Страница 47 из 58
Бесстрашие и храбрость пугачевцев поразили даже оренбургских военачальников. Они отмечали, что «как ни сильно было означенное по 22 число октября злодейское устремление к городу (т. е. штурмы, предпринимавшиеся в течение октября. — В. Б.), по сего 2 числа ноября произведенное ими несравненно было сильнее и отважнее»[154].
Вскоре после этого сражения Пугачев с войском перебирается в Бердскую слободу. Здесь размещается он сам в доме Ситникова, который именуют «дворцом государевым», при нем постоянный дежурный — яицкий казак Я. Давилин, на крыльце — караул («гвардия») из 25 яицких казаков. Повстанцев расселяют в домах и сараях, они роют землянки. Если не происходило боевых действий, проводились военные учения: стреляли из пушек и ружей, учились верховой езде. Здесь же 6 ноября Пугачев и его ближайшие сподвижники создают Военную коллегию — высший орган управления военными и гражданскими делами на территории, охваченной Крестьянской войной.
С самого начала осады Пугачев рассылает во все стороны указы и манифесты. Его призывы, поправляемые в Оренбург, естественно, не встречают отклик. Совсем другой прием они встречают у простонародья Приволжья и Прикамья, Приуралья и Зауралья. Эти местности активно включаются в борьбу. Обещания земли и воли, призывы к расправам с дворянами и чиновниками, всеми народными притеснителями и недоброхотами с воодушевлением воспринимались черным людом, русским и нерусским.
Большие размеры приняла борьба в Башкирии. На стороне Пугачева и общего народного дела здесь выступали башкиры и русские, татары и мещеряки (мишари), калмыки и другие народности. Несомненно, главенствующую роль играли в этом районе башкиры. Уже в октябре Пугачев направляет своих представителей с манифестами к нерусскому населению Башкирии; их велели распространять в копиях по всем городам и крепостям, селам и деревням, перекресткам и улицам. Местная царская администрация тоже рассылала приказы, письма и инструкции по всей Башкирии. Происходила настоящая борьба двух лагерей за умы людей.
Известно, что одним из составителей писем к башкирам был ближайший пугачевский сподвижник Кинзя Арсланов; своего сына Сюлявчина он посылал с манифестами в родную Башкирию.
Пугачевские манифесты обещают населению Башкирии те же пожалования «землями, водами, лесами, рыбными ловлями, жилищами, покосами и с морями, хлебом, верою и законом вашим, посевом, телом, пропитанием, рубашками, жалованьем… словом, всем тем, что вы желаете во всю жизнь вашу. И бутте подобными степным зверям». В других случаях имеются пункты о пожаловании солью (башкиры и мишари с 1754 г. обязаны были в принудительном порядке покупать ее по высокой цене), освобождении колодников. Тем, кто будет препятствовать осуществлению этих пожалований воли, свободы вероисповедания и т. д., в пугачевских манифестах приказывалось «головы рубить и кровь проливать, чтоб было детям их в предосторожность».
Тысячи башкир организуются в повстанческие отряды и ведут борьбу с царскими силами. Многие сотни башкир пришли под Оренбург к Пугачеву во главе с Еман Сараем (Ямансары Япаровым), Кинзей Арслановым. Особенно активную роль играл Кинзя Арсланов — старшина Бушмас-Кипчакской волости, человек грамотный, хорошо знавший русский язык. Он стал ближайшим сподвижником Пугачева, его полковником, членом штаба при нем, ведал всеми повстанческими отрядами и их действиями в Башкирии. Полковником стал и его сын Сляусин (Сюлявчин). Кинзя развернул агитацию в Башкирии, призывая ее население к восстанию. По словам генерала Кара, «разсеяние во всю Башкирию злодейских возмутительных писем» от Арсланова привело к тому, что башкиры находятся «в великой колеблемости». Они не исполняли распоряжения и приказы царских властей. Тех людей из числа башкирских старшин, которых власти посылали для уговоров, повстанцы убивали. Такая участь постигла, например, старшину Юсупа Шарипова, которого вместе с 12-ю другими они поймали и повесили. Башкиры всячески противились вербовке в карательные отряды, направляемые против пугачевцев; мишарского старшину Мендея Тупоева преданного правительству, башкиры за попытки выполнить подобное поручение хотели отвести «в злодейскую толпу», т. е. в армию Пугачева, но старшина спасся бегством. Те отряды, которые удалось послать против Пугачева, переходили на его сторону.
