Страница 8 из 18
Глава 6.
Ранним утром, когда солнце только-только взяло свой путь над заливными лугами Богоявленского, к сидящему на крыльце дома Игнатову, читающему в «Летописе войны» последние новости с фронта, подошла Полина. Она всегда просыпалась с первыми петухами потому, как на ней было много обязанностей по доу. Вот и в этот ранний час, она уже успела накормить скотину, подоить корову, прибрать в избе.
− Что вы читаете? – спросила она Игнатова.
− Сводки с фронта, − сухо ответил тот.
− Почитайте мне.
− Разве тебе это интересно? – рассмеялся в ответ Игнатов.
− Интересно. Почитайте.
− Ну, хорошо, садись.
Отерев руки о передник и поправив косынку, Полина уселась на дощатые ступени крыльца рядом с Игнатовым. Игорь начал читать:
− Восемнадцатого августа генерал Ренненкампф возобновил наступление и направил конный корпус генерал Хана Нахичеванского на Инстербург.
Однако Полина, попросившая Игоря почитать газету вслух, совсем не слушала, о чём он читает. Она только смотрела на него своими ласковыми, ещё по-девичьи наивными глазами и не могла наглядеться. Да, она была влюблена в Игнатова. Влюблена так, как может влюбиться только семнадцатилетняя девушка в мужчину старше себя на шесть лет и успевшего повидать жизнь со всех её неприглядных сторон.
Как только Игорь появился в их доме, то мгновенно занял все мысли и мечты Полины. Но она всё ещё боялась признаться в том даже самой себе. И всё-таки для неё уже стало жизненно необходимым, чтобы он был где-то рядом, где-то в поле её зрения. Когда же он неожиданно исчезал из дома, Полина скучала, не находила себе места и совершенно теряла настроение. А он попросту не замечал этого, его голова постоянно была занята какими-то другими, не известными ей мыслями.
− А это кто? – спросила Полина, ткнув пальцев на портрет в газете.
− Козьма Крючков, первый георгиевский кавалер этой войны, казак, − терпеливо пояснил Игорь. − Тут же написано. Или ты читать не умеешь?
− Умею, вот гляди.
И забрав у Игоря газету, Полина стала медленно, по слогам читать текст под рисунком со смертельно раненым казаком:
− Под-ви-ги рус-ско-го ка-за-че-ства. Пер-вая кро-вь за ро-ди-ну. Ты чес-тно пал с вра-гом в бою. Ты пер-вый про-лил кровь за ро-ди-ну свою – Те-бя за то от-чиз-на не за-бу-дет, и гор-до-стью стра-ны, твоё прос-тое имя бу-дет!
− Учиться тебе надо, − улыбнулся Игорь.
− Ой, да зачем мне? По науке коров доить или картошку садить?
− На то, Полюшка, тоже свои науки имеются, животноводство называется и агрономия.
− А вы придёте нонче вечерять с нами? – спросила вдруг Полина. – Я ухи наварю.
Игорь успел только улыбнуться в ответ, как разговор их прервал подошедший со двора Фарух.
− Полинка, чего расселась? Работы тебе нет разве? – строго сдвинул он брови. – Ступай лучше смотровую подготовь. Будешь сегодня помогать мне.
И, как только дочь ушла, Фарух тут же осёк Игнатова.
− Послушайте, голубчик, я не спрашиваю, кто вы, и зачем в Богоявленском, но предупреждаю, держитесь подальше от моей дочери. И оставьте в покое молодого барина Георгия. Должно же быть в вас хоть какое-то милосердие. Ему всего четырнадцать лет, он ещё несмышлёныш совсем. Вы что же, хотите ему жизнь поломать? Мне встречались такие, как вы. О, я хорошо знаю вашего брата. Если хотите знать, это из-за таких как вы, я был вынужден уехать из Москвы, бросить университет. Вы даже представить себе не можете, что значит для мальчика из башкирской деревни, быть принятым в Московский Университет! Меня ждала совсем другая жизнь. Вот так, голубчик. Или как у вас принято, товарищ?
Игорь слушал Фаруха спокойно, не перебивая, и так же спокойно ответил:
− Я знаю, что это значит. Я знаю, что это такое «закон о кухаркиных детях». Знаю, как больно всё это бьёт по человеку. Но придёт наше время.
И уже шепотом Игнатов добавил:
− Мы отомстим. За всё отомстим.
