Раненый

***

Драко открывает глаза.

Турпин перед ним выглядит совершенно иначе, чем обычно. Она в потрёпанной магловской одежде, волосы собраны на затылке, и даже палочка в руке выглядит неестественно. Драко уже забыл, что Турпин — грязнокровка, но сейчас понимает, что это никак нельзя исправить. Ему даже не стыдно, что он думает так, когда смотрит на неё.

Почти.

Она как будто слышит его мысли и закатывает глаза.

— Знаешь, Малфой, ты мне не нравишься, — говорит она спокойно и очень уверенно. — И я всё равно считаю, что Гермиона не права и ты предашь её. Ты сломаешь свою жизнь, Малфой. Свою и всех тех, кто будет рядом.

Она тянется вперёд, берёт его палочку и очень долго разглядывает и вертит в руках. Драко кажется, что проходит вечность. Он думает, что Турпин, наверное, всё-таки немного умнее Грейнджер, и уже готовится услышать хруст, который срезонирует со звоном его разбитого сердца.

Турпин хмыкает и протягивает ему палочку.

— Завтра мы уходим, Малфой. Надеюсь, ты не забыл, как аппарировать.

***

Драко был ранен.

Он боялся боли, боялся разрушений, боялся одиночества, боялся войны. Он боялся за себя, за своих близких, за мир, который ему знаком и дорог.

Драко боялся перестать чувствовать и боялся почувствовать что-то слишком сильное.

Он боялся остаться без магии — и будет бояться этого всю жизнь.

Он был в отчаянии, зол, растерян, оскорблён и чувствовал холод, который шёл изнутри.

Но раны затянулись — значит, и со всем остальным Драко теперь способен справиться.

***

Его два дня на исходе.

Грейнджер приходит вечером, когда сумерки уже опустились на лес, и незаметно открывает дверь. Драко замечает, что в коридоре больше не горит свет. Везде вокруг тишина, и только звук её шагов отдаётся у него в ушах.

Она в рубашке. Чёртовой сорочке на шести пуговицах. Он успевает заметить это краем глаза, когда встаёт ей навстречу, делает шаг, ловит на полпути и… целует. Он почти не успевает испугаться, но пальцы вдруг вздрагивают, и Драко чувствует сомнение и неуверенность в себе.

В висках стучит, и перед глазами начинает плыть, так что Драко зажмуривается, продолжая прижиматься ко рту Грейнджер. Губами он чувствует её улыбку и открывает глаза.

Она отстраняется на мгновение — Драко чувствует, как страх, что она рассмеётся и уйдёт, хлещет по спине — и вдруг дёргает полы рубашки в стороны. Ткань трещит, и пуговицы с лёгким стуком прыгают по полу.

Этот звук — словно музыка для ушей Драко.

Он улыбается, а его ладони уже касаются её обнажённой кожи, и его язык сталкивается с её языком, продолжая прерванный танец. Безнадёжно испорченная рубашка оказывается на полу, за ней следует футболка Драко, а после он сам справляется с пуговицей на её штанах, и когда они, всё так же не прерывая поцелуя, всё-таки падают на кровать — Грейнджер может похвастаться только бельём.

Которое, уж Драко позаботится об этом, тоже будет забыто.

Он пока не принял своё решение, но чувствует, что сможет это сделать.

Совсем скоро. А будет ли оно правильным, покажет только время.

***

Где-то между закатом и рассветом, между последним листом и первым снегом, между концом и началом Драко ощущает шевеление Грейнджер. Но теперь — спустя столько времени — может её удержать. Его рука обхватывает её запястье, и он дёргает её на себя так, что она охает и путается в простынях, волосах, частях тела.

— Я просто хотела закрыть окно, — шепчет она, нависает над ним и целует куда-то в скулу.

Драко кивает, хотя она всё равно этого не видит, отпускает её, откидывается на подушки…

И закрывает глаза.