уже послышалась осторожная возня. Звуки были приглушенные: похоже, что кто-то, неожиданно оказавшийся в квартире (то ли проснулся, то ли возвратился в квартиру с черного хода), боязливо, а возможно, и неумело отпирал внутреннюю дверь. Обостренным слухом Ипатов легко распознавал их. Вот, стараясь не шуметь, отодвинули задвижку, высвободили цепочку, с трудом выдернули крючок из петли («Мой дом — моя крепость!» — подумал Ипатов). Шорохи перешли к наружной двери. Сверкнул глазок, который Ипатов поначалу и не заметил. Уже с добрую минуту его пытались разглядеть. В стеклянном зрачке шевелился страх.
— Откройте, не бойтесь! — почти взмолился Ипатов.
— Кто там? — чуть ли не криком отозвался испуганный старушечий голос.
— Слышите? У меня очень болит сердце. У вас не найдется чего-нибудь сосудорасширяющего? — прямо с главного начал Ипатов.
— Кто там? — голос старухи звучал все так же испуганно и недоверчиво.
— Понимаете, я пришел к вашим соседям и не застал их дома. — Так было, кажется, правдоподобнее. — А пока поднимался…
— Кто там? — уже в третий раз выкрикнула старуха.
А вдруг она не слышит через дверь его ответов? Чушь собачья! Ведь он же слышит ее хорошо. И не глухая, наверно, потому что настойчиво добивается у него, кто он.
— Ну я же вам объясняю, — досадливо и жалобно проговорил он. — У меня схватило сердце, а я не взял с собой ни валидола, ни нитроглицерина. Я уверен, что они у вас есть…
— Кто там? — взвизгнула она.
Взъяренный Ипатов заорал:
— Кто? Раскольников! Родион Раскольников! Слыхали такого?
Неизвестная бабушка отпрянула от двери. Вскоре один за другим загремели многочисленные засовы.
Неужели тридцать пять лет этот чертов домина с двумя фасадами терпеливо дожидался его, чтобы все-таки доконать? Господи, что же делать? Ясно одно — надо не звонить во все квартиры подряд, пугая одичавших от одиночества старух, а выбираться на улицу. Там первый же прохожий вызовет «скорую помощь».
Но сперва следует попробовать спуститься до пятого этажа, до которого доходит лифт… Шаг… еще… еще… не спеша… осторожно… осторожно…
Не то турки, не то греки полумесяцем сидели напротив Светланы и, поблескивая своими черными, как южная ночь, глазищами, что-то ей вкручивали. Вернее, вкручивал один из них — самый толстый и самый представительный. Другой, который развалился в кресле отсутствующего Ипатова, лишь вставлял в разговор отдельные словечки. Третий был очень похож на первого, только представлял собой как бы его уменьшенный и омоложенный вариант. Он обгладывал не то куриные, не то бараньи косточки и в упор смотрел на Светлану, которая с немалым интересом слушала разглагольствования старшего из иностранцев. Когда Ипатов подошел, она подчеркнуто-удивленно и холодно взглянула на него, но ничего не сказала. Толстяк на плохом русском языке с игривой учтивостью досказал мысль:
«…У нас на родине говорят: для любимая девушка, — и он отрезал ножом кусок мяса, — даже индус будет кушать говядина».
На тонком лице Светланы снова заиграла светская улыбка.
Ипатов шагнул ко второму не то турку, не то греку и дотронулся до его плеча. Тот резко обернулся.
«Это мое место!» — сказал Ипатов.
Толстяк кивком большой, по-восточному породистой головы поднял своего спутника, и тот послушно пересел в соседнее кресло.
Ипатов сел рядом со Светланой.
«Я вижу, ты не скучаешь?» — негромко сказал он.
«Да, не скучаю!» — с вызовом ответила она.
Что ж, этого следовало ожидать. Хорош же он сейчас в ее глазах: целый час шлялся неизвестно где, оставив одну среди пьяного, липнущего к ней мужичья.
«Честное слово, я не виноват, что так получилось, — положив руку на спинку ее кресла, жалобно оправдывался он. — Неудобно говорить при посторонних… Я потом расскажу…»
«Можешь не трудиться!» — ответила она.
