Чистые руки

— Нет же! Я любитель по сравнению с тем, кем стал бы Жюль. Я всего лишь деревенский ученый, слегка сумасшедший, способный найти ответы на вопросы, которые сам себе задал. Мой сын Жюль наверняка получил бы университетское признание, в котором мне всегда отказывали.

— Разве вам недостаточно людского обожания вместо преклонения кучки покрывшихся пылью ученых?

— Жюль преподавал бы в Сорбонне. Именно университетская среда напитала бы его живой наукой, которую я дал ему лишь попробовать на вкус. Он бы превзошел меня, стал бы моим продолжением, завершением. Шестнадцать лет! Я бы смотрел на его прекрасное лицо, на молодые, энергичные черты, которые теперь оставлены мыслью и самой жизнью!

— Но Жюль жив. В вашем сердце и, я уверен, во веки веков подле Творца своего.

— А вы хитры, месье Кюре. Я слишком уважаю ваш сан, вашу святость, считаю вас честным человеком и потому не употребляю слов вроде «плут»… Однако я прекрасно понимаю, почему вы не стали называть его Богом, а выбрали «Творца».

— Здесь нет никакой хитрости. Я употребил единственное слово, которое вы всё еще можете услышать из глубины вашей скорби и неверия, поскольку знаю: вы каждый день встречаетесь с Творцом.

— В каждом насекомом, в каждой травинке, в самом последнем гаде, которых мало кто до меня наблюдал, я вижу творение поразительного разума. Но почему он отобрал у меня одно из лучших произведений? Это какая-то бессмыслица!

— Мне пора на вечерню, боюсь, наша непродолжительная беседа может меня задержать. Я не бегу — уверен, мы продолжим в следующий раз. Знаете ли вы, что забавы ради я выучил наизусть финал вашей главы о жуках-навозниках? «Работа пилюльщика ставит серьезный вопрос перед каждым, кто умеет думать…» Вы ведь помните, не так ли? Однако неважно, помните ли вы дословно, там вы излагаете одну из тех идей, которые побуждают на длительные размышления: «Пилюльница ставит нас перед выбором: либо польстить плоской голове жука-навозника, будто тот сам решил геометрическую задачку с запасами…»

— Хватит, месье Кюре, конечно, я помню.

— Нет-нет, вы не помешаете мне процитировать до конца, о каком выборе идет речь: «либо прибегнуть к гармонии, которая управляет всем под наблюдением всезнающего, всепредугадывающего Разума». Не скрою, на мой взгляд, этот аргумент звучит несколько по-вольтериански, однако вы приоткрываете завесу…

— Какую завесу, отец мой?

— За которой находится Бог: вы отказываетесь от Него, но не забыли. Однажды Он поймает вас своей дланью, как вы ловите жуков, и заберет к себе… Вы прекрасно знаете, что даже самая крохотная щель пропускает свет, а Его сияния потребуется совсем чуть-чуть.

— Вечерня, месье Кюре, вечерня…

Прошло несколько лет с тех пор, как эти двое встретились в последний раз — они всячески избегали друг друга. Сегодня случайный перекресток улиц буквально столкнул их лбами. Пришлось обменяться парой слов из вежливости. Святой отец с полным красивым лицом хорошо откормленного крестьянина, маленького роста, пухленький, с живым взглядом и немного лукавым прищуром, в пыльной сутане, то тут, то там запачканной жирными пятнами — служанка Виктуар, как ни билась, не смогла их вывести. И тощий Антельм с профилем хищной птицы, впалыми глазами, торчащими из носа и ушей волосами, густыми бровями, от которых по лицу спускается грубая щетина. Дети смеются при виде этой парочки, вон, посмотрите на тех троих — они подталкивают друг друга локтями и убегают, хохоча.

Супруга

В том нет ее вины. Пока хватало сил, Антельм делал ей детей. Неужели нельзя было изобрести лучшего способа найти свое скромное место в гармонии миропорядка и в преемственности поколений? Некоторые умерли при рождении или чуть позже, а кое-кто — по прошествии лет. Жюль. Этот мальчик ловил все на лету и в пятнадцать лет знал ровно столько же, сколько Антельм — в сорок. Конечно, отец передал сыну все свои знания, но, кроме того, Жюль отличался живым умом: благодаря ему парень ступал на едва намеченные тропинки, частенько шагая впереди самого ученого, и осмеливался — как и Антельм, а иногда и вопреки его догадкам — на самые смелые и жизнеспособные предположения.

