Страница 20 из 37
— Я получил докторскую степень по этой тематике в Сорбонне и теперь консультирую в одном издательстве, которое публикует книги по эзотерике.
— Звучит здорово. Я вижу твою ауру — она очень плотная, вокруг головы — что-то вроде скафандра, какие носят инопланетяне. Зеленого!
Снаружи, за окном кафе, жил своей жизнью парижский день: группа японских туристов с фотоаппаратами на шее остановилась у входа, чтобы изучить цены, два бородатых раввина в черных шляпах на головах были увлечены ученым спором, гимназистки несли стопки тетрадей, перевязав их ремешком, маляры в белых рабочих комбинезонах, явно трудившиеся где-то поблизости, шли обедать в бистро. Прошествовала, двигая бедрами в ритме самбы и поигрывая мышцами, как молодая пантера, длинноногая, вся затянутая в джинсу мулатка.
— Да, в Париже все еще есть красивые девушки, — сказал Боян.
Робер начал что-то объяснять о смешении рас, столкновениях хомо сапиенса и неандертальца в позднем палеолите и миграциях из Африки в Европу в доисторический период, об исчезновении Атлантиды и индуистском понимании Кали-юги, и тут Боян заметил, что за окном медленно проплывает, словно кого-то высматривая, человек, показавшийся ему знакомым. Сначала он подумал, что обознался, но уже в следующий миг понял: человек в белом пиджаке, коричневой рубахе и черном галстуке был Янис Папатеменис, скупщик антиквариата.
Боян схватил газету, лежащую на соседнем столике, как будто желая что-то прочитать, и прикрыл лицо.
Робер, который в этот момент объяснял, что Калиюга — период, длящийся 432 000 лет, после которого наступит конец света, ошеломленно поглядел на газету, а потом на улицу.
— За тобой что, следят?
— Тот тип, который стоит там. Нет, не смотри так прямо. Я его знаю.
— Ты не хочешь, чтобы он тебя видел?
— Лучше бы не видел.
— Хорошо, — сказал Робер, — он уходит. Но у меня сложилось впечатление, что он что-то вынюхивает в воздухе, как охотничья собака, потерявшая след.
Когда Боян опустил газету, грека не было. Опять пришли японцы — теперь с другой стороны, возвращаясь, — и снова стали разглядывать меню у входа, пара мотоциклистов — и она, и он в черных кожаных куртках, украшенных множеством металлических заклепок, со шлемами в руках, три миниатюрные вьетнамки в черных шелковых брюках.
— В какую историю ты попал? — спросил Робер. — Что происходит?
Боян рассказал ему так логично, насколько это было возможно, все, что предшествовало его прибытию в Париж, а затем все, что случилось с ним после прибытия.
— Госпожа де Розалье, — сказал Робер. — Она дочь полковника? Я не знал.
— Ты с ней знаком?
— Да, она… как тебе сказать? Ну, можно считать, что она моя клиентка.
— Клиентка?
— Да, вроде того. Время от времени потомки известных семей, чьи предки в прошлом были членами различных эзотерических сект, ангажируют меня, чтобы я дал им сведения о верованиях, которых придерживались их бабушки и дедушки, о знаниях, которыми они обладали, их месте в иерархии этих тайных обществ. Я изучаю архивы, документы, переписку — и могу им помочь. Они мне понемногу платят. Мадам де Розалье — одна из таких заказчиц. Правда, стала ею лишь недавно. Я все еще работаю над делом ее прабабушки.
Боян был поражен.
— Оказывается, мир действительно маленький.
— Он не маленький, но управляется законами созвучий, — пробормотал Робер. — Помнишь, как у Бодлера:
«… перекликаются звук, запах, форма, цвет,
Глубокий, темный смысл обретшие в слияньи»[1]
Во всяком случае, я схожу с тобой к госпоже де Розалье.
— Ты настоящий друг, — сказал Боян.
— Пустяки. За это ты пригласишь меня в Скопье, я хочу кое-что увидеть.
— Что в Скопье может тебя заинтересовать?
— Гробница раввина Натана Ашкенази, самого верного спутника лжемессии Шабтая Цви. И гробница Паши Йигит-бея, на которой в качестве символа того, что он был знатоком эзотерической науки, выгравирован ключ. Надеюсь, они сохранились?
