Ищите ворона…

— Почему двадцать пятого декабря?

— Это период зимнего солнцестояния. Созвездие Девы над полуночным горизонтом. В любом случае совершенно очевидно, что имел место обмен знаками и символами с обеих сторон.

— Это становится интересным, — заметила Майя. — Получится хороший доклад. Ты мне поможешь, ладно?

— Если будешь хорошо себя вести, — отшутился Боян. — Зависит от тебя.

— Только без шантажа, — сказала Майя.

Когда они вышли на улицу, солнце пекло уже не так сильно, но воздух стал гуще и тяжелее; на узкие улочки Старого базара опустилась зыбкая мгла. Прохожих заметно прибавилось — все было не таким, как когда они шли в музей. Семьи с множеством детей останавливались у витрин, входили в магазины, выходили, неся пакеты с купленными товарами, о чем-то споря и пересчитывая деньги — сколько же было потрачено на покупки. Продавцы перекрикивались через улицу, из чайных выбегали мальчики, неся на мельхиоровых подносах стаканы с чаем. Шум, движение, пестрота — мистерия исключительности этой части города пропала.

— Купи мне мороженое, — заискивающе попросила Майя. — Я хочу съесть мороженое на улице.

— Имей в виду, что я — безработный археолог, и мой бюджет на непредвиденные расходы ограничен. Кроме того, мы — в общественном месте, а то, как ты лижешь мороженое, выглядит просто неприлично. Твои развратные движения языком — страшный удар по нормам морали и нравственности. Подумай о молодом поколении!

— Ты лицемер! На самом деле запреты такого рода всегда только раскрывают потаенные желания тех, кто запрещает. А потом…

— Эй! — вдруг крикнул кому-то Боян. — Теперь не узнаешь меня, а?

— Узнаю, — отозвался, вынырнув из толпы, продавец сигарет. — Конечно, мы знакомы, как я могу сказать, что незнакомы. Знакомы…

Он переминался с ноги на ногу, нарочито сильно выворачивая и подволакивая свою более короткую ногу, тем самым показывая, что ему неудобно стоять здесь — посередине улицы в компании Бояна и Майи под любопытными взглядами окружающих.

— Ты что, снова в беде? — спросил Боян.

— Я всегда в беде, — ответил тот. — Бедный человек всегда в беде.

— Теперь ты уже без сигарет, — сказал Боян.

Цыган нервно оглянулся. Его черные глаза бегали, как тараканы, упавшие в белую фарфоровую тарелку, из которой им никак не удается выбраться.

— За тобой кто-то гонится?

— Никто за мной не гонится, — сказал Максуд, озираясь по сторонам. — Никто за мной не гонится, но тут нам стоять не годится. Давай встретимся в другом месте.

— Зачем?

— У меня для тебя кое-что есть.

— Что-то нашел?

— Сейчас говорить не могу, — сказал Максуд, вытягивая шею и неестественно поднимая голову, словно пытаясь разглядеть что-то над головами прохожих. — Времени нет. Приходи завтра вечером в крепость. Пока.

И он исчез в толпе.

— Это…

— Да, — пробормотал Боян, — тот тип с египетской пластинкой.

— Мне он не понравился. Такое впечатление, что он чего-то ужасно боится.

— Он что-то знает, — сказал Боян. — Я уверен, что он открыл что-то важное и ценное.

Они пошли дальше по улице, где были ювелирные магазины, а потом, пройдя мимо чайной на углу, свернули в проулок, вымощенный старыми каменными плитами.

У стены, когда-то сложенной из круглых речных камней и кусков черепицы, рядом с выставленными на продажу метлами, на плетеном стуле сидел пожилой мужчина в черных очках. Его осанка выказывала самоуверенность — он держался так, словно сидел на троне, а не на шатком стуле у полуразрушенной стены.

— Посмотри на его ботинки, — прошептала Майя.

