Страница 26 из 32
Малфой поднял руку, осторожно, нежно (!) стряхивая снег с щек и лба Гермионы, и отвел пряди волос, убирая их за уши.
Гермиона замерла, а потом медленно опустила голову так, что на мою долю осталась только макушка, видневшаяся из-за плотной белоснежной перины.
Рука Драко на ее талии, кажется, устроилась чуть удобнее и крепче.
***
На какую мысль наводят вас бесконечные приторно-розовые сердечки, открытки, продающиеся в любом магазине, и баннеры, развешанные по всему городу, на каждом из которых обязательно присутствует слово «любовь»?
Именно! Дата, не обведенная в календаре привычным красным кружком и не перечеркнутая черным крестиком, а выделенная особо уродливым оттенком розового.
Четырнадцатое февраля.
Пожалуй, всю мою жизнь мне хватало числа четырнадцать в жизни — спасибо Грейнджер! — и меня совершенно не интересовал этот якобы праздник, от которого сходила с ума практически вся женская половина общества. По крайней мере, до двадцати пяти лет. Но в этом году Святой Валентин пришел и по мою душу.
Мало того что одноклассницы многозначительно переглядывались и премерзко хихикали, показывая друг другу полученные валентинки, а Энди именно в этот день решил намекнуть мне о подарке на день рождения да, к тому же, обсудить возможность поездки в Брайтон на следующий год, еще и четырнадцатый дом словно взбесился.
Точнее не он, а его посетители.
Рыжий появился к семи.
Он прошел по улице знакомым мне маршрутом — путем Драко — до дома, приоткрыл калитку, еле справившись с ручкой, и поднялся на крыльцо. Я смотрела, как он неловко топтался у двери, сминая в руках невзрачный, жалкий букетик, и почему-то ждала, что Гермиона не станет открывать дверь.
Она открыла.
Жуткое, гложущее ощущение неправильности происходящего затопило меня с головой, когда Гермиона добродушно улыбнулась рыжему, приняла букет, который он неуклюже вручил ей, поцеловала в щеку и впустила в дом.
Я долго, но абсолютно бесполезно силилась разглядеть их. Шторы в кухне, куда Гермиона провела его, были задернуты. И меня не только разочаровало, но и удивило это. Малфой всегда проходил прямиком в гостиную.
Было ли это случайным совпадением или все же содержался в посещении гостиной четырнадцатого дома тайный смысл? Эта мысль не давала мне покоя, пока Гермиона не появилась там; за ней следовал нежданным — по крайней мере, мною — гость.
Она посадила его на диван, сама стала у окна спиной ко мне и сложила руки на груди. Рядом на столе лежала палочка, а букет, видимо, остался на кухне.
«Уж не забыла ли она поставить его в воду?» — ехидно подумала я.
Они находились в таких положениях, не меняя позы, около двадцати минут. Все это время они переговаривались, но, конечно же, я и слова не могла разобрать. Гость Гермионы, как казалось в моем положении, говорил невнятно, мямлил, заглатывал звуки и иногда коверкал слова. Ладно, пожалуй, я преувеличиваю, но точно одно — его губы не читались.
И я уже почти было смирилась с мыслью, что затея не имеет смысла, занятие бесполезно и мне стоит перестать пялиться, когда в гостиной показался кот.
Удивительно, как можно так сильно симпатизировать одному рыжему существу и настолько же невзлюбить другое?
Гость Гермионы покосился на животное и что-то недоуменно спросил — она передернула плечами. Кот, конечно же, как и в любое другое время чувствовал себя хозяином положения. Он достаточно грациозно для такой тушки запрыгнул на диван и двинулся в сторону рыжего. Тот напрягся, но все-таки сумел выдавить улыбку, когда кот принялся ластиться и спустя краткое мгновение оказался у него на коленях.
А потом он выпустил когти.
На лице его мгновенно отразилось все: недоумение, боль, злость, но каким-то образом — я даже сочувствовала ему, правда! — он смог сдержать себя в руках и кисло растянуть губы в улыбке, аккуратно погладив кота по спине.
Я представила, как он шепчет «хороший котик, хороший», пока тот довольно впивается когтями ему в бедро.
