Убитая монета

– А почему же их так мало сохранилось?

– Как известно, Петр Первый окончательно ввел у нас античную традицию помещать портрет монарха на монетах, – Мария Леверман достала сигарету, и почти сразу же убрала ее в пачку. Видимо, в магазине у нее никто не курил по соображениям пожарной безопасности. – Но как это было сделать для Иоанна Антоновича, которому было в момент восхождения на престол всего несколько месяцев? Вот и получился рубль с вензелем, который в дело не пошел – на тиражных-то монетах император все-таки изображался ребенком.

Откуда-то, – наверное, опять же из романов Валентина Саввича, – адвокат Виноградов не слишком отчетливо помнил, что Иоанн Антонович царствовал, на свою беду, в эпоху дворцовых переворотов, и был убит не то во младенчестве, не то много позже, при попытке освободить его из заточения. Однако блеснуть своей осведомленностью адвокат не успел. Наследница знаменитого коллекционера достала из ящика стола вторую папку – картонную, со старомодными завязками:

– А теперь посмотрите вот это.

Хозяйка выложила из папки несколько прямоугольных карточек, отдаленно напомнивших адвокату библиотечные формуляры времен его далекой молодости. Карточки были заполнены от руки, быстрым почерком, и с точки зрения человека нормального, то есть непосвященного, надписи на них представляли собой совершенно бессмысленную череду сокращений, чисел и символов. Впрочем, почти ко всем карточкам были прикреплены черно-белые, но достаточно четкие фотографии аверса и реверса монет.

– Узнаете?

– Да, конечно. – Верхний снимок с переплетением сложного вензеля полностью соответствовал тому изображению, которое Владимир Александрович только что рассматривал в глянцевой иностранной брошюре.

– Так вот, это копии карточек из домашнего каталога отца. Каталога, который он начал вести еще в детстве, и не прекращал дополнять до самой смерти. Видите, отметка сделана: знак колл. «А. Т.»? Как вы понимаете, это тот же самый «Антоныч».

– С признаком, – поддержал ее зачем-то Живчик. – На российских монетах известно всего три типа значков. Во-первых, это «А. Т.» на гурте, – в 1968 году его ошибочно обозвали «А. К.». Во-вторых, значок на поле и поле знаменитого графа Эммериха Гуттен-Чапского, который продал потом свою коллекцию великому князю Георгию Михайловичу. И еще значок коллекционера Лысненко, тоже на поле, который хотел по нему после войны 1812 года разыскать свои монеты.

– А что означает наш значок? – Уточнил на всякий случай Виноградов.

– Ну, кто такой «А. Т.» теперь можно только предполагать. Есть пара версий, одна из них – что это известный нумизмат Трапезников, каталогом которого часто пользовался мой отец… Также это может быть знак одного ювелира от Фаберже, который перебрался после революции в Финляндию. Вообще, кроме «Антоныча» такое обозначение известно только на гурте целой серии редких платиновых монет, также выставленных на аукционе 1968 года.

– Вы еще говорили, – припомнил адвокат, – что это какой-то… «пробник»?

– Да, это «пробник». То есть вариант монеты, выпущенный для утверждения оформления аверса и реверса… ну, или для каких-нибудь технологических экспериментов. Например, среди петровских «пробников» самым дорогим считается медный пятак неутвержденного образца, датированный 1723 годом, – он был недавно продан на торгах почти за шесть с половиной миллионов. А пробный рубль 1796 года, единственная оригинальная монета с портретом Павла Первого, ушел в две тысячи седьмом за двести с лишним миллионов.

– Долларов?

– Рублей, конечно, – улыбнулся Живчик. – Ну, на практике, принято считать пробными только те монеты, по которым в архивах есть соответствующие документы. Иначе как отличить, например, мелко тиражные монеты от пробных? Но нет правил без исключений, вроде нашего, которые, собственно, только подтверждают правила. Отсутствие документов по «Бензельному Антонычу» вполне себе объяснимо, учитывая, что память о нем императрица Елизавета хотела стереть, а монеты целенаправленно изымались из обращения. Причем с угрозой нешутейных санкций!

