Зораида Кордова — Иллюзионист

Сколько себя помню, мой дар был загадкой как для меня, так и для старейшин мориа. Я могу красть воспоминания у живущих, и их прошлое навсегда становится моим. Я забрала столько воспоминаний, что в моём сознании появилось специальное хранилище ‒ Серость. Иногда воспоминания выскальзывают из неё, словно блуждающие призраки. Но это (что бы это ни было) ощущается иначе. Я просто иду по дороге, и внезапно, без всякого предупреждения, меня накрывает ощущение, что я больше не я. Я вижу знакомое лицо, и мне требуется вся моя выдержка, чтобы не позвать по имени. Я стою посреди площади и вижу всё таким, каким оно было когда-то давно.

Опытным путём я определила, что вернуться в реальность помогает мысленный список напоминаний: я Рената Конвида. Я робари. Мой народ ‒ мориа. Когда-то я была мятежницей, одной из Шепчущих. Теперь же я просто предательница. Вот прошло уже тринадцать ‒ нет, четырнадцать ‒ дней, с тех пор как я предала свой народ и последовала за своим врагом, принцем Кастианом. Но справедливости ради надо сказать, что они предали меня первыми.

Запахи грецких орехов в сахарной глазури и хлеба напоминают мне, где я: в необычной деревушке под названием Асестенья в провинции Сол-Абене королевства Пуэрто-Леонес.

Хлеб.

За ним-то я и пошла.

Пекарша прожигает меня взглядом. Как и у большинства жителей Сол-Абене, у неё светлая кожа, обсидиановые глаза и густые чёрные брови. Её волосы, белые как молоко, но не утратившие своей густоты, когда-то тоже были чёрными. Простая бежевая туника испачкана в муке. Её пронзительный взгляд задерживается на моей одежде ‒ кремовой блузе с длинными рукавами и скромным вырезом, синяя льняная юбка с пыльным подолом. Волосы цвета воронова крыла заплетены в косу вокруг головы, выбившиеся прядки свисают у висков, потому что у меня никогда не получалось делать аккуратные причёски. Мои ладони, обезображенные шрамами, которые легко могли выдать во мне робари, спрятаны под белым кружевом перчаток. Но здесь, в Сол-Абене, замужние женщины всегда собирают волосы в высокие причёски и закрывают одеждой шею, ладони и ноги, так что я не сильно выделяюсь. Надеюсь, по крайней мере.

‒ Две буханки хлеба, один торт с фундуком и кекс на оливковом масле, будьте добры, ‒ я потянулась в карман за кошелём с монетами.

Сердитые морщины тут же разгладились, пекарша довольно кивнула.

‒ Приехали на карнавал, да?

Киваю. Мы здесь не ради карнавала Санта-Каринья, но празднества ‒ это идеальное прикрытие. Пока в деревне много приезжих из разных провинций, мы с Кастианом вполне вписываемся в роль туристов, наслаждающихся местными кулинарными изысками и звуками волынок, тогда как на самом деле ждём встречи с информантом Кастиана.

‒ У нас ещё медовый месяц, ‒ мило отвечаю я. Надеюсь, это прозвучало мило. Как бы я ни старалась копировать манеру поведения Саиды, девушки из моего бывшего отряда, в итоге получаются истеричные возгласы и безумные улыбки. А вот обаятельной Саиде ещё в придачу вручили бы бесплатный плетёный сладкий пирог.

Пекарша отворачивается от меня. Да, строить милашку явно не моё. Она заворачивает кекс в бумажный пакет и перевязывает тонкой золотой верёвочкой.

‒ А ты не очень-то этому рада, да?

Краснею. Пора бы уже привыкнуть к этой манере жителей Сол-Абене рубить правду-матку.

‒ Не переживай, дорогая. Ты ведь ещё совсем девочка. Мой первый брак был по любви. Любовь может пережить всё ‒ кроме чумы, разумеется. Второй раз я вышла за пекаря. Если с первым не сложится, второго выбирай так, чтобы у тебя всегда было ремесло.

Потеряв дар речи, я полезла в кошель. Ох, если бы он только был достаточно глубоким, чтобы в нём можно было спрятаться.

‒ Э-э-э... спасибо за мудрый совет.

‒ Совет бесплатно. За хлеб, торт и кекс двадцать песо.

‒ Двадцать? ‒ торговцы из соседних лавок вытянули шею. Я наклонилась ближе и понизила голос. ‒ Неделю назад мой... муж... купил то же самое за десять.

