Страница 3 из 16
Олаф уставился на него в упор, его глазки забегали, а шея побагровела.
– Доброе утро. – Решила прервать их немое противостояние Нелли. – Дядя Олаф, мы ещё с вами не виделись. Как вы доехали?
– О, Нелли, дай-ка на тебя глянуть! – Воскликнул он, проигнорировав её вопрос.
Потрепав её за щёку, как беззащитного щенка, он покачал головой и выдал мнение, о котором его никто не просил, как, впрочем, всегда:
– Да, Эстрида права, ты совсем исхудала. Вон, щёки впали, под глазами синяки. Ты похожа на рыбку, которая барахталась в сетях.
– Я ехала сюда до часа ночи, а потом меня подняли ни свет ни заря. У любого так синяки появятся.
Её мать растянула губы в сардонической улыбке, но не стала ничего говорить.
– Где бабушка? – Спросила Нелли у всех сразу.
Олаф отхлебнул остывшего напитка и ответил:
– Представляешь, день рождения у человека, а она пошла доить корову. Вот, бери с неё пример.
Нелли очень хотелось засмеяться: в её голове домашний скот никак не сочетался с образом дяди – импозантного столичного адвоката – и его элегантной супруги –стокгольмского доцента на кафедре международного права. Их десятилетняя дочь также не тянула на доярку и всегда морщилась, если ей приходилось проходить мимо хлева или курятника. Чтобы не подвергать суждения самого уважаемого и ценимого члена семьи сомнениям, она прибегла к фактам:
– Боюсь, корова не поместится в моей мансарде в Этельсборге.
Расмус прыснул.
– Нелли! – Повысила голос Эстрида, обнаружив малейшую угрозу авторитету своего близнеца.
Запах подгоревшего раггмункара вынудил её вернуться к готовке.
– А тётя Агата и Вильгельмина приехали с вами? – Поинтересовалась Нелли.
– Да, – сказал Олаф, – ну и путешествие было, скажу я тебе по секрету. Они уже встают.
– Хорошо. Я проведаю бабушку и вернусь к вам.
Пока мама ничего не добавила, Нелли юркнула в коридор, обула резиновые сапоги и выбежала через чёрный ход к хозяйственным постройкам.
Единственным человеком, которого она боялась больше собственной матери, была её бабушка Анна, державшая в страхе своих детей и внуков. Всю жизнь она занималась тяжёлым фермерским трудом, который закалил её характер. В свои восемьдесят она обладала куда большей силой воли, чем любой в Мекленмё. Также она была ярой поборницей традиционализма и при каждой встрече задавала несколько неудобные вопросы.
Пропустив удар сердца, Нелли открыла дверь в коровник. Равно как и в их прошлую встречу, Анна Лундберг сидела к ней спиной на короткой лавочке и занималась дойкой. Старый скрюченный позвоночник выступал из-под полосатой рубахи. Несмотря на температуру снаружи, она никогда не мёрзла, в отличие от других людей почтенных лет. Услышав звяканье замка, она обернулась и нахмурила одну бровь.
– Бабушка, здравствуй! – Улыбнулась Нелли. – Поздравляю тебя с…
– Что на тебе надето? Ты выглядишь нелепо. – Отрезала она.
Оглядев себя от груди до сапог, Нелли не нашла, к чему придраться, и просто молчала под суровым взором дряхлой женщины. Чтобы не думать о замечании и не смотреть в глаза личного прокурора, она стала рассматривать глубокие морщины на землистом лице бабушки, её тонкие губы, белую голову, исчезнувшие брови.
– Ты хоть думаешь о замужестве? – Перешла она к своему извечному вопросу. – Сидишь в своём нотариате. Тебе двад-цать шесть! Мы должны тебя куда-то пристроить.
– Все собираются завтракать, ба. – Сказала Нелли, выдержав паузу. – Приходи к нам.
Анна махнула рукой и осталась.
***
Весь день прошёл в подготовке к празднику. Первым делом Нелли отдала маме лимонный пирог по давнему рецепту дедушки Фергюса. В детстве Нелли прибегала к нему в пекарню, где он рассказывал ей про разные виды хлеба и дессертов, учил замешивать тесто, разрешал украшать сдобные булочки маком и цветными посыпками. А свой коронный лимонный пирог он пёк на каждый праздник: сначала в одиночестве, а потом вместе с внучкой. Дедушки не было с ними более десяти лет. Каждый праздник она повторяла этот рецепт в память о нём.