Все это происходило во второй половине сентября — начале октября. Рейнсдорп, убедившись в провале попыток мобилизации башкир и других нерусских людей с помощью местных старшин, поручает это дело представителям русской администрации. Он требует собрать 5 тыс. башкир. Выполнялось это указание плохо и медленно, часть собранных башкир перебежали к повстанцам. В сентябре — октябре наиболее активное участие в борьбе на стороне повстанцев приняло население южной части Башкирии (так называемой Ногайской дороги), основная же масса башкирского населения, не поддерживая мероприятия властей, дожидалась дальнейшего развития событий.
«Генеральное колебание», по словам того же Рейнсдорпа, охватило и казахов, кочевавших в степях за Яиком. Они нападали на пограничные крепости, участвовали в осаде Оренбурга (здесь их находилось до 2 тыс. чел.). В ноябре 1773 г. казахи Младшего жуза начали перекочевку на западную сторону Ника, что им ранее запрещалось; теперь же они воспользовались пожалованиями обращенных к ним манифестов «Петра Федоровича». Переходят к повстанцам и казахи Среднего жуза. Они совершают набеги на укрепленные пункты Сибирской пограничной линии.
Казахи-бедняки сочувствовали повстанцам Пугачева и приходили ему на помощь, когда это было возможно. Казахские же ханы Нуралы, Дусалы и другие, лавируя между двумя лагерями, уклонялись от реальной поддержки Пугачеву и откочевывали в степь по мере усиления классовой борьбы в Оренбуржье. Нередко рядовые казахи не подчинялись своим феодалам, оставались на мосте и продолжали беспокоить пограничные крепости и форпосты, нападать на царские военные команды.
Манифесты и своих представителей Пугачев посылал не только в Башкирию (туда он отправил 30 башкир) и в казахские степи. Соколов-Хлопуша поехал на Авзяно-Петровский завод, М. Шигаев — вверх по Яику, Д. Лысов — на Волгу к ставропольским калмыкам. Отовсюду шли отряды и подводы с продовольствием и вооружением. Старшина Ф. И. Дербетов привел 300 ставропольских калмыков, черемисин Мендей — 500 человек, башкир Альвей — столько же. С Авзяно-Петровского завода прибыли 500 работных людей, привезли 6 орудий, два пуда пороху, много денег и продовольствия. Вооружение и помощь поступали и из других заводов. Повстанческие отряды, действовавшие на местах, захватывали крепости и заводы, города и селения.
14 октября правительство в Петербурге получило известия об «оренбургских замешательствах». Слухи о восстании быстро распространяются по стране. Публично иронизируя по поводу «глупой казацкой истории» и «маркиза Пугачева», императрица принимает тем це менее спешные и серьезные меры. Усиливаются меры охраны — правящие круги боятся, что движение перекинется на Волгу и Дон. Со всех сторон стягивают воинские части и направляют их к Оренбургу; в их числе — генерал-майор Ф. Ю. Фрейман, прославившийся карательными подвигами при подавлении Яицкого восстания 1.772 г. Секретным именным указом от 14 октября Екатерина II назначает главнокомандующим всеми силами, которые посылают против Пугачева, генерал-майора В. А. Кара, бывшего командира Петербургского легиона; «…повелеваем Вам, как наискорее, туда отправиться…, — наказывает ему императрица, — …учинить над оным злодеем поиск и стараться как самого его, так и злодейскую его шайку переловить и том все злоумышление прекратить».
Кар немедленно направляется в Москву, оттуда — в Казань. В район Крестьянской войны срочно перебрасывают из разных мест, с запада и с востока, из Сибири, военные отряды, оружие. Командующий везет с собой «увещевательный» манифест императрицы, срочно изготовленный и отпечатанный, — в нем правящие круги изобличают Пугачева, а население призывают не слушать его и повиноваться властям.