Он ушел через час. Какое-то время они еще о чем-то беседовали с Гермионой, и выражение его лица становилось все отчаяннее и безутешнее с каждым словом.
Она вышла проводить его на крыльцо и аккуратно придержала за запястье, что-то говоря напоследок с печальным видом. Он грустно покачал головой в ответ, а затем неожиданно согласно кивнул и мягко освободил свою руку. Она не поцеловала его на прощание, как сделала при встрече, а он, шагая по улице, ни разу не обернулся.
***
После того случая я так часто думала о Малфое, что, просыпаясь по ночам, видела, как он возникал прямо из воздуха, в темноте сверкая волосами.
***
Мой день рождения прошел в кругу семьи: мать с отцом и Винс, который будто бы чувствовал непривычную атмосферу в доме. Праздник выпал на выходной, что отменило все школьные поздравления, но Энди все равно забежал, как и несколько моих подруг. Их подарки были стандартные, девичьи, но приятные и интересные, а Энди притащил калейдоскоп.
Сказал, что я так много пялюсь в окно, что иногда надо разбавлять вид и менять картинку.
Пожалуй, он прав.
***
По-весеннему яркий свет заливал мою комнату, и я ходила по квадратам солнца от оконного переплета, то выглядывая на улицу, соблазнявшую хорошей погодой, то прячась в глубине у стола с разложенными уроками и шкафа с книгами и тетрадями.
Конечно, улица манила больше. И привлекала она не только теплом (но совсем не жарой!) и яркими цветами: зеленой травой, голубым небом, желтым светом, как на картинке, но и Гермионой, расположившейся во дворе четырнадцатого.
С книгой, да, конечно же, с книгой.
Косой луч солнца выделял черты ее лица: лоб и уголок брови, глаз с темными, густыми ресницами, самый краешек упрямо сжатых губ. Она листала страницы с какой-то бешеной скоростью, будто только водила глазами по строчкам, но почти не вчитывалась. Может, была немножко сердита, а скорее всего, просто очень заинтересована в книге.
Малфой отвлек ее где-то через час. Вышел прямо из дома — я и подумать не могла, что он внутри. И Гермиона как будто бы тоже, что слегка удивило меня, но я не придала этому особого значения, когда заметила, что нес Драко.
В правой руке, кое-как удерживая за черенки, он тащил две метлы. Странные, скажу прямо, какие-то слишком ухоженные, к тому же чересчур длинные, с гибкими прутьями. Это были именно метлы, как в каких-то сказках, и совсем не веники. Я присвистнула, любуясь ими.
В левой руке — точнее, под мышкой — у него был небольшой деревянный футляр.
Он замер перед Гермионой, и она поднялась с травы ему навстречу. Завязался разговор, который, очевидно, вертелся вокруг метел. Кажется, Малфой с Грейнджер спорили.
Ну и ладно — не впервой.
Драко принялся что-то горячо объяснять или доказывать Гермионе, а она лишь отрицательно качала головой, сложив руки на груди. В какой-то момент он сказал что-то настолько возмущающее и даже, видимо, наглое, что она всплеснула руками, чем Малфой не преминул воспользоваться: он вручил Гермионе метлу, всунув, втолкнув в ладонь и своей рукой сжав ее пальцы вокруг черенка. Она попыталась оттолкнуть его и отдать метлу обратно — он, конечно же, не принял — и почти было бросила ее на землю. С первого взгляда было видно, что она завелась и была зла — и прекрасна в своей злости.
Тогда случилось непредвиденное: футляр выскользнул из рук Драко и шлепнулся вниз, распахнувшись на лету. Внутри лежали четыре мяча разных размеров и расцветок. Один был ярко-красного цвета и, вывалившись со своего места, покатился по траве; еще два были иссиня-черными и не выпали: присмотревшись, я заметила, что зафиксированы эластичными лентами; а четвертый оказался самым маленьким, золотистым и со странными болтающимися примочками по бокам. Как крылышки, честно слово!
Глаза Гермионы расширились, когда она увидела все богатства, и они с Малфоем одновременно выхватили свои палочки, но внезапно замерли и переглянулись. Драко опустился на колени, собирая мячи обратно, а Гермиона застыла над ним, что-то недовольно бурча. Я знала — как только он закончит, она продолжит их спор с новой силой.