Пекарша поджимает тонкие губы.

‒ Да, но неделю назад король ещё не удвоил налог на пшеницу. Не говоря уж о тратах на оливковое масло из Захарины. Я и так едва концы с концами свожу, но дарю буханки в честь вашего медового месяца. Пятнадцать песо за пирог. Пять за кекс.

Удвоил налог на пшеницу. Опять. В прошлый раз, когда такое было, король и Правосудие собирали деньги на военные нужды. Мне, можно сказать, повезло. Когда мы с отрядом отправлялись на миссии, то приходилось воровать еду, собирать помои или охотиться в лесах. Теперь же у меня есть кошель, набитый монетами. Конечно, формально тоже краденными ‒ я взяла деньги Кастиана сегодня утром, когда он просто ушёл, оставив записку: «Вернусь к ужину. Твой любящий муж». Я скомкала её и бросила в камин, после чего залезла в потайной карман его сумки, о котором, как он думает, я не знаю, и забрала несколько монет.

Но двадцать песо за сладкую выпечку ‒ это для нас непозволительная роскошь. После двухнедельных поисков Деза и Клинка Памяти мы потеряли след. Именно Дез, возглавлявший наш отряд, научил меня заметать следы. Я думала, что достаточно хорошо его знаю, чтобы разыскать. На это рассчитывал и Кастиан. Но, возможно, Дез научил меня не всем своим хитростям. Возможно, он не хочет быть найденным... даже мной.

Чем дольше мы в тупике, тем чаще принц и я ссоримся. Я пытаюсь убедить себя, что после всего пережитого заслуживаю эти пироги, поэтому отсчитываю монеты и кладу в протянутую руку пекарши. Она убирает их в карман своего фартука, вручает мне заказ и переходит к следующим покупателям.

На обратном пути через рынок меня начинает тошнить. Обычно с этого и начинаются приступы, дальше возникает ощущение, будто меня ударили топором по затылку. Я спешу по дороге к постоялому двору, прижимая корзину к груди. Пытаюсь сфокусироваться на холме впереди, сосредоточиться на настоящем, а не на украденных воспоминаниях, пытающихся взять верх надо мной. Каждый вдох даётся непросто, но приближает меня немного к цели. Я проталкиваюсь через толпу людей и концентрируюсь на запахах, пытаясь их определить: жареное мясо, уксус, солёная рыба, привезённая из разных приморских городов. Мысленно перечисляю список фактов, помогающий вернуться в реальность, как вдруг замечаю на себе чей-то взгляд.

Пот застилает глаза, но я всё равно вижу его. Бородатый мужчина с необычными голубыми глазами и пятнышком крови на щеке. Он проходит между овец, которых ведёт пастушка в светло-зелёном платье. Как давно он меня преследует?

Я останавливаюсь, чтобы поздороваться с пожилой супружеской четой. Он тоже тормозит, и когда пара уходит, продолжает свой путь ко мне. Я ускоряюсь. Сердце подскакивает к горлу. Он узнал меня по листовкам о розыске? Большинство из них плохо прорисованы, и мало ли в Пуэрто-Леонесе девушек с карими глазами и чёрными волосами. К тому же Чистильщики будут искать грязных мятежников, а не молодожёнов на отдыхе.

Стоит мне бросить взгляд через плечо, бородач что-то кричит мне, но я не слышу его посреди шумного рынка, где играет музыка. Зато замечаю ножи у него на бедре и мешок на плече, из которого сочится кровь. Мне вспоминаются страшилки, которые Шепчущие рассказывали друг другу в темноте, о головорезах на службе у короля. Не из военных и не из знати. Они просто охотятся на мориа ‒ таких, как я, ‒ и отрезают части тела, чтобы продавать как трофеи.

Я перехожу на бег.

Мышцы ног горят от быстрого подъёма в гору. Буханка хлеба выскакивает из корзины, но я не останавливаюсь. Ненавижу этот страх, поселившийся между рёбер. Нет, меня не могут вот так поймать. Злюсь сама на себя: надо было оставаться в комнате, не выходить никуда без Кастиана.

Добегаю до верхушки холма, мужчина снова кричит. На этот раз он зовёт меня по имени. Не по тому, которое написано на листовках. Разыскивается: Рената Конвида. Робари. Убийца. Нет, вместо этого он зовёт меня так, как это делал только отец.

На мгновение постоялый двор исчезает. Рынка тоже нет. Только чёрная пустота впереди и позади меня. Я зажмуриваюсь. Нет, только не снова. Не сейчас.