− А, что касается вашей дочери, − снова в полный голос заговорил Игорь. – Так я женат. Тут вам бояться нечего. И о Егоре напрасно вы так. Он умён не по годам. Он умнее, чем вам кажется. Ему хорошо знакомы истинные человеческие ценности. А главное, в его груди бьется пламенное, справедливое сердце.
− Батя, глянь-ка, − распахнув окно, крикнула Полина, и указала пальцем на дорогу. – Никак наш Митька?
По просёлочной дороге действительно шёл Митька. Шёл уверенной поступью, распрямив широкие плечи. И чем ближе подходил он к дому, тем больше ускорял шаг. Сердце его бешено колотилось, так хотелось скорее войти в свой родной дом, в котором не был два долгих года, обнять любимую сестру Машу. Но подойдя к калитке, взгляду его предстала лишь высокая трава, за которой едва виднелись заколоченные окна дома.
Митька в полной растерянности сидел посередине пустой комнаты, когда у него за спиной послышался чей-то кашель. Обернувшись, он увидел Арсения.
− Арсюха! – обрадовался Митька. – Дай-ка обниму тебя, братушка!
− А до меня Полинка прибежала, гутарит кубыть приехал ты. Я ажник ушам не поверил. А ты что же, никак раненый?
− Да, зацепило маленько. Пустяковое дело, − отмахнулся Митька. – Скоро обратно на фронт. Скажи лучше как сам? Какие у нас тута новости? Маня где?
− Как? Неужто не знаешь? – удивился Арсений. – Неужто ты и ей не писал?
− Да как-то… − замялся Митька с ответом, ведь он и впрямь за все два года своей службы в армии, не написал сестре, вырастившей его вместо матери, ни одного письма.
− В Воронеж она уехала, − вздохнул Арсений. – Сразу, как ты на службу ушёл и уехала. А так тута всё по-старому, только мужики все на фронт ушли. Я и сам пойти хотел, да батя не пустил.
− А Васька тоже на фронте?
− Васька-то? – почесал затылок Арсений. – Бог его знает. Уехал он куда-то уж год как, и с тех пор, вот вроде тебя, ни слуху, ни духу от него.
− За лучшей долей никак отправился?
− Кто знает, могёть и так. Да только смекаю я, что не без маленькой барыни тут. Она, как замуж вышла, так и пропал наш Васька.
− Да ну? – удивился Митька.
− Так вот. Ротмистр Серебрянов, брата её друг, жил у них, могёть помнишь?
− Да, припоминаю.
− Вот за него и вышла она замуж. А Ваську с тех пор, как подменили. Совсем захандрил, запил сильно.
− Погано конечно, что от земли своей тронулся. А ротмистр вроде мужик хороший.
− Ладно, чего брехать об энтом? Ты давай лучше вот что, приходи-ка к нам вечерять ноне, чего тебе тут одному делать?
Митька не думая согласился. Коротать свой маленький отпуск в одиночестве ему совсем не хотелось. И оказавшись на пороге зажиточного дома Митрофана Спиридоновича Мищенко, на Митьку мгновенно нахлынули приятные воспоминания юности. Будто и не было этих двух лет, настолько всё здесь было по-прежнему. Все те же каменные пристройки в леваде: амбар и несколько сараев. Всё та же скамейка возле забора и оплетённая виноградом беседка между домом и летней кухней.
− Митька? Ты? Бог мой!
− Тишка! – радостно крикнул Митька и бросился к старику. – Ну, что же ты кричишь-то, а? Постарел ты, отец. Постарел.
− Да так это я, Митюха, по-стариковски. Хоть тебя перед смертью увидал, а то свово Ваську, видать уже не дождусь.
− Митюха! – сбежав с крыльца, бросилась ему на шею Злата, пахнущая юностью и жасмином.
− Ну-ка, ну-ка, − взяв Злату за плечи, заулыбался Митька. − Неужто это тот самый казачок, что и в проклятый лес ходить не боялся? Скажите на милость, какая барышня получилась.
Злата улыбалась, сияя зелёными глазами. В объёмном валике её волос играло закатное солнце, а в шёлковом платье серебряное шитьё. Она была так невообразимо хороша, что и в самом деле больше походила на барыню.
− Ну, что толчётесь у порога? − послышался голос Митрофана Спиридоновича. – Давайте-ка все в хату.
И протянув свою широкую ладонь Митьке, он добавил:
− Ну, здорово, служивый! Проходи к столу, будь гостем дорогим.