На ногах у сидящего человека были огромные белые туфли, словно позаимствованные из киношного реквизита двадцатых годов, с черными треугольниками из лакированной кожи по бокам — он вытянул ноги в сторону прохожих, будто желая подчеркнуть свою исключительность. У мужчины была яйцевидная голова с коротко подстриженными волосами, а белая вязаная шапочка на темени выдавала его принадлежность к мусульманам. Лицо у него было спокойным — на нем не отражалось происходящее вокруг. Из соседней чайной вышел мальчик с чашкой чая в руках, подошел к человеку в черных очках, наклонился к нему, что-то прошептал на ухо и вложил чашку в руку.

— Он слепой, — сказала Майя.

В тот момент совсем близко от сидящего человека остановились две женщины, увлеченные разговором; лицо мужчины внезапно резко преобразилось — приобрело злой вид, и он что-то гневно прошипел. Женщины мгновенно встрепенулись, в страхе посмотрели на черные очки и белые туфли и быстро пошли прочь, поплевывая через плечо, чтобы уберечься от сглаза.

Лицо сидящего опять приобрело спокойное выражение.

— Здесь есть странные, опасные люди, — задумчиво заметил Боян.

— А мороженое?! — напомнила Бояну Майя. — Ты забыл. Я же сказала, что хочу мороженое.

Они остановились перед уличным торговцем, который скучал рядом со своим морозильным ларем, прячущимся в тени под желто-оранжевым зонтиком.

— Какое хочешь? — спросил Боян.

Майя не ответила. Она сильно ухватила Бояна за локоть, глядя куда-то наверх.

Боян не понял.

— Смотри, — пробормотала Майя. — Смотри!

— Куда?

— Посмотри наверх, на стену.

Как раз над головами нескольких носильщиков, дремавших на своих моторизованных тележках, подложив руки под головы, на белой стене лавки восточных сладостей был нанесен знак, который они уже видели: латинская буква V с крестом и острым углом в середине буквы, похожим на какой-то клюв. Это не был один из тех общеизвестных знаков уличной мифологии, которые механически разносятся по городам, теряя по дороге свое истинное значение. Это было нечто особенное — знак, предназначенный только для посвященных, секретное сообщение, путевой указатель.

— Кто-то написал его спреем, причем недавно, — проговорил Боян. — Где написавший мог это увидеть?

— Ну, например, в музее, — предположила Майя.

— Кто рисует на улице, не ходит по музеям, — отрезал Боян. — Ты что, с неба свалилась?

— Но откуда-то ему известен этот знак…

— Да, хотел бы я увидеть предмет, с которого он его перерисовал.

— Молодые люди, так вы решили? — спросил продавец мороженого.

— Два Баунти, — сказал Боян. — Надеюсь, под оберткой нас не ждет еще один каббалистический символ.

— Происходящее потихоньку начинает меня пугать, — прошептала Майя. — Как будто мы не у себя в городе.

На следующий день, после того как в Национальной библиотеке Бояну удалось уговорить библиотекаря разрешить ему ненадолго вынести из здания несколько книг о культе Митры, он перешел улицу и поспешил в магазинчик канцтоваров, где можно было сделать ксерокопии.

Там, очевидно, с той же целью уже находился пожилой мужчина в черном костюме, немного потертом и с заметными пятнами — следами от еды, который изо всех сил пытался открыть замок своего большого черного саквояжа, одного из тех, которые носят — или, скорее, когда-то носили — сельские врачи. Боян хотел помочь ему, но тот отказался от помощи, при этом не произнес ни слова, только демонстративно приподнял локоть, пытаясь заслониться от Бояна.

Боян, протянув было к нему руку, отдернул ее, поняв, что его вмешательство нежелательно. Человеку в черном наконец-то удалось открыть саквояж и он вынул оттуда бумаги, копии которых хотел сделать.

Боян бросил взгляд на листы и оторопел: на них было множество рисунков, большинство из них с геометрическими узорами и с пояснениями, написанными по-арабски. Там были звезды с пятью и шестью лучами, заключенные в окружности, треугольники, разделенные на сектора, в каждом из которых стояло число, магические квадраты с вписанными в них латинскими буквами, тексты в виде разноцветных узоров, схематично нарисованные знаки зодиака.

Боян понял, что это магические формулы — талисманы, предназначенные для защиты от сглаза тех, кто их носит, заклинания, знаки, скрывающие какое-то тайное значение, но он не мог даже предположить, откуда взялся этот человек и зачем ему это нужно.