Конечно, дочь Августина оставалась единственной искрой, мерцающей во тьме, куда утрата сына поглотила Антельма. Резвая, как и брат, полная жизни: можно было подумать, будто Жюль после своей кончины какими-то неведомыми путями передал сестре отвагу и энергию. Но Августина, очаровательное дитя, была девочкой, в силу чего проявлялись ее невероятные способности к блестящим догадкам, к коим обычный ученый, руководствующийся обычной логикой, никогда бы не пришел. Несколько раз женское чутье нашептывало Августине решения, и Антельм охотно пользовался подсказками. К тому же дочь обладала невиданным в таком юном возрасте терпением: она могла часами наблюдать издалека за роем пчел, кружащих в поисках дороги домой. Но разве Августина могла пойти еще дальше? Однажды она выйдет замуж, станет хлопотать по хозяйству, и путь в науку ей будет навсегда закрыт.

В дни, когда Антельм проводил время с Розой, он возвращался домой в скверном расположении духа. Он лгал — Антельм, который никогда не лжет. Причем лгал отвратительно, возможно, нарочно, чтобы Супруга догадалась, перебрала в уме все сомнения, волнения, обиды, но хранила молчание, поскольку сцены закатывают лишь в театральных пьесах и романах. Антельм мечтал, чтобы она возненавидела его: тогда отвращение к Супруге позволило бы с облегчением вздыхать между нервными бедрами Розы, теряться в оттенках ее загорелой кожи, которая так отличается от молочной бледности Супруги, мстить ее увяданию и дряблости, прижав к себе упругое тело юной крестьянки. Но Супруга не спешила ненавидеть и утолять эту странную прихоть. Довольно быстро Антельм понял: она догадалась, что ее время прошло и появилась другая женщина, но казалось, будто Супруга приняла свое положение, не держала обиды на мужа и отвечала лишь угрюмым, старческим смирением на возвращение молодости, сочившейся из всех пор Антельма.

Вскоре это стало невыносимо. Он мечтал взглянуть на бунт Супруги, на ее отказ от вечной преданности, растворенности, он хотел, чтобы она бросила ему в лицо оскорбления, напомнила, насколько он стар, сух и уродлив, что той девушке скоро наскучит ветхий дед и она уйдет к первому попавшемуся на танцах или ярмарке мо́лодцу. Но Супруга молчала, а брошенные в сторону Антельма взгляды ничем не отличались от других за тридцать пять лет: все те же глаза, полные доверчивости и подчинения, как у Рюсто, старой собаки, вечно бродившей за ученым.

Любил ли он Супругу? Разве вспомнишь. Вполне возможно. Но Антельму казалось, будто чувства к Розе отличались совершенно свежей силой. Это была не такая любовь, как в молодости, когда обязательно женились. Это, конечно, случалось: в книгах или в городах. Но в деревне поступают гораздо осмотрительнее. Здесь берут в жены девушек хладнокровных, с царем в голове. Как только отбушуют первые впечатления — те самые, которые встречаются у любого вида животных: притяжение, радость прикосновения, волнения, гуляющие от сердца к низу живота и обратно, — только тогда можно оценить девушку, прикинуть ширину бедер, замерить румянец на щеках, свидетельствующий о здоровой молодости; затем следует разузнать о родителях, но не слишком напирать: вдруг окажется, что они слишком старые или бедные, тогда придется о них заботиться на следующий же после свадьбы день. Иногда нужно подвергнуть испытанию ее терпение, уравновешенность, мягкость и убедиться, что избранница не происходит из той семьи, где женщины превращаются в мегер, едва закончится период ухаживаний. В таких делах не стоит торопиться, но и затягивать с формальностями не следует: как говорится, невесту следует обрюхатить на церковных же ступеньках. Вот что значит любить.

Однако Антельм чувствовал, как новые идеи проникали в этот, казалось бы, непоколебимый мир, словно мох, прорастающий в щелях ветхих стен. Поначалу на него не обращают внимания, а затем амбар, построенный на века, превращается в руины. В пятьдесят седьмом или пятьдесят восьмом году до Антельма, который никогда не читал романов, донеслись слухи о некоем Флобере, и ученый сделал исключение и изучил его скандально известный роман. Антельм догадался, что ждет дальше: будет все больше и больше подобных женщин, проводящих молодость в мечтаниях, пока те не разобьются о невзрачную реальность, предложенную жизнью. От чтения этого отвратительного романа Антельму становилось неловко, но он не сдавался, беспрестанно сравнивая эту прекрасную женщину с тем, что предлагали ему деревенская жизнь и семейный очаг. Несмотря на откровенную глупость и нелепые идеи романа, Антельм не мог не влюбиться в главную героиню — так притягивает нечто экзотическое и неизведанное. Перелистнув последнюю страницу и убрав с глаз долой книгу, Антельм пришел в себя: еще молодая, по-матерински нежная, смешливая при случае, но не излишне, Супруга показалась ему такой чистой, желанной, что он вспомнил, насколько правильный сделал когда-то выбор.