По холодным следам

— Она сама ушла от нас, Том, — говорю я, но мой голос тонет в придорожной симфонии гудков.

Он продолжает гладить мне волосы на мокрых от пота висках, но теперь, несмотря на зной, я дрожу, мне холодно и жарко одновременно. Я отстраняюсь, поворачиваюсь к Тому лицом, начинаю говорить громче, но он качает головой, все еще не слыша. Тогда я наклоняюсь к нему, широко раскрываю рот и кричу во всю глотку:

— Джули сама ушла!

На этот раз он понимает, но в ответ качает головой.

— Идем! — кричит он и начинает подниматься, протягивая мне одну руку, а другой указывая на машину.

Но крик высвободил чувства, которые всю прошлую неделю были заперты в грязной клетке тюремной камеры. Показания Джули все еще душат меня, и, если я не выпущу их наружу, они пробьют дыры в легких, и я задохнусь.

— Том! — кричу я. — Она сама ушла!

— Я знаю! — кричит он в ответ.

— Как ты можешь быть таким спокойным?! — возмущаюсь я.

— Давай, Анна, садись в машину!

Но здесь легче кричать, а я хочу кричать.

— Что я за мать, Том? Я ее совсем не знала!

— Чего ты хочешь от меня? Я тоже не знал!

— Но я же мать!

— Да, ты мать! — кричит он. — Ты мать, и она нуждается в тебе прямо сейчас. Так что давай, ради бога, сядем в машину, поедем домой, и ты на нее наорешь!

Адреналин покидает меня, я плетусь за мужем и сажусь в машину, чувствуя, как она вздрагивает, когда начинает набирать обороты. Когда мы закрываем двери, тишина кажется всеобъемлющей.

— Ты читал ее показания? — спрашиваю я слегка охрипшим голосом.

— Мне не пришлось читать. Я был там и сам все слышал.

— Как я могла быть такой слепой? Как могла все это пропустить? Я будто совсем ее не знала. — Я не хочу больше плакать и сдерживаю накатившие слезы. — Да, я была разбита потерей Джули. Да, я ужасно вела себя с Джейн. Но мне казалось, что раньше, еще до всего этого, мы жили счастливо. Я считала себя хорошей матерью.

Наступает долгое молчание.

— Думаю, Анна, мы и дальше жили бы вполне счастливо. Но наверняка мы никогда не узнаем. Ни один из нас не узнает, как все могло бы сложиться. Он отнял у нас такую возможность.

Том включает поворотник, и машина вливается в хьюстонское движение. Он удивительно решительный водитель. Когда мы в очередной раз перестраиваемся, муж спрашивает:

— Можно кое в чем признаться?

— Валяй.

— Я мечтал застрелить Максвелла.

Мне представляется Том, сжимающий пистолет, — в ту ночь, когда у Джули случился выкидыш, а я пробила кулаком дверь ванной, чтобы добраться до дочери. Я беру мужа за руку.

У нашего дома припаркована машина. Джули сидит за кухонным столом с афроамериканцем в футболке и джинсах. Как только мы входим в дверь, он встает.

— Мама, папа, это Кэл.

— Мистер Уитакер. — Кэл протягивает руку Тому, и тот растерянно пожимает ее. Молодой человек почти на голову ниже моего мужа, но не тянет шею, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Рад познакомиться, — говорит Том, и я вижу, как Кэл краем глаза изучает меня, прежде чем повернуться с приветствием:

— Доктор Давалос.

Должно быть, это Джули подсказала ему правильное обращение.

— Насколько я понимаю, вы помогли Джули выйти из трудной ситуации, — говорю я Кэлу.

— Вы тоже, — отвечает он просто и тепло.

Неужели я наконец обрету покой?

Но не поселятся ли во мне все мужчины, прошедшие через жизнь моей дочери? И знает ли кто-нибудь из этих двоих, что Джули держала в руке пистолет и была готова совершить убийство? Знают ли они, от чего я на самом деле ее спасла?

Людям не хватает воображения понять таких женщин, как Джули, понять, на что они способны. Да я и сама была не лучше остальных. Конечно, теперь я знаю ее лучше. Но я никогда не разубедила бы мужчин, всех Томов и Кэлов на свете, в том, что Джули нуждается в защите. Правда, отчасти благодаря тому, что она сама поддерживала в других эту иллюзию, ей и удалось выжить.

Кэл выглядит старше Джули, хотя трудно сказать насколько: лицо у него гладкое, морщинки появляются только вокруг уголков глаз, когда он улыбается. Интересно, будет ли он с ней в тот день, когда она перерастет иллюзию своей хрупкости, и как отреагирует на это. Может пройти много времени, прежде чем Джули обретет себя, даже целая жизнь. Возможно, я не доживу.

А пока это останется нашим секретом.

— Очень приятно познакомиться, Кэл. А теперь… Вы с Томом не будете возражать, если я поговорю с Джули несколько минут? — спрашиваю я. — Наедине.

— Я как раз собирался сбегать в магазин, купить что-нибудь на ужин, — произносит мой муж. — Не хотите пойти со мной, Кэл? Заодно и познакомимся поближе.

— Конечно. — Молодой человек оглядывается на Джули, и та кивает.

Мужчины выходят из кухни.

И вот я смотрю на свою дочь. Не знаю, чего я жду. Откровения? Возможности раз и навсегда прояснить, какого цвета у нее глаза? Передо мной все та же девушка, на которую я смотрю весь последний месяц, и для меня она по-прежнему остается загадкой.

— Почему ты не вернулась? Почему не вернулась домой, когда сбежала от Максвелла?

Долгая пауза.

— Я хотела. Я собиралась. Но, похоже, как только он… сделал это со мной, все пошло наперекосяк. Одно цеплялось за другое.

Я понимаю, о чем она говорит, и не хочу, чтобы ей пришлось повторять свои страшные признания. Но не хочу и останавливать ее. Поэтому терпеливо жду, и через мгновение она продолжает, бросая на меня взгляд, который я не могу истолковать:

— Да и вообще, я же не знала, захочешь ли ты принять меня обратно.

Я задыхаюсь от этих слов:

— Как ты можешь так говорить?!

Она поясняет со странной улыбкой:

— Я думала, ты рассердишься. Я ненавидела ту Джули. Она была глупой и доверчивой. И ушла от тебя.

— Но ты была всего лишь ребенком. Он похитил тебя.

— Он похитил меня, — соглашается она. — Но мне казалось, что я ухожу сама.

— Он хотел, чтобы ты так думала.

— Да еще Шарлотта. Она умерла, и я боялась, что виновна в ее смерти.

— И тут он хотел, чтобы ты так думала.

— Ну, у него отлично получалось. Или у меня отлично получалось верить ему. — Джули пожимает плечами, сдаваясь. — Так или иначе, я не уверена, что мне стало бы легче, не будь у меня выбора. Если так и есть, если я оказалась лишь случайной жертвой, значит, моя жизнь разрушена без всякой причины.

Именно так я и думала долгих восемь лет. Я молчу, но знаю, что дочь читает мои мысли.

— Ты никогда не верила в Бога. И Джейн, по-моему, тоже. Да и папе в целом наплевать. Но для меня все было по-другому, я хотела найти некую высшую силу. Я до сих пор ее ищу, просто не знаю, как ее назвать.

— Трансцендентность? — спрашиваю я. — Ее не существует.

— А может, и существует, — возражает она. — Я не знаю. Вспомни обо всех этих людях во «Вратах».

— Предпочитаю не вспоминать.

— Но ты должна, — настаивает она. — Должна. Чего они ищут? Почему они так счастливы в церкви? Где еще они могут обрести такое счастье?

— В поэзии, — говорю я. — В музыке. В искусстве.

— Не каждому этого хватит. И мне не хватит.

Лицо у нее печальное и нетерпеливое одновременно, и я вдруг узнаю проблеск выражения, которое помню с ее детства. Но раньше я его не понимала. Тут мне кое-что приходит на ум.

— «Не в полном забытье, / Не в полной наготе, — / Но странствуя, как Славы облака, — я было останавливаюсь на этом месте, но ради Джули заканчиваю: — Снисходим мы от Бога, свысока: / Младенчество есть наш небесный дом!»[10] Вордсворт.

— Почему ты вечно приводишь чужие слова, чтобы объяснить свои чувства?

— У меня только чужие слова и есть, Джули.

Однако сейчас они меня подводят. После очередной паузы я вдруг соображаю, что ничего не потеряю, если спрошу напрямую.

— Ты вернулась наказать Максвелла, поскольку увидела статью о нем в журнале, я понимаю. Но тебе было не обязательно возвращаться как Джули. Если ты боялась обвинений в гибели Шарлотты, почему бы просто не оставить анонимное сообщение полиции? Пусть сами разбираются. Почему ты вернулась к нам после стольких лет, зная, что придется лгать? — Я делаю глубокий вдох. — Это из-за денег? Ничего страшного, если так.