Курмахама

А один раз в этих мечтах даже заставил её на коленях ползать вокруг кровати, вымаливая прощение. Да так, чтобы колени эти были содраны в кровь и оставляли на полу отчётливо красный след. Это произошло, когда Запевалов, картинно разлёгшись на перемене на плоскости парты, собрал вокруг себя одноклассников, как обычно, выступая в разговорном жанре.

– У меня тут Сочи, – вальяжным бархатным баритончиком объявил он, щурясь как кот на весеннее солнышко за окном, – лежишь, загораешь…

Запевалов сделал выверенную паузу и продолжил, намеренно не глядя на публику:

– Вышел к доске, поплавал!..

Новая пауза, в расчёте на комплименты. Шутку, разумеется, сразу оценили. Со всех сторон раздались восхищённые смешки. Но самым громким оказался Альбинин. Генка посмотрел на девочку – та раскраснелась, глаза её сияли, она не сводила взгляд с великолепного Запевалова. Генке же веселиться мгновенно расхотелось. Он осторожно, чтобы не заметили, отошёл вглубь класса и пристроился за какую-то парту, уныло пялясь в спины почитателей Запеваловского таланта. Внутри его бушевал торнадо, затягивая в воронку гнева и обиды все Генкины страсти. Он даже не знал, кого ненавидел больше сейчас – Запевалова или Альбину. И кого больше из них любил.

А потом Генка вообще решил убить Запевалова. Убить своим презрением. «Никогда ему не прощу, – твердил он себе, – умолять меня будет, а вот фиг тебе, Запевалов! Не дождёшься!» И он сумрачно представлял, как спокойное и улыбчивое лицо Запевалова навсегда перекосится от такого горя – как же, Генка его простить не может! Причиной столь сурового Генкиного решения стало вероломное предательство Запевалова. Дело было так. Где-то в конце седьмого класса половое созревание дошло, наконец, и до Генкиного тела. И даже не дошло, а в полном смысле бросилось на него. У Генки начались приступы неконтролируемой эрекции, причём, спереди у него оттопыривалось прилично и не заметить это было никак невозможно. Ну, или Генке казалось, что невозможно.

Выразительное изменение геометрии Генкиного переда смущало мальчика так, что он готов был скорее умереть, чем позволить увидеть себя девчонкам или взрослым в подобном состоянии. И один из таких приступов как на грех случился прямо перед уроком физкультуры, когда на Генке не было брюк, хоть как-то скрадывающих очертания эрегированного органа, а вместо них были надеты тренировочные штаны, где видно всё, сразу и в деталях.

Как только подлая эрекция началась, Генка предусмотрительно бухнулся на лавку в раздевалке и задрал колени вверх. К его счастью, никто ничто не заметил, мальчишки заспешили к выходу в спортзал, но Запевалов всё же обратил на него внимание и с неизменной улыбкой своей поинтересовался:

– Почему сидишь?

Генка не нашёл лучшее, чем во всём признаться Запевалову, взяв с него честное слово, что тот никому не скажет о причине его странного поведения. И что-нибудь придумает для физрука, чтобы оправдать задержку. Запевалов легко согласился и действительно помог тогда Генке с физруком. Гроза грянула, когда Генка уже забыл об этом случае, но, однажды войдя в класс, с содроганием почувствовал мучительную и мощную эрекцию, едва миновав двери. Не зная, что делать, он сунул руки в карманы и встал на входе как вкопанный, ожидая, когда напряжение спадёт само собой. И тут вмешалась Ирка Круглова:

– Эй, Домоген, – звонко выкрикнула она на весь класс, – ты чё там застыл в дверях? Ждёшь кого-то или памятник себе изображаешь?

Генка, не зная что сказать, оглянулся на проходящего мимо вразвалочку Запевалова, а тот остановился и ответил Ирке насмешливым своим голосом:

– Глупая, он тебя приветствует. Салютует тебе, как на параде честь отдаёт!

– Да как он салютует, когда у него руки, вон, в карманах? – не поняла Ирка.

И тут Генка одновременно зажмурился и густо покраснел по обыкновению, он уже знал, что сейчас произнесёт Запевалов. Его ужасные предчувствия полностью подтвердились. Более того, всё вышло даже хуже, чем он думал. Запевалов нацепил одну из своих улыбочек и вкрадчиво выговорил:

– А ты не туда смотришь! Он тебе внизу салютует. У него сегодня нижний салют!

