Страница 4 из 51
На издательском бизнесе Морохов и решил сосредоточиться. Взяв в аренду в городке Старица маленькую бедствующую типографию, он принялся издавать репринты дореволюционных изданий, избегая тем самым выплаты авторских гонораров. Тысячи квадратных километров льняного цвета страниц с ятями и твердыми знаками были брошены им на рынок: сонники, рецепты монастырской кухни, пособие “Жизнь при Дворе. Правила поведения в присутствии Высочайших Особ”, крайне актуальное в это диковатое время. Еще он во множестве печатал сочинения Бердяева, Розанова и Флоренского, ибо в ту пору образованные граждане в обязательном порядке закупали и складывали в своих домах сочинения русских философов, а также дешевые крупы — чечевицу, перловку, просо. Судьба пакетов была более или менее понятна: они были выброшены через пять или десять лет, вскормив много поколений пищевой моли. Судьба философских сочинений оставалась неясной. Морохов иногда представлял, как они лежат по глухим углам книжных полок, и пытался угадать, каким образом потомки будут разбираться с этим наследием.
Вскоре с книг он переключился на альбомы, журналы, дорогую канцелярскую продукцию, стал покупать комбинаты, типографии и магазины. Ему были присущи энергия, азарт и легкое отношение к жизни. Его приятели рассказывали друг другу историю о том, как, заключив в одном из провинциальных городов удачную сделку и решив отпраздновать это в лучшем местном ресторане, Слава Морохов приказал официанту: “На каждый столик — бутылку шампанского!” Все удивлялись его ровному характеру, ангельскому терпению, а также бесценной способности эффективно общаться решительно со всеми: с подчиненными, с чиновниками, с представителями криминального сословия. Егор Ляттемяэ как-то поинтересовался: “Ты, Слава, на курсы, что ли, ходишь или к психотерапевту?” Но ни на каких курсах не смогли бы добиться этой великолепной естественности поведения. Потомок рода Ясен-Ивенецких к окружавшим его людям относился спокойно, милостиво и великодушно, словно молодой барин, вступающий во владение доставшимся ему по праву богатым поместьем. Кстати, единственная уцелевшая информация о дворянских предках Морохова заключалась в том, что прадед его служил мелким чиновником в управе городка Лепель на севере Белоруссии и семейство его от бедности не могло нанять даже кухарку. (Годы спустя Мстислав Романович пытался проследить историю своего рода. Но этот путь оказался завален наглухо: провинциальные архивы не пережили революцию и две войны.)
Только в последнее время, когда ему уже исполнилось тридцать пять, Морохов несколько переменился. Стала исчезать свойственная ему легкость, он расширился в плечах, сделался медленнее в движениях, и его шея стала широкой и крепкой, как ствол старого дерева. Впрочем, он по-прежнему оставался веселым, красивым и щедрым. Бизнес был стабилен, существование спокойно, и невозможно было предвидеть, что именно в эти дни готовила для Славы Морохова его злая жена.
3
Итак, о его жене…
Кроткий сентябрьский день, вереница экипажей тихо движется вдоль спящего сизого озера, на кучерах кафтаны с галунами. Свадьбу праздновали в 1996 году, в ту пору он еще не был чужд новорусским забавам. Одна из запряженных в его карету лошадок была серая в яблоках, с тонкими длинными ногами, очень породистая. Морохов сказал жене, что и сама она на эту лошадку похожа. Сравнение понравилось, она рассмеялась. Столы накрывали на парадном дворе полуразрушенной усадьбы. На балконах барского дома росли тонкие березки, окна были слепыми от пыли, лакеи встряхивали в воздухе алые бархатные скатерти, похожие на знамена, два милиционера тащили самовар, оркестр играл Вивальди…
Еще он называл ее top model light — потому что она по всему походила на растиражированный образец дорогой фотомодели, но была тоньше, изящнее, светлее. В момент их знакомства она состояла в браке с малозначительным человеком, которому необязательно было иметь спутницу такого уровня. Это удалось легко исправить. Что до супруга — он покинул Москву, узнав, что в соперниках имеет настоящего нового русского, стал спасаться у друга на даче и в свой дом вернулся, только когда все счастливо закончилось — то есть их развели.
