Печать времени

*****

Все прошло удачно и мы с новоиспечёнными человеками попрощались, забрав книгу и серп.

Аннотация к следующей эпохе:(заключительной)Открыв глаза, я с недоумением осмотрелся. Белые голые обшарпанные стены, узкая койка, на которой я лежал, обмотанный трубками и жгутами. Столик без ножки с пузырьками на нем. Что за хрень??? Где это я?!

Моё недоумение и злость вылились в крики, уж их-то точно жгуты остановить не могли. Дверь комнаты распахнулась и вошла медсестричка в белом халате.

- Вы очнулись! Прекрасно! Сейчас я позову врача. - Женщина покинула палату и, через пару минут вернулась с... епископом! Черт бы его подрал!

- Где я? Что со мной? Где Любава? - Епископ выглядел странно в медицинском одеянии, но я уверен, это точно он.

- Успокойтесь, молодой человек! Вы пролежали в коме почти год, вам нельзя нервничать.

- Какая кома? Я только вчера... был в другом месте.

- Молодой человек! Ещё вчера я думал, что придётся отключать вас от аппарата жизнеобеспечения. Никто и предположить не мог, что вы очнетесь. Вы никак не могли быть в другом месте. Скорее всего это ваше подсознание выдаёт сны за реальность. - Что он несёт? За идиота меня держит?!

Апокалипсис: начало. Глава 67

Задание 13:Осталось сделать последний шаг...Вам время даётся достаточно много.Забудете вы кто друг, а кто враг,Но вам потерпеть осталось немного.Есть камень, который даёт саму жизнь.Его создавали умы человечества.Найдете его вы среди разных святынь,А тайна его людьми засекречена.Не верьте вы яви, обманет всегда,Лишь сердцу довериться можно.Случайностей странных пройдет череда...Смотрите на все осторожно...Лишь камень добыв обретёте свободу.Я вам разрешу даже выбрать судьбу.Не лезьте туда, где не знаете броду.Все, что вы знали станет табу.Я вас отпущу при одном условии,Забудете все, что случилось сейчас.Вы станете жить, как семья, ведомые,Мыслью о счастье без всяких прикрас.

МатвейПотрескивание флуоресцентных ламп сдавливало голову тупой, ноющей болью; в горле першило, а ощущение металлической крови в носу не давало сделать полноценный вдох. Свет, проникающий через плотно сжатые веки, царапал чувствительные глаза; все тело казалось сплошной уязвимой точкой, когда моя кожа прикасалась к накрахмаленным простыням.

Подавив судорожный, болезненный всхлип, я с усилием открыл слипающиеся глаза - и сразу же закрыл от усилившегося яркого света, отчего испытал чувство раздражения на собственную слабость. Повторил попытку еще раз.

Игнорируя резь в глазах, осмотрел помещение, в котором был вынужден находиться: белые голые обшарпанные стены, потрескавшиеся потолки с пятнами непонятного происхождения, столик с поломанной ножкой, слегка накренившийся в сторону от веса лежащих на нем пузырьков с различными жидкостями. Сделав прерывистый вдох, я постарался приподнять голову, чтобы осмотреть больше пространства. Увиденное не обрадовало: просто мои ноги, лежащие на узкой койке и накрытые белоснежной простыней, что контрастировало с общей обстановкой явно больничной комнаты. И все. Больше здесь ничего не было.

Моё недоумение, злость и справедливая паника вылились в громкие крики.

Дверь палаты с силой распахнулась и ударилась об стену, издав жалобный стон. Легкой поступью низенькая медсестричка в белом халате подбежала ко мне, нагнувшись, пролепетала восторженным голосом:

– Вы очнулись! Прекрасно! Просто невероятно! - Казалось, словно медсестра сейчас захлопает в ладоши от радости. - Сию минуту я позову врача, не вздумайте никуда уходить! - Да я как-то и не собирался...

Женщина резво покинула палату и через пару минут вернулась с... епископом! Черт бы его подрал! Епископ выглядел невероятно странно в медицинском одеянии... слишком нормально, непривычно.

– Где я? Что со мной? Где Любава? Что вы здесь делаете в таком виде? - Вопросы лились из меня нескончаемым потоком. Они должны были прозвучать авторитетно и недовольно, но из-за хриплого, скрипящего голоса больше напоминали тоскливое мяуканье.