И глазами показал на выпирающие из карманов Генкины кулаки. Первым прыснул Жорка Рыбин по прозвищу РыбийЖор, а потом… потом глупо захихикала Альбина. Ирка Круглова продолжала хлопать глазами, пока кто-то из девчонок не прошептал ей на ухо. Теперь ржали все. А Генка вылетел из класса и уныло поплёлся домой, прогуляв последние два урока.

Но мальчишеское горе быстротечно. Уже через неделю про Генкин конфуз все забыли, переключившись на более животрепещущие события.

В девятом классе Запевалов снова отличился в Генкиных глазах. И заслужил от него жгучую зависть. В этом году Генкина и Запеваловская парты стояли рядом, на камчатке, но через проход. Запевалов сидел с Танькой Гарькавенко, которая с прошлого года получила звание «самая красивая девушка класса». Как раз в прошлом году она пришла в Генкин класс и сразу произвела фурор. Мальчишки хором шептались, какая она симпотная, девчонки неприкрыто завидовали. На школьных вечерах Танька была нарасхват. Генка не был исключением и тоже, как и все, мечтал о Таньке, правда, издалека. Но села Танька, конечно, с Запеваловым. И кажется, впервые в жизни, Запевалов обратил на кого-то внимание. Он часто и подолгу о чём-то приглушённо беседовал с Танькой. Но как ни напрягал уши, Генка так ничто и не мог расслышать из произнесённого им. Зато из реакции Таньки на эти слова явственно следовало – она подобно остальным не устояла перед Запеваловскими чарами.

Генка один раз тоже пригласил Таньку на танец, но, обхватив её талию, настолько оробел, что даже не смог заставить себя положить полностью левую ладонь на Танькин упругий бок. Так и топтался с девочкой рядом полтанца – правая ладонь на талии, но как приклеенная, абсолютно неподвижна от страха. А левая рука прислоняется к Таньке щепотью, точнее, тремя пальцами. А самое плохое – весь танец Генка молчал, стесняясь собственного косноязычия. Молчала и Танька, только в самом конце вдруг резко спросила его:

– Я что – заразная? Ты ко мне даже прикасаться не хочешь?

Но Генка лишь краснел и сопел, не зная, что говорить в подобном случае. Разумеется, после этого он вообще старался близко к Таньке не подходить и обожал её издали. Любовался и обожал, бросая на Таньку взгляды, когда никто не видел. Равно как любовался и обожал, при этом бесконечно ревнуя, Запевалова.

И вот случилась контрольная по математике. Генка математику знал неплохо, поэтому с заданиями справился быстро, когда большая часть класса ещё усиленно корпела над тетрадями. Он начал осторожно посматривать по сторонам, чтобы чем-нибудь занять себя до конца урока. Надо ли говорить, что первым делом его взгляд скользнул по соседней парте. И тут Генка увидел такое, что у него перехватило дух. События за Запеваловской партой развивались в двух измерениях – над партой, где располагались те части тел Запевалова и Таньки Гарькавенко, которые были выше груди, и под партой, где находились их попы и ноги. Сбоку Генке хорошо было видно, что происходило в каждой из локаций. В «верхнем» измерении оба ученика прилежно решали контрольную и даже не переговаривались. Но при этом почему-то периодически синхронно вдруг откидывались на спинки своих стульев и устремляли взгляды вниз. А там, внизу… Внизу Запеваловская левая рука ловко задирала подол платья Таньки, где, положенная на коленки, была спрятана тетрадь с примерами. Запевалов и Танька некоторое время смотрели в тетрадь, а потом Танька быстро задёргивала подол обратно. Они банально списывали.

Но Генка смотрел вовсе не на тетрадь, а на Танькины ноги, которые Запеваловской рукой оголялись вплоть до белых как летнее облако под ярким солнцем трусиков, ослепительно сияющих в полутьме подпартного пространства. Подумать только – Запевалов может вот так, запросто, смотреть на эти ноги, эти трусики. Ему позволяется задирать подол так же запросто, как завязывать шнурки собственных ботинок. Это было немыслимо! Это было невыносимо! Он, Генка, не мог даже ладонь свою на Танькин бок положить, а Запевалов, вероятно, может не только видеть, но даже и гладить, щупать самые интимные части женского тела. И какого тела!