И она действительно была красива. Когда второй муж вместе с ней входил в переосмысленный, переписанный заново ресторан ЦДЛ, каждый мужик за столиком: японский бизнесмен, бандюган, последний сохранившийся писатель — все, как по команде, поворачивали головы в ее сторону.
Замечательно, что при всей кротости у нее имелся и характер, маленькая лошадка могла взбрыкнуть. Когда Слава впервые в жизни уехал по делам в Нью-Йорк, жена специально просила разыскать новые знаменитые духи, не добравшиеся еще до российских прилавков. Муж вернулся в Москву, преподнес одетый в сияющий целлофан кубик, она опустила эту драгоценность в сумочку. В тот же день большой компанией Мороховы пошли в ресторан, и спьяну Слава позволил себе ляпнуть какую-то подробность про их интимные отношения.
Супруга промолчала, однако же в глазах у нее зажегся некий огонек, который так и не погас до конца вечера. Когда принесли счет, она поставила духи на стол и сказала официантке, что дарит их в награду за хорошее обслуживание. Вот так.
Приятно было, возвращаясь с работы, видеть ее на диване в гостиной. Закутавшись в шаль, подобрав под себя ноги, она изучала журналы с изображениями флорентийских вилл или фермерских домов в Провансе. Порой он обнаруживал в квартире чужую тетку лет сорока, в цыганской юбке и сапогах армейского образца — знаменитую, как оказывалось, дизайнершу. В Амстердаме Мстислав Романович был отведен на барахолку, оттуда ему пришлось волочить к машине столик, который колол его облезлыми ножками эпохи ар деко, но все же был укрощен и привезен в Москву, в их спальню. К обустройству дачи супруга отнеслась с еще большей страстью. Мокрыми осенними днями в плаще и его походных бахилах она бродила по грязи и руководила молдавскими мастерами, которые должны были именно так установить беседку, чтобы в полдень половина ее оставалась в тени, а половина на солнце. Замечательно, что она отыскала себе такое занятие — целесообразное, красивое и безвредное.
И теперь со всем этим она мгновенно рассталась, чтобы дать денег некоему мужчине.
Пять месяцев назад, заурядным июньским утром секретарша сообщила Морохову: только что позвонили люди, которым супруга Мстислава Романовича продала его квартиру. Теперь они желают получить ключи.
Как раз тогда решалась судьба старой бумажной фабрики в городе Донницы, однако же пришлось отвлечься на невероятную эту новость и позвонить жене на мобильный. Звонок был быстро сброшен. Через полчаса Славе позвонили с ее телефона, но голос, который он услышал, был совершенно неуместным.
У жен есть лучшие подруги. Нередко их зовут Тамарами. Подобная подруга вдруг объявилась и сказала, что неизбежен долгий разговор. Вечером он подхватил ее на перекрестке и был увезен в Тамарино жилище. В дальней комнате возился какой-то ее муж. Мстислава Романовича поместили на низенький детский стульчик с нарисованным на сиденье медвежонком и сообщили, что его жена действительно продала дачу, а также квартиру, где вместе они прожили больше шести лет. Такая возможность у нее была — жилая недвижимость на всякий случай была им записана на имя супруги.
У Мстислава Романовича было самое наивное и неопределенное представление о персонажах, живущих за счет женщин. Отчего-то сразу в его сознании утвердился образ белокурого мальчика с застенчивыми вениками ресниц. Все оказалось хуже и сложнее. Потом, когда подавали заявление на развод, его жена явилась вместе с другом, и вот, наконец, — возможность на него полюбоваться. Нет, он одного возраста с нею… Роста среднего, с тонкой талией, широкими плечами и с отменной мускулатурой, которая ясно просматривалась через рубашку. Его короткая борода начиналась от ушей, но толком росла лишь на конце подбородка, и было что-то порнографическое в этих толстых, редких волосах, в просвечивавшей сквозь них плотной желтоватой коже. Ясно, какой жанр он выбрал. Необузданный, простой сердцем дикарь, да еще в очень русском стиле — прямо из дебрей, из-под лесного пня. Вроде бы работал над документальным фильмом о чеченской войне, однако же до театра боевых действий не доехал и остался одерживать победы в Москве. Вначале они вели себя как дети: бегали на утренние сеансы в кино, назначали свидания в кофейнях. Потом она стала приходить к нему домой.