– Успокойтесь, молодой человек! - Миролюбиво проговорил святой придурок, аккуратненько сложив руки за спиной и оглядывая меня заинтересованно, почти как лабораторную мышку. - Вы пролежали в коме почти год, вам нельзя нервничать.

– Какая кома? - Воскликнул, ужаснувшись. - Я только вчера... был в другом месте.

– Молодой человек! - Вновь повторил епископ и от тона его голоса я так сильно сжал зубы, что на секунду испугался за их сохранность. - Ещё вчера я думал, что придётся отключать вас от аппарата жизнеобеспечения. Никто и предположить не мог, что вы очнетесь. Это просто чудо! - Теперь и взрослый мужчина выглядел так, будто идея захлопать в ладошки кажется ему очаровательной. - Вы никак не могли быть в другом месте. Скорее всего, это ваше подсознание выдаёт сны за реальность. - Что он несёт? За идиота меня держит?!

Нужно бежать из этого безумного места. С Любавой под ручку, стремительно и не оглядываясь. Где ее черти носят? Молоточки в моей голове настойчиво стучали, не давая мне возможности сфокусироваться на мельтешащих мыслях о спасении, а взор епископа искрил таким пониманием и снисхождением, что это усиливало мучительную тошноту и давление в висках. Это невозможно было выдержать. Но я старался сохранить остатки вменяемости, старался остановить повторный крик, который рвался из горла.

Доктор что-то монотонно говорил, но я не слушал. Откинувшись на подушку, посмотрел в окно: светила луна, и снова нахлынули воспоминания. Её кроваво-красный свет, и мы с Любавой бежим в темноту леса. Поверить в слова доктора - настоящее, очевидно, непосильное испытание. Все, что он говорит - явный бред. Нужно еще проверить, кто из нас двоих в своем уме.

Почувствовав приближение медсестры, дернулся в сторону, но размеренный говор епископа остановил меня от спонтанных действий - укол в вену я принял достаточно смиренно.

Смотря на "врача", понимал, как мало, оказывается, я о нём знаю. На космическом корабле он дал мне жизнь, спас меня. Для чего, чтобы вогнать в пучину безумия? Позволил воссоединиться с Любавой, чтобы потом забрать её у меня и твердить нелепости о коме?

Только сейчас заметил, какой внимательный у него взгляд - исподлобья, как у хищной птицы. Хищность проявлялась не только в его глазах: движения были плавными, просчитанными, голос вкрадчивый и тихий. Я думал, что вампир хищник - нет, самый страшный хищник это человек, не знающий ни жалости, ни сострадания.

Я медленно начал проваливаться в тревожный сон, но реальность наших с Любавой путешествий не отпускала даже там. Мы сражались с викингами, убегали от пиратов, едва спаслись от инквизиторов, перехитрили китайскую мафию. Неужели всё это плод моего больного воображения?! Я ощутил поцелуй Любавы на губах, её гибкое тело, её гладкую кожу под своими пальцами - это не может быть выдумкой.

Не знаю, сколько я провалялся в беспокойном забытье, но проснулся, ещё окончательно не придя в сознание. Вскочил с немыслимой для себя скоростью, ясно понимая, что не имею ни малейшего желания находиться в грязном помещении, пропахшем медикаментами. А все, что в действительности хочу - оказаться рядом с Любавой, услышать ее переливающийся звонким ручейком смех и блестящие весельем глаза. Отчаянным ударом ноги в дверь, распахнул её, сорвав с петель. Мне всё равно, что схватят и снова что-то вколют. Я просто обязан убедиться в том, что Любава в порядке.

Не обращая внимания на нестерпимую боль во всем теле, бегал по коридорам, как самый настоящий псих, коим себя нисколько не чувствовал, заглядывал в каждую дверь и с сожалением понимал безуспешность своих попыток.

Взбалмошная медсестричка, парализованная страхом, тряслась и прижималась к стене. Епископ же сперва стоял спокойно, покровительственно изгибая густую бровь, затем ласковым движением двух пальцев подозвал к себе санитаров, готовых по его приказу меня успокоить. В бешенстве я начал расшвыривать медикаменты, стоящие на тележках. Смотря, как они вдребезги разбиваются о каменную плитку пола, я в полной мере ощутил безысходность своего положения. Это проигрыш. Я проиграл.