– Вообще-то, – заметила Мария, – отсутствие исторических документов породило совсем уж конспирологические версии о том, что «Бензельные Антонычи» – не более, чем фантазийный новодел.

– Что значит – фантазийный новодел?

– Строго говоря, по определению Узденикова, – это специфическая подделка монеты, никогда не существовавшей в оригинале, на самом деле.

– Такие, кстати, тоже люди собирают. И торгуют ими, и неплохо зарабатывают… – Живчик многозначительно посмотрел на Марию, очевидно, продолжая какой-то давний и неоконченный спор с ней.

– В общем, как бы то ни было, мы уверены, что это монета из коллекции моего отца, – Мария положила в картонную папку глянцевый каталог и завязала тесемки. – Точнее, из той части коллекции, которая пропала после его смерти.

– А подробнее? – Адвокат потянулся за ручкой. Он вообще любил делать пометки в своем ежедневнике, чтобы не запутаться в материале с самого начала.

– К моменту ареста отец уже собрал большую коллекцию монет, одну из лучших в городе. Разумеется, следователи и прочие товарищи из КГБ делали у нас несколько обысков. Я помню… – Мария Леверман опять потянулась за сигаретой и опять не закурила. – Перерыли они тогда все сверху донизу – и квартиру, и дачу, забрали кое-что, но, по большому счету, мало что нашли. После освобождения отец как-то многое вывез. Кое-то из коллекции нам оставил – чтобы хватило не голодать, на то время, пока он за границей обустроится, и нас с мамой к себе заберет. Мы же с ней так думали, он обещал…

Дочь знаменитого нумизмата была, судя по всему, сильной женщиной, но даже ей понадобилось какое-то время, чтобы справиться с давними воспоминаниями:

– Короче, никуда он нас не вывез, ни в какую заграницу. Да и не собирался, наверное. Позже выяснилось, зато, что во время нахождения в Австрии отец из своей коллекции российских монет ничего не растратил, а наоборот – пополнял ее, так что к началу нашей перестройки сделал едва ли не самой крупной в Западной Европе. А когда смог вернуться – кое-что перетащил даже обратно по своим каналам, хотя большая часть так и осталась там, в каком-то банке.

Мария Леверман положила ладонь на картонную папку:

– Но каталог своей коллекции отец сюда привез, он вообще с ним не расставался. Дополнял что-то постоянно, делал пометки, дописывал. И хранил эти чемоданы в квартире у нас с мамой, чтобы мы могли потом, если что… Мы, конечно, пытались. Но после смерти отца та часть его коллекции, самая ценная, которая оставалась в Австрии, бесследно пропала. Нам досталась примерно третья часть, а то и меньше.

Наследница сделала паузу, и Виноградов позволил себе уточнить:

– И вы полагаете, что теперь, спустя столько лет, этот самый «Антоныч» из коллекции вашего отца всплыл на аукционе?

– Не только он всплыл… – как оказалось, в папке с тесемками хранились не только карточки с фотоснимками. Еще там была, по меньшей мере, одна потрепанная тетрадь в клеточку, на девяносто шесть листов – из тех, которые раньше называли «общими». Из-под ее темно-коричневого обреза выглядывали пестрые узкие язычки вполне современных закладок. – Да, конечно, считается, что картотека намного удобнее тетрадного каталога. А сейчас вообще есть компьютерные программы для учета монет, но отец начал делать свою коллекцию еще в те времена, когда и фотоаппарат был не в каждой семье. Поэтому не удивляйтесь…

Мария Леверман повернула тетрадь к Виноградову, открыла ее на одной из закладок, и адвокат снова увидел значки, буквы и символы, очень похожие на те, которые были на карточке. Только здесь, в качестве иллюстраций, вместо фотографических изображений темнели кружки, проштрихованные через бумагу простым грифельным карандашом.

– На западе так никто никогда не делал, только в СССР. Там берется какой-нибудь печатный каталог – и прямо в нем отмечаются монеты, которые у тебя есть. Очень наглядно. Но, сами помните, у нас все было дефицитом, а уж издания для нумизматов и подавно, – прокомментировал Живчик.