«Понимаешь, какая произошла история…» — бойко, как будто и не было никакой размолвки между ними, начал Ипатов.
«Прости, но мне это неинтересно», — перебила она.
«Ты всерьез?» — упавшим голосом спросил он.
«Да, всерьез!» — подтвердила она.
Кровь бросилась ему в голову:
«Тогда, может быть, я здесь лишний?»
«Тебе виднее», — пожала она плечами.
Все три не то турка, не то грека вежливо и терпеливо дожидались конца пикировки. Под их невозмутимыми, а на самом деле — насмешливыми взглядами Ипатов чувствовал себя как на сковородке.
Взбешенный очередным и на этот раз, наверно, самым сильным щелчком по носу, Ипатов уже не мог остановиться.
«Товарищ!» — крикнул он официанту, не спускавшему с их столика настороженного взгляда.
Тот сразу подошел.
«Сколько с меня? — спросил Ипатов и добавил: — За двоих!»
«Я сама за себя расплачусь!» — сухо заметила Светлана.
Официант выжидательно посмотрел на Ипатова.
«Сколько с меня за двоих?» — повторил тот.
Официант вырвал из блокнота листок и положил на столик. Сто сорок семь рублей! Ипатов вынул из заднего кармана пачку трешек и, оставив себе несколько, остальные отдал официанту. Поднимаясь, едва не опрокинул чью-то недопитую рюмку. Каменно подождал, пока тот пересчитает деньги. Их оказалось больше, чем предполагал Ипатов. Не то на двадцать, не то на тридцать рублей.
«Спасибо, генацвале», — печально сказал официант и положил деньги в карман.
Не взглянув на Светлану и ее новых приятелей, Ипатов круто повернулся и зашагал из зала…
Он очень смутно помнил, как пулей выскочил на улицу, как на всех парах помчался по этой стороне Невского и у кинотеатра «Художественный» зачем-то перебежал на другую. А дальше с ним случилось и вовсе из ряда вон выходящее. Когда он подходил к площади Восстания, ему вдруг показалось, что в толпе, переходящей улицу у вокзала, мелькнула знакомая фигура в длинной офицерской шинели. Пока Ипатов пережидал идущий сплошным потоком транспорт, Булавин, или тот, за кого он принял его, прямым ходом проследовал в вокзал. Наконец путь был свободен, и Ипатов рванулся на ту сторону. Он нисколько не сомневался, что встреча с этим человеком, сохранившим открытое фронтовое сердце, умевшим как никто больше проникаться чужой бедой, наверно, принесла бы ему желанное облегчение.
Обгоняя прохожих, Ипатов вбежал в вестибюль, кишевший людьми. Разыскать Серегу в этом столпотворении было нелегким делом, и все же Ипатов надеялся, что ему это удастся. Благодаря своему высокому росту, он глядел поверх толпы и разом охватывал десятки людей. Серыми пятнами то там, то здесь мелькали шапки-ушанки и шинели. Немало было среди них и без погон и звездочек: многие демобилизованные по разным причинам не торопились снимать привычную форму. Булавина что-то не было видно. Возможно, он уже прошел на перрон или же где-нибудь приткнулся — вон сколько народу в коридорах и залах ожидания. Прежде чем выйти на перрон, Ипатов решил осмотреть все вокзальные помещения. Он заглянул в один зал ожидания, в другой и вдруг в озарении остановился: ресторан! Куда же еще мог направить стопы Серега, для которого, как жалостливо поговаривали, день без выпивки с некоторых пор был потерянным днем! За стеной невидимый певец пружинил голос: «Мы парни бравые, бравые, бравые, а чтоб не сглазили подруги нас кудрявые, мы перед вылетом еще их поцелуем горячо сперва разок, потом другой, потом еще…». Швейцар с неожиданной предупредительностью распахнул перед Платовым дверь. В раздевалке гардеробщик и его приятель дулись в шашки. Заходить в зал в пальто было неудобно, и Ипатов бросил свой тяжеленный бобрик на стойку: