Страница 48 из 53
На стоянке у аптеки разговоры с Чарли становились глубже тех, что мы вели в его маленьком кабинете в церкви, куда постоянно врывался секретарь, чтобы воспользоваться копировальным аппаратом. На стоянке Чарли как-то признался мне, что вообще не верит в ад. Всем нужен свод правил: люди хотят получить инструкцию для жизни, хотят, чтобы им точно сказали, как поступать. Но Иисус пришел, чтобы уничтожить правила. Иисус пришел, чтобы стереть законы, написанные на каменных скрижалях, и вместо скрижалей написать их на наших сердцах. Он хочет, чтобы мы сами чувствовали истину внутри себя, когда молимся Господу.
— Бог послал Иисуса в облике человека, — добавил Чарли, положив руку на спинку моего сиденья, — чтобы научить нас быть людьми.
От него терпко пахло лосьоном, и я впервые увидела, какие у него красивые голубые глаза, а светлые ресницы длиннее, чем я думала.
— Никогда не забывай, — сказал он мне, и я не забыла. — Люди всегда будут тебя подводить. Кэндис тебя подведет. Твои родители тебя подведут. Я подведу тебя. Только Бог всегда будет рядом.
Я кивнула, глядя ему в глаза. Его пальцы слегка касались моего плеча, а потом он со вздохом убрал руку со спинки сиденья.
Я тоже отодвинулась.
Вернувшись к себе в комнату, я сменила церковное платье на домашнюю одежду, но не пошла вниз, а забралась в постель и натянула одеяло на голову.
Бог послал Иисуса в облике человека, чтобы научить нас быть людьми.
Кого Бог послал, чтобы научить меня быть женщиной? Чарли?
Когда на следующей неделе я пришла в воскресную школу, его уже не было. Одна из старейшин церкви, женщина лет пятидесяти, которая вела занятия в воскресной школе, сказала нам, что по личным причинам Чарли пришлось уйти в отставку и вряд ли он вернется. Уже начаты поиски нового молодежного пастора, а пока занятия приостановлены.
— Можно хотя бы попрощаться с ним? — спросил кто-то.
— Давайте купим открытку, — предложила Кэндис. — И все подпишем ее.
— Было бы здорово, — сказал самый старший из учеников. — А теперь достаньте Библию и обратитесь к Первому посланию к Коринфянам, глава тринадцатая.
Даже я знала этот стих. Он был напечатан в церковных бюллетенях и вышит на некоторых гобеленах в залах. Но на этот раз слова, казалось, были обращены прямо ко мне: если я имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто[9].
Чарли говорил, что подведет меня. И оказался прав. С его уходом в церкви стало скучно, и я перестала ночевать у Кэндис. В школе я записалась в легкоатлетическую команду. Я не слишком хорошо бегала на скорость, но могла преодолевать большие расстояния, быстро разгонялась и неплохо брала препятствия. Глядя на девочек, с которыми мне предстояло тренироваться летом, на всех нас, выстроившихся на пыльной дорожке, на наши стройные ноги, обтянутые нейлоновыми шортами, я знала, что мне больше не нужны ни Кэндис, ни церковь, ни Чарли. В восьмом классе у меня будут настоящие подруги, которые научат меня делать прическу, краситься и общаться с мальчиками. Девочки из легкоатлетической команды устраивали ночевки и выездные встречи; они рисовали друг другу на лицах полосы и слово «Найк». Они были одной командой. Когда я пошла в восьмой класс, у меня наконец-то началась настоящая жизнь.
Через несколько месяцев я получила приглашение в чат.
Его звали Джон Дэвид. Вместо фотографии — очертания головы с вопросительным знаком внутри. Судя по странице в «Фейсбуке», ему исполнилось шестнадцать, и в его профиле совсем не было друзей.
Я попыталась вспомнить ребят, которые учились в средней школе. У моей подруги Анджелы был старший брат по имени Джон; одно время мне казалось, что я в него влюблена. Еще Джон Дэвид мог оказаться одним из моих одноклассников, добавившим себе лет. Или какие-то злые девчонки решили разыграть меня, придумав «тайного поклонника», а потом сделать скриншоты нашей переписки и выложить на всеобщее обозрение. Нечто подобное случилось с девочкой, которую я едва знала, Ребеккой. Правда, она не была у меня в друзьях в «Фейсбуке», и я не помнила подробностей.
Я обновила страницу, ожидая увидеть, как количество друзей в его профиле взлетит до сотен, и окончательно убедиться, что он фальшивка, бот, но ничего не изменилось. Только сообщение с сервера проинформировало меня, что он не может связаться со мной, пока я не приму его предложение дружбы, поэтому я нажала на вопросительный знак, и появилось окно чата.
«Привет».
«Кто ты?» — напечатала я.
Я никогда не сокращаю слова, ставлю знаки препинания и заглавные буквы даже в чатах с друзьями. Я читала «Дневник Анны Франк» и не могла смириться с тем, как некрасиво выглядят сообщения большинства моих друзей по сравнению с теми фразами, которые писала девочка нашего возраста.
Окно чата пустовало несколько минут. Затем оно замигало, как это бывает, когда собеседник печатает.
«Я не хочу называть свое настоящее имя».
«Но я тебя знаю?» — спросила я.
Пока он набирал ответ, возникла долгая пауза, и я решила, что он пишет с телефона.
«Когда-то мы с тобой вели невероятные беседы». Не успела я задать очередной вопрос, как окно чата снова мигнуло: «Душа искателя».
Волна жара прокатилась по телу, начиная от пальцев ног и поднимаясь к лицу. Щеки запылали.
Я напечатала: «Чарли?»
Но не стала нажимать на «отправить» и удалила вопрос.
«Джули? Ты там?»
Я медленно выдохнула и напечатала: «Кажется, я тебя знаю. Ты несколько раз подвозил меня домой». Я словно по-прежнему переписывалась с шестнадцатилетним парнем. Интересно, сколько ему лет на самом деле?
«Да». — «Где ты сейчас? Ушел, не попрощавшись». — «У меня были свои причины. Ты не знаешь мою версию событий».
Версию? Я нахмурилась и снова набрала: «Где ты сейчас?»
Вскоре пришел ответ: «Пока я не могу увидеться с тобой или сказать, где я. У меня есть на то свои причины. Ты всегда была умнее других. Я просто хотел возобновить общение».
«Рада получить от тебя весточку», — написала я, поскольку не знала, что еще сказать.
Последовала долгая пауза.
«Бог все время с тобой. Я вижу его сияние вокруг тебя, как нимб».
Кожа у меня покрылась мурашками, и я внезапно почувствовала на себе его взгляд, почти как в нашу последнюю поездку домой. Где же он все-таки?
«Почему ты ушел? Даже не попрощался». — «Обещаю, скоро я все тебе расскажу, а пока, пожалуйста, просто поговори со мной. Мне так одиноко».
Я попыталась представить его перед экраном компьютера или склонившимся над телефоном, но не смогла.
«Я скучаю по тебе, — написала я, но потом стерла и набрала: — Все скучают по тебе».
«Я тоже скучаю по тебе, — ответил он, будто услышал настоящую фразу у меня в голове. — С нашего последнего разговора произошло нечто очень важное. Я открою тебе правду. У Бога есть план для меня. И для тебя тоже».
На этот раз ему не пришлось напоминать, чтобы я ничего не говорила родителям. Он знал, что я промолчу, и я знала, что он знает. И хотя слово «Бог» вызвало во мне прежний трепет, именно вера Чарли в меня и радость оттого, что я нужна ему, молнией вспыхнули внутри, опалив меня.
«Расскажи», — попросила я.
«Я видел лицо Бога, Джули. Ему кое-что от меня нужно. И от тебя тоже». — «От меня?» — «От всех нас», — пришел ответ после долгого молчания.
Его план стал чем-то вроде общего спецпроекта, над которым мы работали вместе, а еще он походил на игру. Всякий раз, болтая с Чарли — или с Джоном Дэвидом, как я начала называть его, — я переносилась в другое измерение. Вначале я боялась, что родичи увидят переписку на экране, — мой монитор был виден из дверного проема — и подпрыгивала каждый раз, когда в коридоре скрипели половицы. Но потом научилась успешно существовать сразу в двух мирах: в обычном, состоявшем из повседневных дел, где я обедала, делала домашнее задание и шла на тренировку после школы, — и в мире, где мы с Джоном Дэвидом работали над осуществлением нашего плана. В обычном мире я была Джули, отличницей, спортсменкой из секции по бегу с барьерами. Я по-прежнему получала высокие оценки и усердно делала уроки после школы. Это тоже входило в план: никаких резких изменений в поведении. Я изо всех сил старалась не худеть, но вес неуклонно таял, сколько бы отцовской лазаньи я ни съедала. Мама винила во всем занятия бегом и подкладывала мне добавку, но я знала, что это тоже входит в план: мне следовало подготовиться к тому, что Джон Дэвид называл «грядущими лишениями».