Когда на одном из таких застолий она заявила, что хочет пойти в кулинарный колледж, а потом открыть свою пекарню, её сестра рассмеялась, а мать грубо осадила словами: «Ты никогда не станешь пекарем. Ты будешь адвокатом, как дядя, и даже не думай спорить». В тот день у неё внутри что-то надломилось. Нелли больше не разрешали приходить в пекарню, и волшебство, которое она ощущала там, так и не вернулось.
Она думала: «Нет, это нормально, что я больше не испытываю детских чувств. В детстве всё кажется зеленее и светлее». И только дедушка смотрел на неё грустными глазами. Единственное, что у них двоих ещё не забрали – это традицию печь лимонный пирог по праздникам.
Вдохновившись успехами Олафа, Эстрида отправила свою дочь в Этельсборг. Олаф и Агата великодушно предложили приютить племянницу в Стокгольме и подготовить её к поступлению, но Эстрида наотрез отказалась создавать им неудобства. В результате Нелли пришлось найти подработку, чтобы арендовать жилье и покупать себе еду. Она вылетела из колледжа на полпути, чем закрыла себе дальнейшее продвижение по службе. Тайну своего провала она оберегала ото всех, надеясь в будущем завершить обучение.
Вскоре к Нелли присоединилась её старшая сестра. Эмилия работала учительницей в единственной школе в городке и издалека была полной копией матери: среднего роста, крепко сложенная, но набравшая вес с годами, она маниакально осветляла волосы и по своему обыкновению собирала их в традиционные шведские косы, закреплённые вокруг головы. Нелли предполагала, что так сестра пытается скрыть свои проплешины, и тайно злорадствовала. Лицо Эмилии было более угловатым, чем у остальных членов семьи, а зрачок размером с бисеринку был едва заметен в бледно-голубых радужках.
– Дорогая, ты как всегда прекрасно выглядишь, – заявила она с порога своим елейным голосом. – А что это у тебя за перо в волосах? Ах, это твоя чёлка, ну извини.
– Привет, Эми. Где же твои дети?
Двое шумных мальчишек с криком вбежали через заднюю дверь, пронеслись через весь дом и выскочили из парадной, чуть не толкнув тётю. Их мать лишь с улыбкой пожала плечами. Нелли фыркнула.
– Ну что, встретила кого-нибудь в своём Этельсберге? – Спросила сестра по пути на кухню.
– Борге. – Поправила Нелли. – И я предпочту обсудить что-нибудь другое. Лукас присоединится к нам?
– Да, он вернётся после проповеди. К сожалению, не смогла его сегодня послушать. Кстати, ты там у себя ходишь в церковь?
Отношения Нелли с Богом были непростыми. До того, как её профессиональную мечту обескрылили, она верила в садовых фей, и ей даже казалось, что однажды она видела одну среди кустиков морошки. Ей нравилось думать, что некие высшие силы помогают людям в повседневных делах, и она точно знала, какие желания загадала бы, будь у неё волшебная лампа Алладина.
Но после ей сказали, что всё это не правда и существует только один главный Волшебник, правилам которого нужно подчиняться. Она не испытывала такой же радости во время лютеранских ритуалов, какую ощущала, приподнимая в саду листик в поисках сказочных существ.
– Разумеется, да, каждое воскресенье. – Прогундосила Нелли, давая понять, что дела обстоят совсем иначе.
– Это замечательно. Мы все молимся за тебя, чтобы Бог защитил тебя от одиночества.
Она приподняла бровь, как бабушка, и увлекла Эмилию на кухню. Не успели они начать приготовления, как наверху раздался визг Вильгельмины. Зная о попустительском отношении сестры к воспитанию собственных детей, Нелли сказала:
– Продолжай, я посмотрю, в чём там дело.
Она поднялась по лестнице и заглянула в детскую, которую раньше делила с сестрой. Её маленькая кузина сидела на полу и плакала над порванной тряпичной куклой в блестящем шифоновом сарафане. Том и Андрес перекидывали друг другу игрушечную голову с косичками из конского волоса.
– Как вам не стыдно? – Прокричала Нелли. – Негодные мальчишки! Зачем вы обижаете её?