Боян кивнул, что-то пробормотав, хотя знал, что вскоре после землетрясения и саркофаг еврейского каббалиста, и мемориальная доска первого турецкого правителя Скопье и известного алхимика были переплавлены на металлургическом заводе.
В назначенное время появился Робер в сопровождении темнолицего индуса в тюрбане цвета сухого табачного листа.
— Мукунда, — представился индус. — Мукунда Лал.
У индуса была черная борода, которая придавала его лицу значительность, явно противоречившую веселости больших глаз, со странной настойчивостью смотревших на собеседника.
Македония, — повторил он задумчиво, когда Робер сказал ему, откуда приехал Боян. — Македония… это там, в центре Балкан, верно? Интересно…
Когда они позвонили в дверь госпожи де Розалье, то послышались шаги, как будто кто-то идет открывать, затем шаги удалились в другом направлении, послышались голоса, затем кто-то снова подошел к двери. На миг все стихло.
— Я звонил вчера, — сказал Боян, когда дверь наконец открылась, и в щели, ограниченной дверной цепочкой, показалось лицо молодой японки.
Японка отступила назад, и на ее месте появилось взволнованное лицо пожилой дамы.
— Я думала, что вы придете один, — сказала она с некоторым волнением.
— Это я, — вмешался Робер, — я решил воспользоваться возможностью увидеть вас, и когда мой старый друг Боян… и да, еще и Мукунда, о котором я вам уже говорил.
— О, мой дорогой Робер, как я рада вас видеть! А это, значит, и есть господин Лал…
И вскоре они уже сидели в гостиной госпожи де Розалье с темной мебелью красного дерева, с задернутыми шторами, стенами, увешанными негритянскими масками, маленькими циновками, сплетенными из разноцветного лыка, и бусами из нанизанных ракушек и сушеных фруктов. У одной из масок вместо глаз были кусочки зеркала и бараньи рога на лбу. Боян решил, что уже где-то видел нечто похожее, но у него не было времени вспомнить, где именно.
— В конце войны ваш отец был в Македонии на Салоникском фронте, — сказал Боян. — Я нашел некоторые следы его пребывания там.
Старуха посмотрела на него — в ее глазах вспыхнула искра недоверия, а может быть, Бояну просто показалось. Она несколько раз дернула за шнурок, и из глубины квартиры появилась служанка — маленькая японка. У Бояна создалось впечатление, что ее доставил на сцену какой-то механизм или просто невидимая нить.
— Хотите чаю? — спросила гостей старая дама.
Все приняли предложение. Маленькая японка исчезла — повернулся какой-то потайной шкив, к которому она была привязана, нитка намоталась и втянула ее внутрь дома так, как появляются и исчезают фигурки на старинных часах.
— Да, Македония, — сказала старуха. — Отец вспоминал ее и часто мне о ней рассказывал. Он был ранен там в конце войны, ранней осенью 1918 года. При переправе через реку Црна ему в голову попал осколок снаряда. Он лежал в госпитале в Салониках, а через несколько месяцев после операции его перевезли на корабле в Марсель. Он медленно шел на поправку и долго страдал от последствий контузии — ему было трудно сохранять равновесие, его мучили сильные головные боли. Вы сами оттуда?
Боян рассказал свою историю, пропустив тот факт, что был археологом. Он остановился только на карте и на неудачной попытке найти в Военном архиве досье полковника.
— Да, — сказала старая дама. — Немцы интересовались моим отцом. Они и сюда приходили во время оккупации, по-моему, зимой 1943 года, но отец тогда уже был очень болен, лежал в постели, они от него так ничего и не узнали. Но, по-видимому, им уже раньше что-то сообщил капитан Деклозо.
— Капитан Деклозо?
— Да, его подчиненный на фронте. Он сотрудничал с оккупантами, — с презрением добавила старая дама.
— Значит, ваш отец болел…
— Да, он умер сразу после освобождения, в сентябре 1944 года. Что касается капитана, то во время войны он зачем-то уехал на Балканы. Насколько я знаю, он оттуда так и не вернулся.
1
Ш. Бодлер. Соответствия. Перевод В. Левика.